Сгоревшая плёнка., (1/1)

Скрипит пленка в магнитофоне, клокочет вода,Из носика чайника вырывается шаткий пар.Сегодня читаем ?Холодный дом?, как и вчера?Думаю, это кстати, ведь за окном июля жар.Тебе бы пора уже понимать, как я жду,Что ты поймешь, как горька твоя жизнь.И будешь читать Толстого, и пить вину,Понимая, что твое сердце не просто дрожит.Что ты топила Освенцим простыми людьми.Я думаю, ты понимаешь, Ханна, надеюсь.Что в стертых бараках, что наполнены детьми,Толпились еще души тех, кто склонил шею.Прошло уже много лет, как увидел впервые,Твои крепкие плечи и сильные руки дамы,Глаза, что смотрел злостно, грозовые,И губы, которые знали вкус всякой драмы.Но я до сих пор помню родинку на твоей шее,И запах лаванды, в шампуне, в моих волосах.Я не пойму: реальность или память страшнее.Я не пойму, что вызывает во мне мглистый страх.Сны, в которых стоят ворота Аушвица,Играет весёлая музыка, пока их ведут.Сны, в которых я вижу убитые лица,Которые знают, что в печи пойдут…Или мои часовые монологи, в прохладе,Когда я читаю на плёнку любимые книги,Которые слушать ты будешь, в сером наряде,Забывая весь мир и воинственные интриги.?Казалось, что дом пустил себе пулю в лоб,Как и его отчаявшийся владелец… Ох!? -Освенцим закрыт. Заколочен последний гроб.Я затих. А Ханна Шмиц испустила последний вздох.