Глава 8 (1/1)

Последующие три дня Эрик почти не покидал свою комнату и ни с кем не разговаривал. Он исправно нес дежурства, несмотря на то, что Рауль предлагал ему отдохнуть, выспаться, привести в порядок расшатавшиеся нервы. Виконт видел, что с его гостем творится что-то неладное, он пытался его разговорить, но бестолку. Мужчина был погружен в какие-то мрачные раздумья и не желал делиться с ним своими тревогами. Он и сам не понимал, что с ним происходит. Столкнувшись с необъяснимым, оставшись один на один со своими страхами, он мучился и все больше замыкался в себе. Из его головы не выходил образ улыбающейся Кармиллы, лежащей у него на руках. Кто она? Что она? Может быть, он просто повредился в уме от беспокойства и всего пережитого? Или дело в чем-то другом? Он не знал, он не мог найти ответ, и вместе с тем, не мог перестать думать о ней. Не о Кристине. Теперь все его мысли крутились вокруг белокурой женщины, вокруг ее манящих алых губ… Он со страхом и тайным наслаждением вспоминал тот убаюкивающий ночной шепот, он ждал, что он раздастся снова, совсем рядом с его ухом, подарит покой и забвение, но этого не происходило. Он не мог уснуть, лежал, глядя в потолок, бесконечно раздумывая над тем, что случилось, вспоминая свою прошлую жизнь, мучаясь вопросами, которые навсегда останутся без ответа. За что он борется? Что он здесь делает? Неужели, он все-таки на что-то надеется? Все так бессмысленно и глупо. Яд черной меланхолии отравлял его кровь, ледяная пустота наполняла его отчаявшееся сердце. Он слышал его глухой стук, стук пульсирующей жизни у себя в груди, считал ритмичные удары и мысленно молился, чтобы все закончилось. Наверное, так хорошо умереть и ничего больше не чувствовать, не лгать и не обманываться, не любить, не ненавидеть. Спокойствие. Он желал спокойствия. Вечером третьего дня, его вдруг неудержимо потянуло к роялю. Ему безумно хотелось ощутить под своими пальцами гладкую полированную поверхность клавиш, отдаться музыке, излить в ней печаль, терзающую душу. Он покинул свою комнату и быстро поднялся наверх, стараясь не попадаться на глаза никому из оставшихся слуг. После того, как его увидели без маски, ему все казалось, что они шепчутся за его спиной и смеются над его уродством. Конечно, это было не так, но сейчас он не мог мыслить трезво, находясь во власти своих страхов и смутных предчувствий. Убедившись, что музыкальная комната пуста, он зажег несколько свечей в канделябре, стоявшем на столе, и переставил его поближе к роялю. Он опустился за инструмент, и, забыв об осторожности, забыв о том, как отчетливо разносятся любые звуки по опустевшему старому замку, начал играть. Он не пытался исполнить что-то определенное, просто выплескивал свои чувства, облекая их в звуки. Под его пальцами рождалась мелодия, торжественная и печальная, полная невыразимой грусти и тоски, словно реквием. Он полностью растворился в своей музыке, слился с ней, не обращая внимания на окружающее пространство. Его глаза были пусты, они не сияли обычным огнем вдохновения, нет, он просто жаловался и разговаривал со своей старой подругой, она утешала его, забирая боль, нежной рукой вытаскивая из его сердца застрявшие ядовитые иглы. Вдруг на пороге музыкальной комнаты, привлеченный его игрой, показался молодой хозяин дома. Он шел мимо по коридору, когда услышал его грустную мелодию. Несколько минут он стоял, тщательно прислушиваясь к этой молчаливой жалобе, а потом не выдержал. Он почувствовал, как его сердце заполонила черная печаль гениального музыканта. Рауль тяжело вздохнул и понял, что должен что-то сделать, как-то дать ему понять, что он не один, что у него есть друг или враг, если ему так больше нравится, который готов его выслушать и поддержать. Но он не привык делиться с людьми своими горестями, нужно ему помочь. Виконт быстро спустился вниз, в столовую, там, в одном из застекленных шкафов стояла запыленная бутылка абсента. Сам Рауль не был любителем травяных настоек, эта бутылка осталась от графа Филиппа, одно время увлекавшегося коллекционированием алкогольных шедевров. Подумав, виконт решил, что вином тут дело не обойдется, нужно что-нибудь покрепче, поэтому он решительно взял бутылку, полную изумрудной жидкости, и, прихватив два бокала и все необходимое для правильного приготовления абсента, вернулся на второй этаж. Он молча прошел в музыкальную комнату и поставил принесенную посуду на стол, на который Эрик установил канделябр. Рауль пододвинул кресло к нему поближе и также, не проронив ни слова, принялся разливать это изумрудное вино, воспетое художниками и поэтами, по двум хрустальным стаканам. Его гость не обратил на него внимания, поглощенный своими мыслями, он неподвижно сидел за роялем, машинально перебирая пальцами черно-белые клавиши.Синий огонек взметнулся над поверхностью стекла, виконт не спешил его гасить, любуясь приглушенным мистическим пламенем и давая абсенту немного погореть. Комнату наполнил едва уловимый аромат полыни и аниса. Рауль разбавил абсент сахарной водой, чтобы смягчить его горький вкус и крепость. Он поставил стакан с помутневшей жидкостью перед своим молчаливым гостем и произнес:- Пей. Это поможет забыться.