Часть 8 (1/1)

Разомкнув объятия, Ричард обхватил лицо юноши обеими ладонями и быстро, сочно поцеловал в губы, улыбнулся ему, так и не нашел, что бы сказать, остановился на том, что договорил все взглядом, предельно ясно говорящим о много большем, и устремился к воде, почувствовав себя при этом выдохшимся конем, бегущим к водопою со всех ног. Эта мысль так его рассмешила, что он и правда рассмеялся, а затем вдвойне веселее, когда ему пришло в голову следующее сравнение, о ржущих лошадях. Наверное, выглядел он сейчас сумасшедшим, но кто его видел, кроме того, перед кем ему было не за чем чиниться, потому, что этому человеку он доверял, во всем.Остановившись у озерное кромки, Ричард рывком сорвал с себя убогую хламиду, воплощающую в себе все то пережитое им прошлое, когда он запрещал себе думать о еще хотя бы одной встрече со своим любимым, пусть напоследок, перед самой смертью, последним желанием приговоренного, которому не сбыться и лучше пусть будет так, чем иначе; разжал пальцы, сделал ими машинальное брезгливо-отряхивающее движение, роняя холстину на песок и вдавил в него рубище ногой, как раздавил бы голову гнусной гадине.—?Избавься от этой мерзости. —?полуобернувшись, бросил он своему рыцарю, и улыбка вернулась на его лицо, от того, как тот смотрел на него, на его тело, исхудавшее до обтянувших костей кожи, мигом вспыхнувшим вожделением взором, у юноши и губы уже от участившегося дыхания чувственно приоткрылись. Как же он его любит… Как божество, словно язычник древних времен из Греции или Рима. Богохульную параллель Ричарду проводить не захотелось, но промелькнула в голове и она. А, может быть, истинно любят именно так, всегда? Откуда об этом было узнать ему, королю великой державы по праву рождения, и о том даже не мечтавшему, чтобы его кто-то полюбил как человека, и только.Ласково улыбнувшись своему любимому, Ричард поскорей зашел поглубже и с наслаждением рухнул в воду, которой было так удивительно много?— для него, сейчас, отвыкшего от любого простора вовсе; в туче заискрившихся под солнцем брызг, ощутить которые на лбу и щеках было так приятно и радостно, что он негромко засмеялся снова.—?С ума сошел?! —?ахнул Ричард, вспомнивший на каком он от блаженного счастья свете, не раньше, чем вволю наплавался, буквально чувствуя, как напитывается этой живой свежестью, навсегда смывающей с него прошедшее темное время. Собственно, запах паленого его внимание и привлек. —?Туши немедленно, закопай!—?Благодаря горам дым отсюда не заметен и от настоящего костра, и не чувствуется в воздухе, я тщательно проверял, неделю назад! —?отчаянно-храбрый спаситель испуганно выставил перед собой руки и замельтешил ладонями в жесте отрицания, так напомнив тем Ричарду себя, когда только-только к нему пришел, и он принял его за наемного убийцу; что смех вновь запросился из грудной клетки на волю, но король на сей раз удержался, прочтя в глазах юноши обиду. Самую горькую из всех?— ничем не заслуженную, от того, что тот, кем он дорожит больше собственной жизни, решил, будто он мог дать такого непростительного маха, подведя его под удар. Почтительное обращение молодой человек и то, с расстройства, позабыл добавить.—?Иди сюда. —?как можно мягче позвал его Ричард, желая загладить свою ошибку, с разрывающей грудь нежностью улыбнувшись и приглашающе взмахнув рукой. Отчего-то получилось лишь хуже?— юный рыцарь побледнел еще сильней и растерянно застыл на месте, точно к нему пригвожденный, и король, мысленно чертыхнувшись на свою забывчивость о том, сколь тот скромен, поскорее добавил. —?Можешь не раздеваться, если не хочешь. —?отчего стало хуже втройне, милое лицо юноши аж посерело и потеряно вытянулось. Ничего не понятно, лучше просто отвернуться, сам разберется с тем, что там в его белобрысой голове творится. Однако, заинтригованный странным, непонятным ему поведением того, с кем они были предельно близки, и словами любви обменялись тоже, как нерушимыми клятвами, кто так и льнул к нему при любой предоставляющейся возможности, Ричард продолжил за ним незаметно наблюдать.