Глава 19. Демон (1/1)
Разразились колокола церковные. Земля под ногами сотрясаться стала. Огнем вспыхнуло небо. Густой дым стал от леса ползти, за шедшими немцами следом. Крики Надя услышала страшные, истошные, жаром обдало спину. Не хотела верить, думать не хотела, что быть это могло. И как не надеялась, подтвердилось страшное.
Горела деревня по ту сторону, церковь пылала, до неба языками пламени доставая. И люди горели — а бежавших фрицы голыми руками добивали: топили в реке илистой, детей и стариков не жалея. Выронила пистолет девушку в воду, быстро тот потонул.Остановилось все для Васильевой. Пропало в ней последнее живое, что было. Ужас перед глазами расстилался. Но началом все было.Среди отрядов подошедших волнения пошли, напряглись фрицы, головы склонив. Меж выстроенных медленно силуэт двигался. Никто не посмел даже взгляда бросить в его сторону. Огонь под сапогами сверкающими вспыхивал, словно от спички. Искры взметнулись. И знамя на фуражке запылало вражеское, пеплом осыпаемое.
Сжалось у девушки все внутри.
Взгляд глаз его кристальных глаз до сердца проникнул. Обо всем Васильева позабыла. Словно память стерли. Сковал страх, обездвижил. Мертвых увидела за спиной идущего. И в момент этот же крест рухнул со свистом с церкви позади. Звоном единым прошла волна. И замерло безумие вокруг.Улыбка сверкнула на устах немца. С гордостью он оглядывал земли пылающие, наслаждался криками утихающими с берега дальнего. К своему не поворачиваясь, в сердце пулю пустил. Переводчик руками рот закрыл себе, чтобы от ужаса не завопить. Рухнул командующий на землю, рубаха алым его загорелась. Медленно земля окрашиваться начала под ним. Только и успел он на Надю взглянуть в последний раз.— Du bist erb?rmlich.*Отряды позади выпрямились. Гул утих в миг. Переводчика поманил к себе немец. Подбежал толстяк, пот рекой с него лился с примесью крови. Грубо швырнул своего демон, бровь рассек рукоятью револьвера. И тут же спрятал оружие в кобуру.Склонился над толстяком фриц, брови его к переносице сошлись, глаза острыми сделались, как лезвие. Указал на мертвого гауптмана и спросил что-то властным тоном. Кое-как переводчик слова подбирал, запинался, путался.
Тяжелым сапогом в грудь ему прилетело. Прыснул кровью, отлетев на метров несколько. Заколотило его в ознобе. Вены опухать начали. Охнула девушка, шаг назад сделала.Грубым басом крикнул немец, гнев как кару Божью проливая на несчастного. Глаза его огонь отражали.Собрался избитый с силами последними. Указал на Надю, руками махал. Горячо доказывал что-то на немецком. Утих гнев его покровителя. Теперь на Васильеву взор перешел. Но взгляд теперь другим был. Не гнев был у него во взгляде, не насмешка.
Ненависть. Нечеловеческая.Презрение к русскому роду в крови текло. Все жилы на лице его пульсировали, кровью глаза наливались. Словно обезумевший зверь смотрел.— ?bersetzt.**Переводчик испуганно в глаза Васильевой посмотрел, головой слегка замотал, знак подавал молчать.
Речь была грубой, быстрой и приказной. Не разобрала Надя ни слова, как ни старалась. Был у нее словарный запас, но такие фразы впервые слышала. Другим он был, не таким как немец в болотах встреченный.
На переводчика глядела Надежда с замиранием. Тот бледнел постепенно. И только когда отвел взгляд к девушке, смог моргать вновь начать.
— Т-ты... — замямлился он, стараясь слова не перепутать, внимательно за ним наблюдал фриц. — Слушай слово каждое, не смогу сказать много.
Похолодело внутри у Васильевой, на мертвеца сейчас переводчик походил.— Это Штурмбанфюрер Смит, спрашивает, кто ты такая. Сказал я, что деревенская. Он не гауптман, за ним сотня людей стоит.
Сглотнула девушка ком набежавший, слезы на глазах застыли.— Он с поручением тут: работу проверять пришел мертвого... командира. Лично обыскивать будет с отрядом теперь. Твою жизнь попробую спасти, — тот кровью закашлялся, очки поправил, след остался на них. — Но бежать не смей. Ирвин разговоры не принимает. Его невозможно переубедить. Либо ты полезен, либо мертв.Крест на груди фрица черным замерцал в огне распыляющемся. Кровь от мертвеца к ногам его прибила. Плохо Васильевой стало от картины этой. Не чувствовала она еще подобного. Разве мог человек так волю ломать одним видом своим? Разве можно было страх такой испытывать?Вновь с переводчиком заговорил, русскую с ног до головы оглядывая.Васильева безмолвно смотрела, стараясь взглядом не встречаться с командующим.Тяжело дышать становилось. То ли от страха сжималось все, то ли от дыма, легкие разъедающего. Закашляла. Все кругом шло. Майор к ней зашагал, из-под фуражки взглядом хищным смотрел. Рука его твердой была, и грубой. Пальцы длинные, словно лезвия в руку ее впились. Не за руку взял, а за кости схватился.
Мертвечиной разить начало, палью. Телами сжженными. Поморщилась Надя. Приступ тошноты нарастать начал.
Руку отпустил, след темный на руке оставив. За подбородок лицо к себе обратил, ногтями по контуру проходился медленно, наблюдал. Зашептал что-то на своем, переводчик в смятение впал. Ушам не поверил, переводить не торопился.
Перехватила мужскую руку Надя, не в силах боль больше терпеть от прикосновений этих врага. Кольнуло льдом — показалось, на мгновение, что мертвеца тронула. Попятилась назад, к воде кипящей, но не шелохнулся даже. Убор головной рукой свободной снял, лицо показывая. Спали локоны пшеничные к глазам голубым — небывалой красоты оттенка. Противоречие внутри забилось, не верила, что у смерти может быть лицо такое.Закапала кровь с губ Васильевой, вперемешку с оседающим пеплом. Не оставалось кислорода в теле. Еле заметно уголки его губ скривились в усмешке. Приблизился фриц, дыханием обжег кожу, взгляд его душу дробить начал. Развернул он лицо ее боком — тем, где струйка кровавая стыла — и языком медленно — насколько мог — проходиться начал. Русская в оцепенении замерла, не в силах даже шелохнуться. Губ ее не тронул, с издевкой в пару сантиметрах остановился.И зашептал, на русском — тихо, чтобы только она слышала:— Все покорится.
Пылали края пламенем, пеплом и прахом устилались. Глух звон церковный вдалеке. Покинул Бог Надежду, и края эти.