Эрик оторвался от рояля и равнодушно посмотрел на своего собеседника. Он не стал возражать, ему было все равно. Мужчина взял в руки бокал и чуть пригубил настойку, она пахла какими-то лекарствами и лесом. Вкус показался ему немного странным, горьковато-сладким, но неожиданно приятным. Нагретый пламенем крепкий напиток наполнял его своим теплом, эфирные масла расслабляли тугой узел боли и тревог, стянувший грудь своими цепями. Эрик чуть прищурил глаза, наблюдая за ровным пламенем горящих свечей. Оранжевые отсветы танцевали на стекле бутылки и тонули в изумрудном дурмане. Они вспыхивали зелеными огоньками и бросали причудливые искаженные блики на гладкую поверхность стола. - Что это? – вяло спросил Эрик, указывая на бутылку. Рауль улыбнулся и ответил:- Абсент. ?Зеленая фея? импрессионистов и парижской богемы. - Ты решил споить меня? – хмыкнул музыкант, снова отпив из своего бокала.- Будем спиваться вместе, - в тон ему ответил виконт и, отсалютовав своей рюмкой, молча пригубил настойку. Они опустошили стаканы, и виконт наполнил их снова. Эрик повернулся к инструменту и начал играть какую-то мелодию, неизъяснимо грустную, пронизанную воспоминаниями и ностальгией о чем-то утраченном и позабытом. Эта была музыка изумрудного вдохновения, сожалений, хрустальных бокалов, прикосновение к божественному дару забвения через поцелуй зеленой волшебницы. Виконт, чуть склонив голову набок, прислушивался к меланхоличной гармонии звуков, как нельзя более подходящей этому вечеру. Он тяжело вздыхал, подперев кулаком щеку, и рассеяно наблюдал за пианистом. - Слушай, Саном, а почему ты скрывался в подземельях? Ведь ты бы мог стать известным композитором, ты сочиняешь прекрасную музыку, - вдруг произнес Рауль, когда его гость доиграл свою импровизацию. - О чем ты? Ты же видел мое лицо, виконт, - пожал плечами Эрик. Как ни странно, его ничуть не задел и не рассердил этот вопрос.- Ну и что с того? Еще я слышал твою оперу… Знаешь, она была прекрасна. Жаль, не удалось дослушать до конца, - усмехнулся Рауль, пригубив мутно-зеленой настойки из своего стакана.Эрик смерил своего собеседника насмешливым взглядом, но ничего не ответил. Вместо этого, он последовал примеру виконта и тоже припал к бокалу.- Мне кажется, у искусства нет лица. Музыка рождается в душе и попадает прямо в душу, для нее не важна личность композитора и слушателя, это божественный дар, посланный смертным как утешение, - произнес молодой человек. – Это квинтэссенция, великая творческая сила, которой Бог наделил материальный мир.- В этом ты прав, де Шаньи, - согласно кивнул Эрик, - но композитору, прежде чем его музыка будет услышана, придется взаимодействовать с людьми, дельцами, вроде Андрэ и Фирмена, чтобы добиться постановки своих произведений. А потом еще с певцами, музыкантами оркестра, которые далеко не всегда понимают, что от них требуется. Конечно, я мог бы засыпать их письмами с самыми подробными инструкциями, но это все равно не принесет должного результата. Да и кроме того, люди ужасно любопытны по своей природе и вечно суют нос куда не следует, они не могут жить спокойно, столкнувшись с чужой тайной, - недовольно поморщившись, добавил он. – Ладно, не будем об этом. Я давно смирился со своей участью.- Но, я мог бы тебе помочь, - не унимался виконт. – Я мог бы походатайствовать за тебя в Париже или Вене. У моей семьи много влиятельных друзей.- И тогда я буду тебе обязан? – усмехнулся Призрак. – Нет уж, я – ?пас?. - Ты мог бы прославиться, жить в собственном доме, купаться в роскоши. Жить так, как тебе хочется. Не нужно будет скрываться, люди оценят по достоинству твой талант, - с ажиотажем произнес Рауль. Молодой человек, вдохновленный ударившим в голову крепким напитком, вошел в раж и старался говорить как можно убедительнее. Он делал это без какой-то задней мысли, он и вправду хотел помочь. Виконт не отличался злопамятностью, не был мстителен. Его благородное сердце было скоро как на расправу, так и на дружбу.- С каких это пор вы записались в Мефистофели, месье де Шаньи? – развеселился Эрик. - О, я не прошу продавать за это душу, достаточно будет простого ?спасибо?, - рассмеялся молодой человек. – А ты сможешь получить все, чего был лишен. - А чего я был лишен? Роскоши и тлена? Порочных подруг и неверных друзей, которые сбегут, как только закончится бесплатная выпивка? О, нет. При желании, я мог бы забыться в комнатах, полных опиумных фантазий, потягивая этот зеленый дурман, - он небрежно кивнул в сторону початой бутылки абсента, - постичь свои иллюзии, и провозгласить тост за тот грешный день, когда воздастся за каждую прихоть. Но, ради чего? Это не для меня, виконт. Меня увлекли мои мечты, в них я прикоснулся к звездам, а теперь они смеются надо мной издалека. Я проклят, виконт. Мы все здесь обречены и прокляты растрачивать время впустую, влача свое жалкое существование. Поэтому, давай просто выпьем и забудемся на краю бездны, над океаном этого тлена.- Да… Ты прав. Весь этот блеск и пышность, один черт – от лукавого. А перед смертью мы все равны – всего лишь напуганные беспомощные дети, - произнес виконт, печально глядя на своего собеседника. В голове уже немного шумело, но опьянения он не чувствовал. Ему было грустно и в то же время спокойно. Абсент настраивал обоих на философский лад, расслабляя и утешая. Они флегматично потягивали его из стаканов, ведя неторопливую беседу, словно старые друзья.- А ты поумнел, виконт, - кивнул Эрик, с интересом и одобрением глядя на своего недруга. – Мы можем продать души за все, что угодно, но какой в этом толк, если конец всегда печален и известен? Богатство не остановит черных крыльев Танатоса, в любви и смерти мы все равны… Мы оба прокляты в своей любви, виконт, - вздохнул мужчина в белой полумаске.