Тем временем юноша, украдкой и ошибочно убедившись, что за ним не подсматривают, расстегнул фибулу, скрепляющую плащ у горла, и присел перед ним на корточки, когда тот оказался на песке. Залез за ворот и с осторожностью вытащил из-за пазухи маленький мешочек на шнурке, издалека похожий на ладанку, наверное, это она и была, судя по тому, с каким благоговейным трепетом юный рыцарь спрятал ее в складках плаща, прижав для верности несколькими увесистыми камнями. После чего спокойно принялся раздеваться, полностью, все-таки немного краснея, что после покрывшей его лицо смертельной бледности было, тем ни менее, весьма кстати.Что ж это он побоялся намочить или потерять в воде, или и то, и другое, какую немыслимую ценность, при его полнейшем к ним равнодушии…Лишь тут король и понял, какую. Ту рваную тряпицу, которую его возлюбленный потихоньку стянул в их первую и последнюю ночь.Так вновь захотелось заплакать… Так захотелось его снова обнять! И целовать до умопомрачения или же до скончания веков!Еле справившись с собой, по крайней мере, с голосовыми связками; обернуться, явив все никак не сходящие с лица эмоции, которым сейчас не должно быть места, Ричард не рискнул, он спросил у ждавшего здесь его день за днем юноши, не знавшего, суждено ли ему самому прожить хоть один месяц, когда тот приблизился к нему со спины и замер немного не доходя; спросил догадываясь, точнее, заранее зная наверняка, что услышит от него в ответ:—?Какую награду ты хочешь за спасение своего короля? Проси о чем угодно.Слишком рано было о таком говорить, был бы Ричард суеверен, побоялся бы сглазить, но сказать это ему захотелось так сильно!—?Мой король… —?совсем тихо, почти шепотом, произнес его возлюбленный, те слова, что единственно им произнесенные отдавались у Ричарда прямо в сердце,?— Вы позволите мне расплести ваши волосы?..Вновь ощутить его пальцы и дыхание у самой шеи, стало для Ричарда настолько в полной степени блаженством, что у него в неге прикрылись глаза. Разгорающуюся огнем на ветру чувственность дразнило и то, что оба они были обнажены. И никого больше, кроме них двоих, не было, словно бы во всем мире, оставшемся за крепко запертыми воротами, которые не найдешь, кроме как по счастливой случайности.Божество?— вот кто он для своего юного возлюбленного… Тот, кому поклоняются желанием чистого сердца и искренним стремлением души. Но он и несоизмеримо больше для него, чем король?— любимый человек… Божеству отрадно служить, и желанна его над собой высшая власть, которую жаждешь испить в полной мере, жадно ловя каждую каплю.Ричард, мгновение назад не собиравшийся делать ничего подобного, резко развернулся и ухватил в горсть волосы юноши, оттянул его голову назад, вынуждая отклониться и коршуном завис над ним сверху, сблизив их лица так, что смешались в единое дыхания.—?Ты ослушался меня. —?сурово вымолвил он, но договорить не успел, как создаваемое впечатление напрочь уничтожила улыбка счастья до безумия. Этот взгляд с мигом расширившимися зрачками, это замершее дыхание, этот трепет всего тела… Когда-то король отказался от того, чтобы заходить с раболепно всему следующими фаворитами все дальше и дальше. Но этот мальчик! Он действительно хотел всего, что его божество, его любимый, захочет ему дать, принимая это единственным желанным ему даром. Другая рука Ричарда легла у юноши пониже спины, прижимая вплотную к себе, и ладонь сама собой потянулась звонко шлепнуть его, в сопровождении слов,?— Дерзкий мальчишка. —?и все той же улыбки, не оставляющей никаких сомнений в том, что в действительности не сердится он нисколько. Ах, этот безмолвный вскрик на глубоком вдохе, и то, как юный рыцарь весь потянулся к нему, вместо того, чтобы отпрянуть, хотя бы от неожиданности. В следующее мгновение Ричард уже неистово целовал его, ласково поглаживая там, где игриво наказал за упрямство. Спасшее ему жизнь!