1. Память (1/1)

Терапия, восстанавливающая после пребывания в коме, продолжалась много месяцев и стала настоящим испытанием для Алли, не привыкшей к тому, что собственное тело её не слушается. Это было намного хуже и в чем-то даже страшнее, чем проснуться в Междумире четыре с лишним года назад – тогда, когда ее дух проваливался сквозь асфальт и проходил через окружающие предметы и живых людей. Но самым ужасным были не атрофировавшиеся мышцы, что так медленно возвращались к норме. Самым ужасным было ускользание памяти о Междумире – постепенно, день за днём. Наверное, точно так же большинство послесветов забывают свою земную жизнь. И чем яростнее Алли сопротивлялась забыванию, тем быстрее оно наступало. Ей хотелось записать на бумаге те фрагменты, что еще помнила, зарисовать лица друзей – но пальцы не слушались ее. Она была в Мемфисе, дома, с родителями, каждый день к ней приходил врач, поработать над ее мышцами, и другая врач, которая занималась ее речью и прочими умственными навыками. Алли была жива, и её телу было всего восемнадцать лет – но её душе хотелось плакать от бессилия, потому что каждый день от неё ускользала часть её самой. Родители старались дать Алли всё, что ей необходимо, и всё, чего ей хочется, но она сама не знала, что может ей помочь. Пока однажды в предрассветной дрёме не услышала, как кто-то шепнул ей на ухо одно слово: ?Диктофон?. Алли мгновенно проснулась и не смогла уснуть снова, пока окончательно не рассвело и в комнату не пришла, как обычно, мама. Тогда Алли сказала ей, что хочет позаписывать свои мысли на диктофон, после чего снова уснула. Она не знала, чей это был голос, а когда пыталась вспомнить, он иногда казался её собственным, а иногда просто очень знакомым. Но в любом случае, родным и достойным доверия. А когда она проснулась, ее папа уже принёс ей то, что она хотела. Теперь Алли могла наговаривать свои мысли и воспоминания в микрофон лежащего на тумбочке устройства. Поначалу она просила своих домашних включить диктофон для неё, но вскоре её руки смогли делать это сами без проблем. Её пальцы смогли писать. Её ноги смогли ходить. Она ясно соображала, чётко говорила и могла наверстать пропущенное за годы комы. Но вот время для другого было потеряно, и лица междумирных ребят всё-таки пропали из памяти, как ни старалась Алли их удержать. Всё, что осталось – смутные, неясные очертания, бывшие когда-то Майки, Ником, Джиксом, Лифом. Они стали, словно… призраки. Или сны. Такое положение дел категорически не устраивало Алли. Она бессильно злилась, но что могла поделать.Наступило лето, и вернулась из колледжа на каникулы Эйприл, сестра Алли. Она уже приезжала домой на неделю в феврале, когда ей сообщили о том, что старшая сестра очнулась от комы. Эйприл очень хотела порадовать её и привезла ей подарок. Этот день запомнился Алли как одно из самых ярких впечатлений в её жизни.Они с сестрой сидели на крыльце, спрятавшись от полуденного солнца, заливавшего золотистым жаром сад и подъездную дорожку к дому. Эйприл достала что-то из кармана и протянула сестре на ладони. – Вот, увидела на блошином рынке. Почему-то подумала, что тебе понравился, – чуть смущённо добавила она. – Ну, а если не понравится, я оставлю его себе.Алли взяла в руки старинный медальон и нажала на защёлку сбоку, открывая его. Она сделала это машинально, просто потому, что ей показалось, будто она уже видела эту вещь и что-то о ней знает, но не может вспомнить. Медальон раскрылся.– Там внутри чьи-то старые портреты, – пояснила Эйприл. – По-моему, симпатичные. Особенно девочка, на фарфоровую куклу похожа.Алли, не отрываясь, смотрела в раскрытый медальон. Но не на портрет девочки, на него она взглянула лишь мельком. Всё её внимание было приковано к лицу мальчика. И так же, как к нему самому вернулась память о настоящем облике при взгляде на этот маленький портрет, так и память Алли сразу же обрела чёткость, возвращая ей то, что дорого её сердцу и душе. Она подняла взгляд на сестру, и Эйприл увидела, как по щекам Алли катятся крупные слёзы. – Это он. Это Майки. Мой Майки МакГилл.До этого дня Алли никому не рассказывала о своём путешествии по Междумиру, так же как никому не давала слушать свои диктофонные записи или читать письма, которые она начала писать и сжигать, как только пальцы научились снова держать ручку. Но сегодня, сидя вместе с Эйприл на летнем крыльце их мемфисского дома, она рассказала ей всё, что до этого было тайной, сном, видением.Эйприл, конечно, не поверила – но выслушала с интересом и тактичностью. Алли этого было вполне достаточно. Она не представляла, откуда тут мог взяться бывший медальон Мэри, но предполагала, что самопровозглашённая ?королева послесветов? потеряла его во время своих недельных ?каникул? в Живом мире, а после тот попал на блошиный рынок, как все старые вещи. Мысль об этом доставляла Алли злорадное удовольствие, и кроме того, она в своей новой жизни была по-прежнему уверена, что всё имеет цель. Медальон попал к ней, чтобы она помнила лицо Майки. Сможет ли она вспомнить и остальных? Хотя бы кого-то? Конечно, да! Когда эта мысль пришла к ней, Алли едва не подпрыгнула на месте и готова была треснуть саму себя по лбу за недогадливость. Конечно, она может вспомнить лицо кого угодно, если найдёт фотографию, портрет или любое другое изображение.С годами это стало её хобби – тайным, потому что окружающие и без того считали Александру Джонс странноватой личностью. Но как бы то ни было, картины в голове снова обрели чёткость, и утерянная часть вернулась. Алли помнила.