Его собеседник печально смотрел на донышко опустевшего стакана. Он раздумывал над словами Санома, мысленно соглашаясь с ним, но один вопрос не покидал его ум, циклично возвращаясь, раз за разом, готовый сорваться с кончика языка. Сейчас он сидит рядом с ним и кажется таким спокойным, уравновешенным, но вместе с тем, легкая дрожь его пальцев, обхвативших стакан, напоминает о недавнем душевном волнении. Спросить? Имеет ли он право, спрашивать его о чем-либо? Но, с другой стороны, раз уж сегодня вечер откровений, то почему бы и нет?- Слушай, Саном, а что случилось, когда ты спас Кармиллу? – поднимая глаза на Эрика, решился спросить Рауль. – Ты был так бледен, словно увидел привидение и с тех пор ты сам не свой… Прости, если лезу не в свое дело, но мне кажется, тебе есть что рассказать. Тебя что-то гнетет. Ты можешь поделиться со мной, я хочу помочь.- Нет, я так не думаю, - слишком резко и нервно произнес Эрик. Он хотел отвести глаза от дружелюбного лица виконта, но не смог. Этот мальчишка первый, кто предлагает ему помочь, первый, кто захотел его выслушать. Или он преследует какую-то тайную цель? Подозрительность не оставляла Санома ни на секунду, но сейчас его интуиция, которой он безоговорочно доверял, подсказывала ему пойти на поводу своей слабости. Хоть раз поверить в человеческое тепло и участие. Он поймет, этот мальчишка с умными глазами все поймет. Оказывается, он так ошибался в нем все это время. Виконт хороший человек, неудивительно, что Кристина предпочла его. Эта мысль заставила Эрика болезненно поморщиться, но вместе с тем и прибавила ему решительности. Собравшись с духом, он глубоко вздохнул и произнес:- Последнее время со мной происходит что-то странное. Я не могу это объяснить. Какая-то тоска, снедающая жажда… Я и сам не понимаю. Не могу спокойно уснуть, все время жду чего-то и вместе с тем, мною овладевает страх, мучаюсь, словно в лихорадке. Мой ум погружается во мрак ночных кошмаров, - сказал он, воровато оглядываясь в сторону открытой двери и наклоняясь поближе к виконту. Он продолжил, понизив голос до шепота: - Твоя кузина… Она… Понимаешь, когда я вытащил ее на берег, я смотрел на нее и был абсолютно уверен, что держу на руках Кристину. А когда я прибежал к тебе в спальню, чтобы подтвердить свою догадку, я был убежден, что видел именно твою жену. Наверное, я и вправду схожу с ума. Кристина – мое проклятье, виконт. Моя недостижимая мечта, загадка, оставшаяся без ответа, запертый замок, от которого у меня нет ключа… Любовь к ней доводит меня до безумия, а Кармилла каким-то образом способствует этому.Эрик с отчаянием в глазах смотрел на своего недруга, ожидая очередной вспышки гнева и ревности. Зачем он говорит все это ее мужу? Зачем? Разве он забыл, что у него нет друзей? Он должен был молчать. Но так хотелось доверить свои страхи хоть кому-нибудь… Человеку. Другу или врагу, не имеет значения. Сейчас он единственное разумное существо, которое протягивает ему руку помощи. Как ни странно, его слова ничуть не разозлили Рауля. Молодой человек задумчиво посмотрел на гостя и спокойно ответил:- Знаешь, мне кажется, что тебе нужно больше отдыхать. У меня тоже нервы ни к черту, я не нахожу себе места от беспокойства, иногда мечусь по своей спальне, словно в бреду и пытаюсь разорвать невидимые сети своих страхов… А Кармилла… Она такая странная. Иногда, она меня пугает. Есть в ней что-то отвратительное, не правда ли? Не знаю почему, но я сердцем чую какой-то необъяснимый ужас, когда она смотрит мне прямо в глаза. Так бывает, когда видишь перед собой ядовитую змею. Подсознательный страх, сродни дурному предчувствию. Инстинкт самосохранения велит уносить ноги прочь.- Да… Я тоже ощущаю нечто подобное, - медленно произнес Эрик. Не удержавшись, он одарил виконта быстрым любопытным взглядом, и мгновенно отвел глаза. Опустив голову, он вдруг спросил о том, что все это время не давало ему покоя: - Виконт, ты так спокойно реагируешь на мои слова… Ты вежлив и любезен со мной… Неужели ты совершенно не ревнуешь свою жену? Тебя не злит, что я люблю ее? Рауль, чуть нахмурившись, одним глотком прикончил содержимое стакана и, подняв свои светлые глаза на собеседника, тяжело вздохнул и ответил:- А что прикажешь с тобой делать? Вызвать тебя на дуэль или подсыпать яду в бокал? Ты не виноват, что любишь… - молодой человек вдруг сердито нахмурил брови, тяжело опустил свою рюмку на поверхность стола и с воодушевлением воскликнул: - Знаешь, к черту наш уговор! Давай предоставим ей самой решать, когда она поправится? Какой смысл грызть друг другу глотки? Это никому из нас не принесет счастья. Мы можем убить друг друга, но что в этом толку? Любовь либо есть, либо ее нет. На это невозможно повлиять. - Ты снова прав, виконт. Силой здесь ничего не добиться… Пусть она сама подтвердит или опровергнет свой предыдущий выбор. Если она останется с тобой… Что ж… Так тому и быть. Я просто уйду и пожелаю ей счастья, - тихо ответил Эрик, а потом, подняв на недруга свои зеленые глаза, чуть помутневшие, словно абсент в полупустом стакане, твердо произнес: - Но если она пойдет со мной, обещай, что не будешь ей мешать. Будем уважать ее решение.