На берег они вернулись не скоро. Слишком чудесно было здесь, близко друг к другу так, что оставалась всего одна последняя ступенька, чтобы подняться на самую вершину. А еще им все было никак не насмотреться друг на друга при свете не гаснущих свечей, а в самом разгаре дня.Грядущая осень ничем сейчас о себе не напоминала, но юноша все равно, выйдя из воды, первым делом метнулся туда, где лежал в ожидании своего хозяина, приготовленный им для Ричарда плащ?— его возлюбленный король так исхудал, и думать сил души нет о том, что убить его, после всего, может простая простуда. Благоговейно накинув плач ему на плечи, молодой человек завернулся в собственный, перепрятав бесценный кусочек ткани с их перемешавшейся кровью в одежду; не столько потому, что оставаться нагим одному стало как-то стыдно, сколько из-за того, чтобы скрыть эту могущую оскорбить боязнь.Рыцарь сел на траву неподалеку от Ричарда, продолжая немного, но одновременно сильно смущаться, опустил голову, чувствуя разом чересчур многое, еле справляясь с собой и тщетно пытаясь привести в порядок полностью смятенные божественно-светлым счастьем мысли. И ощутил на себе его взгляд. Именно так, ощутил.Великий боже, он ведь весь этот день с жадным трепетом ловил взгляд своего короля, устремленный на него, и с замиранием сердца и восторгом не имеющего границ баснословного счастья, в которое становилось страшно поверить, читал в этом взгляде радостную любовь. Как можно было в это поверить! Когда ему всё еще страшно было поверить в то, что всё получилось и его прекрасный король спасен и больше вне опасности. Но эти взгляды были, были! И он тонул в них, и словно утопающий, пытающийся спасти свою жизнь, хватался за неотложные для них дела, спасая разум от затуманивающего его блаженства.Но сейчас это был уже другой взгляд.Господи, в течение это дня он неоднократно припадал губами к рукам и ногам своего короля, а тот сжимал его руку, обнимал его, их уста сливались в жарких поцелуях, потому что и любовь его короля была столь сильной, что требовала выхода, переливаясь через край переполненной этим чувством души. Но всё те же жизненно важные дела, необходимость уйти от погони, не допустить опрометчивой оплошности, гнали их вперед. И он страстно мечтал и страшился, и гнал от себя мысль о том, что наступит момент, когда со всем неотложным неизбежно будет покончено, когда не останется ничего, способного его удержать. Наступит тот момент, за которым последует то, что затмит собою воспоминания об их первой и пока единственной ночи. Их новое слияние в одно целое, в музыку страсти которой не будет теперь вплетено мелодий ожидания неминуемой беды и вечной разлуки, наступит следующая ночь, которая соединит их навсегда и перейдет в рассвет, который теперь они смогут встретить вместе.И вот этот момент наступил. Солнечным днем, будто нарочно подчеркивающим, что беспроглядно-черная ночная тьма осталась далеко позади всеми ужасами человеческими. И сердце замерло то ли от испуга, то ли от вожделеющего предвкушения.Стараясь унять внезапно подступившую дрожь, превозмогая волнение, он заставил себя поднять голову. Нет, это взгляд короля властно заставил его это сделать.Ричард стоял все там же, уверенно, слегка расставив ноги. Одной рукой он продолжал придерживать у груди накинутый им на него плащ. Могло показаться, что в его позе не было никакой напряженности, не было ничего необычного. Но мгновенное осознание, что нагота обоих скрыта единственно этими наспех наброшенными плащами, но тут же замеченное шевеление вены на шее Ричарда, которая то набухала, то вновь опадала, как свидетельство рвущегося наружу жара в крови, и этот взгляд… В нем больше не было насмешливой нежности. Взгляд был предельно серьезным, он напоминал тот взгляд, с которым Ричард держал меч, пронзив одного из стражников. Только теперь это был взгляд не безжалостного к врагам воина?— это был взгляд святого аскета, открывшего в себе испепеляющий огонь плотской страсти и осознавшего свое поражение, смотрящего на вольного или невольного виновника своего грехопадения, которому не будет пощады.