1 часть (1/1)

Это было так, словно бы тебе завязали руки крепкой бечевкой, а затем медленно опустили в ледяную воду – тело пронзают тысячи острых иголок, в тесные легкие сгустками попадает вода, ты кричишь, а в ответ видишь лишь пузырьки воздуха, поднимающиеся к поверхности злосчастной воды.Я оказалась здесь в конце февраля – земля была покрыта пушистым снегом, а ветер свистел так, что было слышно в пустынных коридорах. Я оказалась здесь, потому что такова была моя судьба. Таков был следующий шаг на пути к собственному идеальному миру, который я, сама того не замечая, рушила. Топтала грязными ногами и танцевала на его обломках самую жгучую чечетку.Когда меня привезли в это огромное здание из красного кирпича, с потрескавшейся кое где штукатуркой, в мыслях было только одно – я хочу умереть и выжить одновременно. Как – спросите вы? Тогда я не хотела проживать свои последние дни в этих серых стенах, но свести счеты с жизнью все же планировала. И в голове крутилось: только не испусти свой последний вздох здесь, на этих накрахмаленных простынях с томиком любимых стихов в побледневших руках.Но стихи были потом, сначала – крики медсестер, ужас в их глазах и ремни, которые в считанные секунды сковали мне руки. Бесконечные острые иглы капельниц и растворы галоперидола по мраморным венам – прямо к воспаленному центру солнечного сплетения. Я хорошо помню, как густой туман заволок помещение, в котором я находилась, как мои губы в беспорядке шептали слова каких-то произведений, как я не чувствовала ничего и впадала в забитее. Когда же действия лекарств заканчивались, приходили медсестры и вводили новую дозу, способную спрятать моих внутренних монстров от окружающих, а главное – от меня самой.Я встретила ее, когда отуманенная, пустая и совершенно расслабленная, вышла в туалет – единственно место, куда мне разрешалось приходить помимо палаты – покурить. Мои руки тряслись мелкой дрожью, когда я поняла, что медсестры забрали все, включая сигареты и такой нужный дневник с записями. Она стояла у приоткрытого старого окна и смотрела на улицу сквозь тюрьму решеток, которые держали нас здесь. Из ее легких порой вырывался сизый дым сигарет, растворяющийся в морозном воздухе. Я остановилась, на секунду обретя что-то внутри себя, что-то, что удерживало меня в реальности какую-то чертову секунду.– Привет, ты в палате для буйных, да? – это были первые слова, слетевшие с ее языка и усмешкой играющие на губах, – Будь паинькой, и тебя скоро выпустят к нам, – не дожидаясь моего ответа, продолжала она. Сигарета тлела слабым огоньком на самом кончике и пеплом осыпалась на обшарпанный подоконник, покрытый слоем такого же пепла.– Я Лиса. А как твое имя?– Сюзанна.А потом – темнота, полное отсутствие реальности, слабый вкус горечи от таблеток на кончике языка, а в голове – бомба замедленного действия, что вот-вот взорвется.Я хотела свободы, я хотела дышать полной грудью, я хотела не ощущать боли на своих запястьях. Каждую ночь я закрывала глаза, в надежде проснуться если не за пределами этой больницы, то в одной палате с Лисой. Меня выпустили к ней в первых числах марта. Снег все так же здоровенными хлопьями укутывал промерзшую землю, только солнце стало появляться чуть чаще. Новый мир пах инъекциями, лекарствами и её стихами. Она писала мне, каждый вечер садясь на кровать и открывая свою потрепанную тетрадь. Мне было страшно вздохнуть – вдруг спугну ее. Мы говорили о многом и ни о чем. Мы могли часами сидеть на скрипучей холодной кровати, молча уставившись в потолок и видя каждый свое. Мы говорили о звездных сплетениях вен и о книгах, которые непременно следует прочесть к следующему Рождеству.Однажды ночью, когда вся больница окуталась в шелк сновидений, ко мне пришла Лиса. Пришла с бледным лицом и дрожащими губами.– Помоги мне дышать! Спаси меня! Это все, что она сказала, перебирая пряди моих волос, рассыпанных по белоснежной подушке. Я не знала, что у нее за диагноз и как давно идет счет дней ее заточения, но я знала одно – ее безумный мир выползает наружу, в первый раз для меня и в тысячный – для нее. Я совершенно не помню, как мои веки закрыли радужку глаз, и как я забылась беспокойным сном, ощущая тепло ее дрожащих губ на своей коже. Только открыв глаза, под морозное утро, мурашками отдающееся в лопатках, я не обнаружила Лисы ни возле своей кровати, ни возле ее.Она попала туда, откуда я так стремилась сбежать. Она попала в другой мир, где царил полный хаос и погром. И вытащить ее оттуда я была не в силах. Она провела там несколько дней, прежде чем я услышала истощенный крик в пустынном коридоре, освещенном всего несколькими пыльными лампочками. Это был пронзительный крик о помощи, болью вырывающийся из груди, сгустками злости выплескивающийся наружу. Она плевала мне в лицо, а затем прижимала к себе, в тысячный раз извиняясь. Она кричала на меня до хрипоты в дрожащем голосе, а затем шептала о том, что она не в себе. И я прекрасно понимала, что мы – два сумасшедших, чьи миры соприкоснулись однажды, породив настоящий взрыв с тысячами разноцветных искр и ярких звезд.А потом… меня выписали, отправили обратно в тот мир. Меня признали здоровой и отпустили на волю, открыв двери злосчастной клетки. В последний раз я видела ее перед собой, когда уходила, стараясь не показать слабины. Мы жили в разных городах и вообще… миры не могут существовать вечно. Лису не выписывали слишком долго, и мы почти потеряли красную нить связи.Но я забрала ее искры в свою пыльную банку, которая и по сей день стоит на верхнем стеллаже моего шкафа.