- Обещаю. Это справедливо, - согласно кивнул Рауль. Он поднялся из кресла, ощущая легкую сонливость и головокружение. Чуть поморщившись, виконт произнес:- Пожалуй, приготовлю кофе. Нужно стряхнуть сон перед дежурством. Если хочешь, можем покараулить сегодня вместе.- Нет… Сегодня, пожалуй, нет… Меня тоже потянуло в сон. Надо воспользоваться моментом, я толком не спал уже четыре ночи, - потягиваясь и пытаясь сдержать зевоту, ответил Эрик. Его глаза и вправду начали постепенно слипаться, на него наваливалась неодолимая пьяная дремота, глубокая и спокойная, совершенно непохожая на то сумбурное забвение, в которое он проваливался последние несколько дней*.***POV ЭрикСладкий тяжелый сон сморил меня, я словно купался в изумрудных волнах той странной настойки, которой поил меня виконт, я погружался в ее пучину, мягко и плавно, будто в объятия любящей матери. Она дарила покой, растворяла в приятной усталости дурные мысли и предчувствия. В моей комнате царила полутьма, лунный свет на мягких кошачьих лапах прокрадывался сквозь неплотно задернутые шторы. Словно во сне я услышал едва различимый манящий шепот, он звал меня по имени, ласково и настойчиво. Я не смею ему противиться, можно закрыть глаза и уши, но что толку? Ведь он звучит в моей голове, от него нигде не скрыться, он проник в мое сердце и влечет меня к себе… Это какая-то мания, магическая сила лунного света, рассеянного в комнате. Он искажает все страхи и кошмары, превращая их в таинственную волшебную сказку, жестокую и невыразимо притягательную, словно одна из историй братьев Гримм. Я, не в силах противиться этому зову, медленно поднимаюсь со своего ложа, босыми ногами ступаю по ковру и иду в сторону выхода. Этот призрачный, бестелесный шепот, словно голос мифической сирены, что заманивала Одиссея в свои сети, вел меня, заставляя забыть обо всем. Моя белая полумаска осталась лежать на прикроватном столе, я не остановился, чтобы надеть ее, я просто позабыл о ней… Мое уродство неважно для этой ночной нимфы, ей нужно от меня что-то другое… Моя кровь, моя душа…Я на цыпочках прокрался по опустевшим коридорам, залитым этим вездесущим лунным светом, и вышел в холл. Мои пальцы коснулись ручки двери, я открыл ее и оказался на крыльце. Я знал, куда я иду, мне нужно пройти через сад, к реке, на то место, где мы однажды гуляли с Кармиллой… Шепот звал меня туда.Ступая босыми ногами по мягкой прохладной траве, чуть смоченной предрассветной росой, я направился к ней. Свежий ночной ветерок обдувал мое лицо, играл с волосами, забирался за шиворот рубахи и в рукава. Я чувствовал себя так свободно и легко, словно породнился с этой волшебной ночью, стал ее частью. Деревья, мимо которых я шел по тропинке, покачивались и шелестели, обсуждая какую-то тайну, известную только им. Наконец, между кустарниками, я заметил просвет и прогалину, выходящую прямо к изгибу реки. Она была залита тем же серебристым мягким светом, который возник в моем сне и привел меня сюда. Я заметил ее призрачный силуэт сквозь туманную вуаль, окутавшую поляну… Она стояла ко мне спиной, в своем привычном белом платье, простоволоса и полупрозрачна, словно лишенная тела беспокойная душа. Заслышав легкий шелест травы, приминаемой моими ногами, она повернулась ко мне и одарила улыбкой. Она была такой притягательной и иллюзорной, словно повисшая в небе белоснежная луна. Я подошел к ней и остановился рядом. Некоторое время мы молча наслаждались умиротворением сонной природы и рассматривали небесный мост, переброшенный полнолунием через быструю речку.- Снова бродите во сне, Кармилла? – спросил я, решившись нарушить таинственную тишину ночи.- О нет, сейчас я не сплю, - с улыбкой ответила она и, подняв вверх свою тонкую кисть, указала на небо: - Вы только поглядите, какая нынче луна! Как можно спать в такую ночь? Здесь все прекрасно.Я снова посмотрел на нее и вздохнул:- Да… Сегодня красота повсюду. Словно волшебный сон.Кармилла вдруг снова улыбнулась и спросила:- А что бы вы сделали, если бы это и вправду был только сон?Я глубоко вздохнул, не в силах оторвать взгляд от ее очаровательного лица, и пожал плечами. Ее странный вопрос сбил меня с толку.- Не знаю. А вы?- Я бы пригласила вас на лунный вальс, - поворачиваясь ко мне, ответила Кармилла. – Дайте-ка мне руку.Не успел я ничего возразить, как она взяла меня за руки и сделала шаг вперед. Ее лицо оказалось так близко от моего собственного, я попал в омут ее голубых глаз и не мог сопротивляться. Она смотрела прямо на меня, и я тонул в ее взгляде. Моя первоначальная растерянность испарилась, как и страх перед ней. Я был очарован, зачарован ею. Я положил одну руку под ее лопатку, почти не касаясь спины, а второй держал ладонь, полупрозрачную, будто лишенную плоти. Я повел ее в вальсе. Ночь словно взорвалась множеством ярких зеленоватых искр, которые напоминали мне светлячков и блуждающие болотные огни. Они плыли мимо, словно созвездия на черном небосклоне. Тишина наполнилась звуками неземной мелодии, кружившей нас в своем танце, но, возможно, все это мне лишь привиделось, потому что я не мог отвести взгляда от ее дивных глаз. Я не видел ничего, кроме этих голубых таинственных огоньков, вспыхивающих в ее зрачках. Луна серебрила ее волосы, наполняла их своим магическим светом. Я танцевал с волшебной нимфой, не с человеческим существом. Моя голова была пуста, не было никаких сомнений, страхов и печали. Я просто отдал себя во власть этой странной девушки. Я чувствовал свое единение с ней, словно она стала гармоничным воплощением