Этот взгляд Ричарда словно подбросил его вверх, заставил вскочить на ноги, встать напротив и вновь замереть. Придерживая одной рукой свой плащ, вторую он слегка отвел назад, расставив пальцы, словно ища опоры за спиной. Но за спиной не было ничего, никаких стен. Только стелющийся травами луг, заросли папоротника, кусты боярышника и бескрайнее небо над головой. Он был волен бежать прочь или броситься вперед, раскрыв объятья. Но он стоял неподвижно, глядя на своего короля, на своего завоевателя, чувствуя, как чуть задрожала нижняя губа.Губы Ричарда изогнулись в торжествующей ухмылке, одна бровь надменно приподнялась, и он разжал руку, давая ткани плаща, мягко оглаживая его тело, упасть к ногам. Могло ли это действие не вызвать у того, кто смотрел на него во все глаза, отрывистого вздоха? Подставляя себя ярким солнечным лучам, Ричард продолжал стоять, тем самым заставляя почувствовать свое тело на расстоянии, заставляя другое тело заранее среагировать в ответ, хотело оно того или нет.Затем Ричард сам устремился к нему. В последний момент юноша успел отбросить свой плащ назад на землю. Ричард обнял юношу так, что его плоть словно навечно врезалась в тело, которое он обвил руками, сдавливая ребра, вышибая воздух из груди, он крепко прижал бедра к его бедрам, и, склоняясь с высоты своего роста, алчуще впился в его рот. Это не был поцелуй любви?— это была демонстрация и утверждение своего права господина. И юный рыцарь всей душой, всем телом признавал это право.Захваченный ощущениями, он не мог среагировать на поцелуй хотя бы ответными объятиями. Но Ричард и не ожидал этого, ему не требовался никакой ответ. Не ждал?— уверенный в безоговорочном и благодарном подчинении. И следом повалил его на землю, на тот самый, незадолго до того отброшенный, плащ, на мягкую душистую траву, накрывая всем телом. Ричард прижимал его к земле, страстно проникал языком в рот. Лежа под своим господином, он ощутил и полностью осознал, что теперь всё будет совершенно не так, как тогда. Сейчас он получил окончательное подтверждение тому, что сегодня ему предстоит узнать доселе неведомое, никогда прежде неиспытанное. И эта мысль пронзила юношу таким щемящим наслаждением, что вся его плоть задрожала от испуга и сладостного предвкушения.Ричард оторвался от его губ, слегка приподнялся над ним, словно желая еще полюбоваться своей добычей, прежде чем полностью вкусить ее. Юноша же наконец-то решился на хоть какое-то действие, как всегда не в силах устоять перед красотой волос его повелителя, в которых запутался в этот миг легкий ветерок, он протянул к ним руки, ощущая их мягкость и прохладную влажность, оставленные чистой озерной водой. Ричард перехватил его руки и завел их ему за голову, слегка выворачивая в плечах. Стало понятно, что сейчас ему не позволена эта дерзость и не дарована эта милость?— дотрагиваться до волос своего господина. Сейчас ему не было позволено вообще ничего. И почему только это понимание вызвало новую, стремительную и такую мощную волну томительного жара по всему телу? Не потому ли, что именно этого он всегда и жаждал всем своим существом?— целиком оказаться во власти своего возлюбленного мужчины. Жаждал, пусть и неосознанно, столь же долго, сколько любил его.Ричард вновь склонился к нему, на этот раз приблизив губы к самому уху:—?Знаешь, есть еще кое-что, чего я прежде не делал ни с кем. А вот с тобой, тебя, я хочу попробовать.И это прозвучало не как предложение, просьба или вопрос?— это было лишь объявление своего намерения и приказ.Ричард быстро скользнул вниз, оставив волосами на груди восхитительно щекочущее ощущение, а следом юноша ощутил влажный жар рта на своем возбужденном органе и плотно обхватившие его горячие губы. Ему захотелось застонать, закричать в голос от окатившего его водопадом наслаждения. Но он изо всех сил прикусил губу, отчаянно стараясь, чтобы ни единого звука не сорвалось с его уст. Он не мог допустить, чтобы с этими стонами хотя бы часть его ощущений покинула его тело. Хотя то, что он сейчас испытывал, казалось несовместимым с жизнью. А Ричард продолжал свою сладостную пытку, словно испытывая его на прочность и наслаждаясь его отчаянными борениями.