этой волшебной ночи. На мгновение я прикрыл глаза, оборвав действие ее гипнотического взгляда, и на меня вдруг накатила такая опустошающая волна сожаления, что мое сердце сжалось от тоски и боли. Я вдруг совершенно отчетливо понял, что никогда, никогда не буду вот так запросто танцевать с Кристиной. Я осознал, как бессмысленна моя борьба за нее. Я обречен на поражение. Так чего ради я пытаюсь ее спасти? Разве я что-то ей должен? Чем-то обязан? Нет. Но я по-прежнему готов умереть за нее. Словно старый побитый пес, которого выгнали на улицу, который сидит на пороге, надеясь, что хозяин передумает и пустит его обратно, приласкает теплой рукой и даст погреться у пылающего камина…Я порывисто вздохнул и остановился. Я открыл глаза и снова встретился взглядом с Кармиллой. Она смотрела на меня с какой-то затаенной грустью и теплотой, словно прочитала мои мысли и прониклась сочувствием. Она вдруг протянула руку и дотронулась до моего лица, я ощутил ее легкое прикосновение, задевшее меня словно крыло бабочки или ночной птицы. Она дотронулась кончиками пальцев до моей изуродованной щеки, но ее глаза не вспыхнули отвращением или страхом, нет, она смотрела все так же, будто понимала мою боль. Не знаю отчего, но мне вдруг стало так легко и спокойно на душе, словно своим взглядом она развязала холодный узел отчаяния, стягивающий мое сердце. Она мгновенно сняла мою боль, оставив на ее месте глухую пустоту и эхо какого-то отдаленного сожаления. Я молча ей поклонился, благодаря за танец, за ее сдержанность при виде моего уродства, и за этот волшебный сон, подаренный ею. Она слегка улыбнулась, а я повернулся к ней спиной и направился обратно, в сторону спящего замка. Легкий предрассветный ветерок заставил меня поежиться, небеса начинали светлеть, где-то далеко, под самым горизонтом мелькнули розоватые лучи восходящего солнца. Добравшись до крыльца дома, я обернулся назад, конечно, я бы не смог разглядеть белый хрупкий силуэт из-за гущи деревьев, но воображение рисовало мне ее эфемерный образ и таинственную улыбку. Тяжело вздохнув, я отправился к себе и снова забрался в постель, будто никуда и не уходил. Я мгновенно уснул, усыпленный ее лунными чарами. Убаюканный ее нежным прикосновением, подарившим мне покой и забвение**.***POV РаульЯ сидел в столовой, как обычно, спустившись из спальни далеко за полдень, после ночного дежурства у кровати моей жены. Я пил кофе и просматривал утреннюю корреспонденцию. Кармилла после того случая за завтраком, когда я прогнал ее из столовой, не спускалась из своей комнаты, чтобы выпить кружку своего горячего шоколада и составить мне компанию. Я, как и обещал Саному, принес ей извинения, но, видимо, она все равно опасалась чем-нибудь ненароком разозлить меня, и старалась не попадаться мне на глаза. Скажу честно, я только обрадовался ее отсутствию.Вдруг в столовую влетела испуганная мадам Лавуазье. Заметив меня, она поспешно направилась в мою сторону и с тяжелым вздохом опустилась на соседний стул. Вид у нее был донельзя взволнованный и недовольный. - Господин виконт, я не знаю, что мне делать! Почти все слуги уехали из поместья и мне не к кому обратиться за помощью! Вы представляете, на чердаке в западном крыле завелись летучие мыши! Я поднималась наверх, чтобы взять садовые ножницы и немного подровнять разросшиеся розовые кусты, а эти мерзкие твари начали пищать и хлопать крыльями! Я так испугалась! Не дай бог, разнесут здесь еще какую-нибудь заразу и попортят домашнюю птицу. Сделайте что-нибудь, месье де Шаньи, - всплеснув руками, воскликнула она. – Я хотела попросить Бержерака, но он занят на конюшнях. Как все-таки тяжело, когда рабочих рук не хватает.Я терпеливо выслушал жалобы пожилой горничной и понимающе кивнул. Что ж, она права. Еще не хватало, чтобы летучие мыши гнездились в моем замке. Нужно срочно от них избавиться.Я поднялся из-за стола, допивая свой подостывший кофе.- Идемте, мадам, покажите, где обосновались эти твари.Седоволосая дама торопливо закивала и повела меня в сторону западного крыла, которое находилось на реставрации. Старая кладка стен нуждалась в обновлении, обшивка с нее была содрана, обнажая древние массивные куски обтесанных каменных глыб, кое-где плиты пола разошлись и тоже нуждались в замене, но сейчас, в связи с обрушившимися на нашу семью несчастьями, ремонт был временно приостановлен. Мы прошли через переход на втором этаже, ведущий прямо в галерею западного крыла, там мы поднялись по боковой лестнице и оказались у еще одной узкой деревянной лесенки, ведущей под самую крышу, в чердачное помещение. Там мы хранили различный ненужный хлам. Окованные проржавевшим железом деревянные сундуки со старым барахлом, оставшимся черт знает от какого поколения моих предков, живших в этом замке, соседствовали с поломанной мебелью и садовым инвентарем. Старые пыльные портьеры, развешанные вдоль стен, несколько колченогих стульев и кресел с продранной обивкой, шкаф с поцарапанной дверцей, лаковое покрытие на нем давно потрескалось, превратив его в морщинистого старца. Покрытые вековой паутиной потускневшие подсвечники и неизвестно откуда здесь взявшаяся деревянная игрушка – маленькая лошадка, на какой обычно качаются дети, воображая себя лихими наездниками, рыцарями или великими полководцами. Наверное, это игрушка некогда принадлежала Филиппу или моему отцу, у меня такой точно не было.Когда попадаешь в такое место, вроде чердака или подвала, где хранятся старые вещи, возникает странное ощущение ностальгии. В голове вдруг проносятся воспоминания при виде всего этого пыльного хлама, особенно когда глаза замечают какие-то знакомые обломки некогда любимого детского стульчика, лоскут ткани от одеяльца, поломанную игрушку, однажды найденную под рождественской елью, и прочую рухлядь, о которой ты давно позабыл. Еще страннее, когда видишь перед собой вещи, принадлежавшие кому-то другому, старые, потрепанные, они словно хранят в себе частичку ушедшей эпохи и крошечный осколок души своего прежнего владельца. Чужие воспоминания, чужие жизни…- Господин виконт, летучие мыши поселились в дальнем углу, под самыми балками, - подала голос мадам Лавуазье, возвращая меня из моей задумчивости. Я двинулся в указанном направлении, зажав в руках ручку метлы, которой собирался хорошенько шугануть крылатых паразитов. Я прошел мимо шкафчика, тщательно перешагивая через нагроможденное барахло, стараясь нигде не споткнуться и не зацепиться за торчащие гвозди. Вдруг мое внимание привлек небольшой прямоугольный предмет, завернутый в плотную черную ткань. Он был наполовину завален кипой пожелтевших газет, словно его стремились укрыть от любопытных глаз. Я решил удовлетворить свой интерес, когда закончу вылазку против летучих грызунов и потому не стал задерживаться рядом с этим предметом. Мадам Лавуазье не ошиблась, добравшись до самого темного угла чердака, я задрал голову и посмотрел наверх. Под крышей, уцепившись за деревянные балки, висели вниз головой несколько маленьких черных комочков. Их крылья, словно крошечные плащи, скрывали их уродливые тела и клыкастые мордочки. Я не боялся летучих мышей, не испытывал к ним какого-то особого отвращения, нет, просто нужно было их прогнать. Мы ведь прогоняем из своих домов крыс и тараканов, а эти твари ничем не лучше. Я поднял метлу, и, держа ее за черенок, хотел было стряхнуть мышей на пол, но они, словно ожидая этого момента, тотчас подняли визг и начали хлопать крыльями, биться о балки в поисках выхода и панически метаться из стороны в сторону. Кажется, они ничего не видят при дневном свете. Маленькие ночные призраки.Наконец, они нашли небольшой пролом в крыше и вылетели сквозь него. Должно быть, рабочие, когда ставили здесь строительные леса, ненароком повредили черепицу или она сама провалилась от старости. В любом случае, нужно забить отверстие, иначе эти твари вернутся на обсиженное место. Я тяжело вздохнул и направился в сторону поджидавшей меня мадам Лавуазье. Все-таки, она права, плохо, когда рабочих рук не хватает. Надо бы попросить Бержерака помочь мне, раздобыть инструменты и лестницу, чтобы заколотить пробоину. Мой взгляд снова упал на прямоугольник, завернутый в траурную ткань, прислоненный к спинке старого шкафа. Что это может быть? Этот предмет словно притягивал меня к себе. Я на мгновение замер, раздумывая, стоит ли поднимать пыль и копаться в замшелом хламе, но любопытство оказалось сильнее и я, перешагнув через опрокинутую кем-то подставку для зонтиков, приблизился к предмету. Отложив в сторону свою метлу, я отодвинул кипу газет и вытащил заинтересовавшую меня вещицу. Она была не слишком тяжелой, но немного громоздкой. На ощупь, я догадался, что держу в своих руках картину или зеркало, закутанное в несколько слоев ткани, чтобы избежать повреждений. Я нетерпеливо сорвал материю и извлек на свет картину, заключенную в старинную резную раму, покрытую потускневшей позолотой. Едва мой взгляд скользнул по изображенному на ней портрету, я чуть не выронил картину из рук… Ахнув от изумления, я не поверил своим глазам, опасаясь, что воображение сыграло со мной злую шутку… Но нет, кажется, я не ошибся. Этого не может быть! Просто не может! Откуда она здесь, черт возьми?!Я медленно поставил портрет на пол, прислонив к спинке шкафа, и сделал несколько шагов назад, чуть не споткнувшись о злополучную подставку для зонтов. Нет… Как такое возможно? Должно быть, мои глаза меня подводят…- М-мадам Лавуазье, прошу вас, позовите сюда месье Санома, - пробормотал я, стараясь говорить как можно спокойней, чтобы женщина не поняла по моему голосу в каком изумлении и шоке я нахожусь. - Что вы говорите, месье де Шаньи? Позвать месье Санома? Зачем? – удивленно переспросила горничная. Она направилась в мою сторону, и я поспешно набросил на картину снятую ткань. - Да, мадам, вы все правильно поняли. Позовите сюда месье Санома, я должен показать ему одну прелюбопытную вещицу. Я думал, что она утеряна, а теперь я нашел ее. Прошу вас, поторопитесь! – с легким раздражением ответил я, сходу сочиняя эту нелепую отговорку. Пожилая женщина торопливо закивала и поспешила исполнить мое приказание. Я опустился на ближайший сундук, напряженно рассуждая над тем, что увидел. Возможно, я ошибся. Возможно, я сошел с ума. Но черт возьми… Не бывает же таких совпадений! Может быть, Саном сможет помочь в разгадке этой тайны? Этим я мог поделиться только с ним. Никто больше не должен этого знать, тем более слуги, тем более… Кармилла.Господи, что за таинственная женщина поселилась в моем доме? Почему я сразу не навел о ней справки, поверив ее честному слову и тем документам, которые она привезла с собой? Нет, черт возьми, должно быть, я все-таки ошибся.