Ричард сжалился над ним только когда заметил, что губа юноши прикушена до крови, отстранился, всё-таки вырывая этим из его груди тихий и подавленный всхлип. И тут же, не давая опомниться, резким движением перевернул на живот, и, снова без промедления, схватил обеими руками за бедра и властно потянул на себя, заставляя встать на четвереньки.У юного рыцаря вновь перехватило дыхание, в глазах потемнело. Он зажмурил их. Если он все равно не может сейчас видеть своего прекрасного короля, то он вообще ничего не хочет видеть?— он хочет во всей остроте чувствовать то, что его король захочет сделать с его телом, с ним.И такого опыта у него не было, но он догадался, что сделанное минимально достаточно. А затем… Он ведь знал, какой размер ему предстоит в себя принять, и мысленно готовил себя к этому, но вторжение в его плоть стало для него ударом молнии, прокатившимся разрядом по всему телу до кончиков пальцев рук и ног, заставило снова впиться зубами в губы и конвульсивно изогнуться всем телом. Изогнуться и… податься назад, навстречу своему желанному повелителю.Он знал, каким нежным может быть его король. И он уже предвидел их будущие ночи, полные нежнейших ласк, поцелуев и шепота слов любви. Но если бы сейчас Ричард позволил себе чуть больше нежности, то он не прочувствовал бы во всей силе и мощи того, о чем мечтал и томился столь долгое время, еще не понимая своих желаний. Именно так он хотел пережить свой первый раз в объятиях своего любимого мужчины, своего единственного возлюбленного на всю жизнь.Войдя, Ричард остановился, скорее давая время и возможность перевести дыхание себе, нежели ему. Его руки по-прежнему лежали на его бедрах, крепко сжимая их, не давая и шелохнуться. Вскоре он начал двигаться, с каждым проникновением всё быстрее и резче, постепенно начиная помогать себе руками, двигающими его во встречном движении на себя, до конца. Ричард тоже молчал, и его губы были плотно сжаты, но юноша слышал его придыхания, вырывающиеся соразмерно толчкам, и понял, что они порождены ничем иным, как острейшим наслаждением, и что это именно его тело дарит это наслаждение его королю. Его чувства и так уже были обострены до предела, а эта мысль толкнула к самой грани запредельного.Затем он почувствовал, как Ричард содрогнулся в этом божественном наслаждении, напряжение которого стало невыносимым даже для него, и одновременно ласково и требовательно обхватил ладонью его пульсирующую плоть, даря эту, сейчас ощущаемую наиострейшим образом, ласку. Всего это оказалось слишком много. Губы разжались, и них вырвался главный стон, практически крик, вобравший в себя всё неземное упоение от этого такого земного акта страсти и любви. Его тело содрогнулось, переживая то, что его господин хотел заставить его испытать.Почти сразу его руки и ноги обмякли, и, лишь только Ричард вышел из него и выпустил из своих рук, без сил повалился на плащ, в траву, не зная и не понимая, на каком он сейчас свете. Видимо, он и в самом деле лишался чувств, потому что следующее, что осозналось, что его прекрасный Ричард, лежа с ним рядом, обнимает его, укрывая их обоих другим плащом, и что-то шепчет, нежно целуя в плечо и шею.ОН сказал, что любит его, это не греза, он не ослышался? А сам он, неужели это правда и он посмел назвать короля Англии лишь данным его державными родителями при святом крещении именем, Ричардом, говоря о том, как он любит ЕГО, обращаясь на ТЫ, это действительно был сейчас его голос, обратившийся так к НЕМУ?..ОН был все равно, что его богом… Которому ему хотелось принадлежать всецело! И он это получил… Кажется, он сейчас снова лишится сознания, так ему хорошо в ЕГО объятиях…Юному рыцарю едва хватило сил развернуться к Ричарду и ответить ему своими объятиями, потянуться губами, ища и без слов прося о новом умопомрачительно-сладком поцелуе.—?Так что? Доволен ты своей наградой? —?с улыбкой в голосе спросил Ричард, когда им удалось унять дрожь тел и утолить жажду в беспрерывных поцелуях, продолжая держать разнеженного пережитым возлюбленного в своих руках, ласково гладя по лопаткам.Положа руку на сердце, Ричард был уверен, что если его милый мальчик, всё существо которого сейчас было исполнено обессиливающей томной неги, и сможет произнести что-нибудь, то это будут лишь сбивчивые заверения в безграничной благодарности и бесконечном счастье. Но заточенному в застенке узнику, после его отрезанного от людей горького одиночества, так захотелось услышать слова, наполнявшие сердце чистейшей радостью, вновь пережить ту сладостную игру двух влюбленных, что не могут остановиться в восхвалении прелестей друг друга и в клятвенных заверениях силы своих чувств, снова прожить эти волшебные моменты, которые с такой красотой звучат в песнях поэтов, и которые так редко случаются в жизни, как и сама настоящая любовь. Теперь эта любовь была и у него.Но молодой рыцарь неожиданно, бросив на него быстрый взгляд и следом потупив глаза, поджал губы, пряча смущенную улыбку, почти как когда решился пошутить насчет умения Ричарда владеть мечом, и покраснел еще сильней, чем тогда.—?Мой король… Не потому вовсе, что это я заслуживаю какой-либо награды. Я ваш преданный слуга. Верно служить вам и защищать до последнего вздоха?— мой долг, который не требует даже слова благодарности. Но потому только, что это вы, ваше величество, и ваша жизнь… Разве спасение вашей жизни не достойно большей награды? И разве король может допустить, чтобы его могли заподозрить в недостатке щедрости и великодушия? —?прерывающимся от волнения голосом, всё же смог отчетливо выговорить юноша.—?Ах ты, хитрец! —?вырвался у Ричарда возглас удивления, что его почти неискушенный любовник смог так быстро подхватить эту начатую им игру и так ловко ему ответить. —?Впрочем, я имел возможность убедиться раньше, что ты не так прост, как кажешься на первый взгляд,?— с довольным смехом в голосе продолжил он, думая о том, как прекрасен его юный возлюбленный, когда пытается вести себя как куртуазный любовник и одновременно краснеет спелым яблоком. —?Чего ты желаешь еще? Проси,?— как же радостно было произнести эти слова, не сомневаясь, что любая просьба этого ангела, станет для него самого не меньшим, а то и гораздо бОльшим счастьем.—?Мой король… Можете ли вы обещать… О, нет! Простите меня, умоляю! Я… Только скажите, что у меня есть хотя бы малейшая надежда, что такой день, или ночь, то, что было между нами сейчас, не будет последним, что вы, мой король, подарили мне.Молодой человек старался сохранять галантный тон речи, но не мог не устремить на Ричарда широко распахнувшихся в страхе глаз и не ощутить, с каким трепетом замирает его сердце. Не просто чувствовать, понимать, а услышать, будучи уверенным, что не грезит наяву, услышать из уст своего прекрасного короля подтверждение того, что чувства не обманывают его, что он не сошел с ума от счастья, что его господин, повелитель его сердца, действительно его любит. Все так же…Сердце Ричарда тоже замерло, от щемящей нежности. Он с нежностью запустил пальцы в льняные локоны волос своего любимого, своего ангела-хранителя, ниспосланного ему свыше, всмотрелся пристально в эти искренние и до смерти влюбленные, такие красивые глаза, словно фиалки в росе, и произнес, вкладывая в голос всю серьезность своих намерений и, конечно же, всю такую же сильную к нему любовь, ставшую, разве что, гораздо сильнее:—?Я готов подарить тебе все свои дни и ночи, которые нашему Господу будет еще угодно даровать мне на этой земле.—?О… —?только и сорвалось с губ юноши.Это было не первое заверение его прекрасного Ричарда в своей любви к нему. Но теперь это заверение прозвучало не на краю разверзшейся мрачной бездны, а когда перед его королем простиралась вся жизнь.Он с трепетом накрыл руку Ричарда, ласково лежащую на его щеке, своей, чтобы сильнее насладиться его прикосновением. От переполнявших сердце чувств хотелось разрыдаться, но не хотелось мешать со слезами этот момент их общего и такого полного счастья. И он сделал над собой колоссальное усилие, чтобы продолжить этот их разговор.