Я протянул руку и дрожащими пальцами сорвал покрывало с картины, желая еще раз проверить свое наваждение. Нет. Ничего не изменилось. С портрета на меня по-прежнему взирала моя загадочная кузина, только почему-то одетая по моде конца семнадцатого столетия… Потрет был очень хорошо написан, над ним трудился настоящий мастер, изображенная на картине женщина казалась живой, казалось, что прошло всего мгновение, как с ее приоткрытых алых губ сорвалась какая-то фраза. Невероятные голубые глаза были подернуты знакомой поволокой печали и тайны. Как такое возможно?!Я почувствовал, как по моей спине вдоль позвоночника пробежал ворох мурашек. Я передернул плечами и тряхнул головой, стараясь прогнать закравшуюся в сердце жуть. Мне было не по себе. Совершенно не по себе.Присмотревшись, я вдруг заметил едва различимую надпись, затерявшуюся в складках платья женщины, изображенной на портрете. Так, это, должно быть, подпись, оставленная художником. Я, с некоторым отвращением и тайным опасением, взял картину в руки и приблизил к своему лицу, стараясь разобрать заковыристую вязь. Надпись была сделана на немецком языке, с которым я был знаком лишь очень отдаленно, но, тем не менее, читать я умел и смог разобрать следующие слова: ?Марция Карнштейн, 1698 год?.Черт возьми, кто она такая и что делает ее портрет на чердаке моего дома? Может быть, она является одной из прапрабабушек Кармиллы, и это поразительное сходство объясняется очень просто? Может быть, я слишком растерялся и развел ненужную панику? Просто фамильное сходство… Удивительное, невероятное… Одни и те же черты лица, одно выражение глаз. Дьявол, даже родинка над ключицей! Нет, нет, нет… Этому должно быть логическое объяснение… Может быть, Саном увидит то, что упускаю я? Он ведь очень умен и сообразителен… Кстати, куда запропастилась мадам? Почему их нет так долго?И тут, словно в ответ на мои мысли, я услышал приближающиеся шаги и негромкий скрип половиц.- Месье Саном, пригнитесь на пороге, там слишком низкий потолок, - заботливо произнесла мадам. Ее спутник пробормотал что-то невразумительное, видимо, слова благодарности. Я поспешно поставил картину на место, задернул тканью и выглянул из-за шкафа.- Благодарю вас, мадам, вы не будете столь любезны выполнить еще одну мою просьбу? Прошу вас, заварите чай для нас с месье Саномом и подайте в мой кабинет, - сказал я, поспешив отослать любопытную женщину подальше, чтобы она не помешала предстоящему разговору. Мадам доброжелательно улыбнулась и снова покинула чердак, прикрыв за собой дверь. Саном в недоумении рассматривал нагроможденный хлам и бросал на меня непонимающие взгляды. Я жестом подозвал его к себе и, когда он подошел, ловко обогнув кучи наваленного барахла, я молча сдернул ткань, которая закрывала изображение, и уставился на него, дожидаясь реакции. Сначала он, чуть прищурившись, рассматривал картину. Потом в его взгляде появилось непонимание и удивление. Потом на левой части лица, которая не была прикрыта маской, отобразилось потрясение и крайнее изумление. Он перевел на меня свой растерянный взгляд и с волнением спросил: - Как такое возможно? Это что, Кармилла?- Там написано – Марция Карнштейн, 1698 год. Взгляни сам, - ответил я, поднимая картину и протягивая ему. Он осторожно взял раму в руки и уставился на указанную мной надпись. Его взгляд стал очень сосредоточенным и задумчивым. Вдоволь рассмотрев вязь, оставленную рукой неизвестного художника, он тяжело вздохнул, поставив портрет обратно на пол. Кажется, ему тоже не хотелось держать его так близко от себя дольше необходимого. Изображенная на картине женщина казалась слишком живой и поразительно знакомой. - Миркалла. Там написано – Миркалла, графиня Карнштейнская. Над титулом маленькая корона, а внизу, как ты и сказал, Anno Domini 1698, - медленно произнес он.- Я не силен в немецком, - пожал я плечами. - Твоя кузина – она ведь из Австрии, верно? – спросил Саном, над чем-то напряженно раздумывая. Я кивнул.- Да. А если точнее, то из Штирии. Это земли на юго-востоке Австрии.- Хм… Допустим… Возможно ли, что на этом портрете изображена одна из ее прабабок? Это бы объяснило эту невероятную… Схожесть, - неуверенно произнес он, вопросительно глядя на меня, словно надеясь найти поддержку. Но я был озадачен не меньше него, а то и больше. Я лишь пожал плечами и ответил:- Все может быть. Но это как-то слишком… Смотри, даже родинка над ключицей. Ты веришь в подобные совпадения?Он медленно покачал головой и тяжело вздохнул.- И что этот портрет делает на чердаке моего замка? – я снова задал риторический вопрос, ответа на который он не мог мне дать. - Не знаю, виконт. Я ничего не знаю… Единственная мысль, что приходит мне в голову - узнать побольше об этой графине Миркалле. У тебя есть какой-нибудь семейный архив, в котором мы можем поискать информацию? – спросил он, с надеждой глядя на меня. - Наверное, да… Мы можем поискать. Но, насколько я помню, прямых потомков Карнштейнов не осталось. Моя мать является двоюродной сестрой матери Кармиллы. Должно быть, ее отец один из последних потомков младшей ветви. Ладно, идем в мой кабинет, постараемся отыскать какую-нибудь информацию, - произнес я, поднимаясь с сундука.- А что делать с портретом? Вдруг, Кармилла сама принесла его сюда и спрятала? – настороженно произнес Саном, чуть понижая голос, словно опасаясь быть подслушанным. - Но зачем ей его прятать? Повесила бы в своей спальне, если он ей так дорог… Нет, что-то здесь не так, Саном, что-то не сходится, - пробормотал я, растерянно глядя на картину, с которой на меня томно взирала кузина. Или женщина, невероятно похожая на нее.***Мужчины расположились в кабинете Рауля, молча потягивая чай, приготовленный мадам Лавуазье. Молодой хозяин достал из шкафа все хранящиеся в поместье фамильные бумаги, которые могли хоть как-то прояснить ситуацию с загадочным портретом и дамой, изображенной на нем. Виконт даже притащил из библиотеки несколько книг по генеалогии, которые они тщательно проштудировали, стараясь отыскать зацепку. Все, что они смогли выяснить – лишь несколько скудных фактов из жизни таинственной графини Миркаллы. Родилась она в Штирии, в 1682 году, следовательно, на портрете ей шестнадцать лет. Умерла она в 1699 году, в возрасте семнадцати лет, официальной причиной смерти значилась пневмония, но в некоторых документах появлялись другие варианты. В частности, в одном из старых писем прадедушки виконта, в котором он переписывался с неким венгерским дворянином, последний упоминал о роде Карнштейнов, как о ?великой напасти? и благодарил Бога за то, что совместными усилиями удалось избавиться от кровожадной графини, последней наследнице сатанинского семени. Так же в письме упоминалось, что один чешский дворянин настиг ее на балу и вонзил серебряный освященный кинжал в ее черное сердце, что и послужило причиной смерти. Открыв генеалогическое древо Карнштейнов, Рауль и Эрик подтвердили свою догадку – все верно, прямое колено заглохло, когда погиб отец графини Миркаллы, она, его единственная дочь, была убита или умерла по естественным причинам два года спустя. В общем, найденная информация ничуть не помогла в раскрытии тайны и оставила еще больше вопросов. Мужчины молча обдумывали полученные сведения и пытались увязать их в более менее логичную теорию о сходстве Кармиллы с графиней Миркаллой. Возможно, это просто семейные черты, фамильное сходство… Они пытались убедить себя в этом, понимая, как фантастична та догадка, которая посетила головы их обоих, которая вертелась на кончике языка, но так и не была озвучена. Эрик, держа в руках карандаш, машинально черкал что-то на клочке старой бумаги. Наконец, он поднял глаза и посмотрел на своего друга. Он протянул ему свою записку и произнес:- Взгляни, виконт. Я боюсь, если моя догадка верна, то мы все в смертельной опасности. Это имя – анаграмма, составленная из другого имени. Молодой человек недовольно поморщился, бросив хмурый взгляд на записку. Да, он тоже думал над этим. Но, это никак не решало их проблемы. - Что нам делать, Саном? – с безнадежностью во взгляде, спросил Рауль.Эрик задумчиво посмотрел на него и твердо произнес:- Мы должны выяснить наверняка. Нужно ехать в Штирию и все разузнать. У меня нет других идей.- Но мы ведь не можем оставить Кристину одну! В одном доме с ней, - испуганно округлил глаза виконт.- Значит, придется ехать одному из нас. Рауль с тревогой посмотрел на решительное лицо своего помрачневшего друга и молча кивнул. Он нервно вертел в руках записку с анаграммой и напряженно раздумывал. Наконец, придя к какому-то умозаключению, он тяжело вздохнул и негромко произнес, поднимая глаза на Санома:- Ехать придется мне. Так будет проще, я смогу быстрее докопаться до правды, заручившись поддержкой моих родственников. Тем более, у меня нет таких проблем в налаживании контактов с людьми… Ты уж прости за правду, - с улыбкой добавил молодой человек, хлопнув по плечу своего друга. Тот лишь грустно вздохнул в ответ.- Тебе придется караулить Кристину, Саном. Придется глаз с нее не спускать. Бержерак поедет со мной, можно попросить мадам Лавуазье помочь тебе с ночными дежурствами… Тебе придется беречь мою жену, как зеницу ока… Если то, что написано в письме того венгерского дворянина подтвердится, если наша догадка насчет Кармиллы верна… Ты должен быть осторожен. У нас обоих нет права на ошибку, - понизив голос до шепота, произнес Рауль.- Знаешь, виконт, я никогда не верил во всякую сверхъестественную чепуху… Духи, оборотни, вампиры… Глупости все это… Но сейчас, - он на мгновение умолк, - сейчас я сомневаюсь в своих убеждениях. Мы столкнулись с чем-то необъяснимым, и я буду последним глупцом, если стану настаивать на своем. Надеюсь, мы оба посмеемся над этим, когда ты вернешься из поездки и расскажешь правду, а пока… У тебя есть серебряное оружие и серебряный нательный крест? – серьезно глядя на молодого друга, спросил Эрик. - Из оружия… Только столовое серебро. Ножи и вилки. Посуда, - задумчиво ответил Рауль. – И есть крестик, он принадлежал моей матери. Я ношу его на шее, - он распахнул воротник рубашки и достал маленьких крестик на длинной тонкой цепочке. – Она была верующей католичкой, очень набожной.- Надень его на Кристину. Ей он сейчас нужнее, - глухо произнес Эрик. Он порывисто отвернулся в сторону окна, желая скрыть слезы, выступившие на его глазах, и едва слышно пробормотал:- Господи, я надеюсь, что мы ошибаемся. Как же я на это надеюсь…- Я выезжаю завтра, с рассветом. Нужно заняться приготовлениями к поездке и предупредить Бержерака, - сказал виконт. Он молча вышел из кабинета, оставив своего друга на том же месте. Эрик тяжело вздохнул, быстро приподняв маску, он смахнул набежавшие слезы, и медленно поднявшись на ноги, побрел вслед за виконтом, не забыв запереть за собой дверь. Его сердце раздирали противоречивые чувства, ему казалось, что кошмары начали проникать в реальность, стирая тонкую грань между явью и сном.