—?О, мой король, мой прекрасный король… Я и так был перед вами в неоплатном долгу за то счастье и любовь, которые вы мне еще тогда так незаслуженно даровали. Теперь же этот долг стал во сто крат выше, сколь не безмерно отраден он для меня. Могу ли я, ваш смиренный слуга, сделать что-нибудь для вас?Ричард знал ответ на этот вопрос, но ответить на него смог не сразу, второй раз за этот совершенно невероятный день испытав смущение, на сей?— в некотором роде. Кинув на своего верного рыцаря отчасти виноватый взгляд, из-под спадших на лицо длинных прядей волос, которые он не мог в этот момент откинуть назад, ведь ладонь была в ладони его возлюбленного, и он ни за что не хотел ее отнимать.—?Да, можешь. Ты можешь назвать мне свое имя.Юноша, еще сильней и нежнее сжимая руку Ричарда, прикрыл от счастья глаза. На мгновение задумался. Он и так догадывался, что Ричард не знает его имени. Ведь до той ночи у него никогда не было случая обратиться к своему королю. А той ночью… Он прекрасно понял, почувствовал сердцем, почему Ричард не спросил его имя тогда. И разве имело это имя хоть какое-то значение? Да, это было древнее, благородное имя. Было благородное. Разве его родня, слава богу, что дальняя, не покрыла их имя позором, если и не выступив на стороне предателя, то и не встав на защиту того, кому они присягали в верности? Сам он ценил свое родословное древо, которое, тем ни менее, ни за что не запятнал бы бесчестьем, лишь потому, что оно давало ему право служить его королю. А если и мечтал прославить себя и свое имя ратными подвигами, то затем только, чтобы об этом было сообщено Ричарду, и тогда, может быть, король устремил бы на него свой одобрительный взгляд, выделяя из общей толпы придворных, и на какое-то время божественный взор его прекрасных глаз задержался бы на нем… О большем в те дни он не мог и не смел даже помыслить. Но судьбе было угодно даровать ему несказанное и немыслимое счастье тогда, когда он в полнейшем отчаянии, сам не зная как решившись, отправился в покои своего короля. И Ричард, глядя прямо ему в глаза, говорил ему о своей любви и называл его ?мой мальчик? и ?милый мой?… ?Глупым мальчишкой? тоже называл, но это не важно. Главное?— ?мой?. ЕГО! Только его…—?Мой король… Умоляю меня простить! —?с чувством выдохнул он. —?Я хотел сослужить службу вам, но вынужден просить вас о новой милости. Молю вас, заклинаю, не откажите! Дайте мне сами то имя, которое вам будет угодно мне дать, назовите меня так, как вам захочется меня называть!Услышав эти слова, поняв весь их смысл, потрясенный, Ричард замер, не в силах ни произнести хоть слово, ни ответить хотя бы каким-нибудь жестом. Он лишь ощутил, что у него на глазах выступили слёзы глубочайшего душевного потрясения и быстро скатились по щекам. Впервые с того момента, когда их вызвало искренне любящее сострадание, утешающее прикосновение всем сердцем любящего человека, посланного ему Всевышним в самую черную ночь его жизни. И вот теперь… Это счастье всепоглощающей любви. Этот мальчик… Он подарил ему свое огромное, чистое сердце, бессмертную душу, всю свою жизнь, не задумываясь, рискнув ею ради него. А сейчас он отдавал в его руки последнее, что у него было. И эти дары, такой, как он, ни за что не заберет назад и никогда не принял бы обратно, если б их отвергли. Такую любовь никто, ни один человек, даже король, не может заслужить?— такая любовь может быть только дарована по воле по-настоящему любящего сердца. И единственное, чем другое любящее сердце может ответить на такой волшебный дар,?— это быть достойным такой любви и такого влюбленного, восторженного взгляда.Сейчас, под неистово влюбленным взглядом своего возлюбленного и верного рыцаря, вспомнив о намерении, возникшем у него еще в начале их спасительной скачки наперегонки с рассветом, Ричард буквально физически ощутил в себе решимость бороться до победного конца.—?Хорошо, я дам тебе имя,?— сказал он и добавил тем же твердым голосом, не ведающим возражений,?— И произнесу его перед всеми в Вестминстере во время церемонии жалования титула, когда вновь надену свою корону.Юноша сморгнул, не сразу поняв, что он сейчас услышал. В следующее мгновение Ричарда ошарашило категорическое, полное ужаса и, если он не ошибся, что вряд ли, отвращения, сдавленно выкрикнутое:—?Нет!То есть как это?— нет?.. Не расслышать или понять неверно было невозможно, однако Ричард все равно решил, что ослышался. Хотел было пошутить на счет новых, не заставивших себя долго ждать ослушания и дерзости, еще разок шлепнуть все так же остающегося для него не знакомым юношу, дороже которого у него не было никого и ничего в мире, но передумал, увидев, как с любимого лица схлынули все краски и оно стало белее снега, с которым могла бы соперничать чистотой его душа. Да какого черта у него в ней творится?!Разгадка пришла на ум почти мгновенно. В ночь их встречи юный рыцарь был полностью невинен в своих помыслах, не говоря о большем, но затем легко мог сложить два и два, припомнив то, на что прежде совсем не обращал внимания. Его прежних любовников, обласканных монаршим вниманием. И не захотел стать таким же, как они, перестав быть для него особенным, или же испугался превратиться в нечто безликое среди прочих, таких же ослепительно-блестящих, что, впрочем, одно и то же. Иного объяснения у Ричарда не было.—?Нет, нет, пожалуйста, я вовсе не то имел в виду, пожалуйста, не надо, нет! —?словно в горячке, затараторил тот, зачем-то порываясь встать, и Ричарду пришлось удержать его силой.—?Милый мой, тише, ти-ише! —?ласково прикрикнул на него король, и юноша как очнулся, неловко улыбнулся ему, и, хвала небесам, покраснел обратно. —?Я знаю, что ты говорил о другом, и буду тебе благодарен за это до конца жизни. —?продолжил Ричард как можно мягче, нежно поглаживая его пальцами по щеке, к которым молодой человек, повернув голову, сразу страстно припал губами. —?Но позволь и мне сделать хоть что-нибудь для тебя… Молчи! —?и впрямь почти рассерженно прикрикнул на него король, прикладывая к губам возлюбленного палец, чтобы пресечь дальнейшие возражения. Поразительно, но это сработало, на что он уже практически не надеялся. Ох уж этот его настоящий рыцарь… Ему бы к тамплиерам, с его редким равнодушием к земным благам. —?Успокойся, и подумай сам?— о том, насколько нам с тобой, в таком случае, будет легче видеться и проводить время вместе. —?на ходу выдумал Ричард и довольно улыбнулся, заметив, что наугад посланная стрела попала прямо в цель. —?Кроме того, так ты сможешь лучше служить своему королю, ты ведь хочешь этого?—?Да, очень, ваше величество, больше всего на свете! —?мигом попался тот на удочку, радостно заблестев фиалковыми глазами, и не подумав задать вопроса, каким, интересно, образом.—?Так значит да? —?шире и игривее улыбнулся король, продолжая поражаться тому, что ему приходится пускаться на хитрости, зовущиеся так же дипломатией, чтобы не просто получить то, что нужно и хочется ему, а вручить дар самому, такой, из-за которого бы многие перегрызли друг дружке глотки. Они и не позволили ему разглядеть издалека это истинное чудо раньше.—?Да, мой король, конечно! —?не раздумывая, горячо заверил его юноша, в глазах которого на этом промелькнуло нечто похожее на понимание того, что где-то тут прячется какой-то подвох.—?Да? —?категорично вопросил Ричард, привставая, и плавно опускаясь на него сверху, не разрывая взгляда.—?Да… —?зачарованно выдохнул его любимый, глаза которого, едва посветлев, затуманились вновь, от неги. И от не полностью ли осознанного воспоминания, или повинуясь интуиции, раздвинулись ему навстречу ноги, чуть согнувшись в коленях.—?Нарекаю тебя… —?вполголоса произнес король, поднося губы к самому его уху, нарочно ласково задев порозовевшую мочку, и произнес имя вслух. Имя, каких тысячи или больше по всему королевству и за его пределами, первое пришедшее в голову. Мгновенно ставшее для него самым любимым на всем белом свете.***Им так хотелось и не удалось заснуть вдвоем в их первую ночь.Этим днем их желание сбылось.Поближе к вечеру.