Часть 26 (1/1)

26Беркхэмстед, май 1485 годаОтблеск свечей был приглушен, а суровая строгость бенедиктинского облачения удивительно ей шла. Подбородок и шею покрывал белый плат, скрадывая, таким образом, наиболее очевидные следы возраста. Лицо обрамляла черная вуаль, оттеняя кожу, которая внушила бы зависть и более молодой женщине. Но что поразило Джона Скроупа больше всего, так это увиденное им в широко расставленных серых глазах. Значит правда, пришло ему в голову, что она нашла в Господе то, в чем женщине отказывалось в качестве герцогини Йоркской.Сесиль смотрела, как он выпил вино и придвинул к себе блюдо с высушенным инжиром и засахаренной айвой. Она поприветствовала Скроупа без явного удивления, но все время любезно ведущейся беседы спрашивала себя, - какая причина привела его сюда. На первый взгляд, можно было подумать, что Джон должен был проследить за приготовлениями к скорому визиту Ричарда, только подобное вряд ли считалось делом, обыкновенно поручаемым людям одинакового со Скроупом общественного положения. Сесиль сумела лишь заключить, - для поездки у него оказались свои причины, - и сейчас ждала с терпением тем более ценным, что оно так поздно озарило ее жизнь, ждала, когда же Джон сам откроет истинный мотив посещения.Для женщины, не оставлявшей Беркхэмпстед с момента принятия обета, что произошло более четырех лет назад, она была прекрасно осведомлена о событиях в отринутом ею мире, и собеседники долго обсуждали крайнюю необходимость Ричарда достать деньги, Генри Тюдора и вероятность его вторжения, подкрепляемого французским золотом. Минуло какое-то время, прежде чем Скроуп смог перевести разговор в нужное ему русло – в воспоминания о двух мужчинах, которые уже четырнадцать лет как покинули этот мир и приходились родственниками как ему, так и Сесиль, - о Ричарде и Джоне Невиллах.Несколько минут он говорил об Уорвике, но вскоре перешел на Джона, и тогда как Сесиль внимательно слушала, погрузился в прошлое – в последние месяцы жизни того. Для ни разу раньше не замеченного в склонности к красноречию человека, он черпал в словах поразительную силу, описывая ей находившегося в глубоком внутреннем смятении кузена.?Я любил Джонни Невилла. Он был мне более, чем родственником, госпожа, он был мне таким другом, какого мало кто может надеяться встретить в жизни. Его трагедия заключалась в том, что Джонни дорожил и братом, и кузеном. Когда он оставил вашего сына при Донкастере, то тем самым оставил и себя, это я могу вам заявить с уверенностью, так и не простив за данный поступок собственную волю. Какие бы причины им не руководили, как бы он перед собой не оправдывался, совершив подобное, Джон посчитал, что не сумеет с ним жить дальше?.Сесиль ощутила волнение. Она тоже любила Джона Невилла и давно уже поняла, - время не лечит, - лишь притупляет боль.?Никогда не забуду?, - печально произнесла женщина, - ?выражение лица Эдварда, когда он мне сообщил, что Джонни пошел в бой с цветами Йорков на доспехах?.Скроуп кивнул. ?Не хочу идти так далеко, чтобы утверждать, якобы Джонни искал гибели. Но знаю, - он отправился на поле с такой тяжестью на плечах, выдержать которую без вреда себе не сможет никто. Он двигался словно марионетка, госпожа, словно человек, делающий то, что от него ожидают, но не больше?.Сесиль наклонилась вперед и тронула его за рукав. ?Зачем вы говорите мне это, Джон??Он поставил кубок. ?Потому что?, - ответил Скроуп в конце концов, ?замеченное мной тогда в Джонни Невилле сейчас я вижу в вашем сыне?.Сесиль кормила больных и погребала мертвых, нуждаясь стать настолько сведущей в искусстве лечения, насколько способен был на это любой квалифицированный аптекарь. Сейчас она на протяжении всего ужина наблюдала, как Ричард резал еду, но оставлял ее на тарелке совершенно не тронутой. Также она заметила, что, несмотря на легкий загар сына, его глаза были глубоко обведены темными кругами и испещрены кровяными прожилками. Вокруг Ричарда витала напряженная осторожность попавшего в незнакомую ему обстановку лесного жителя. Когда слуга беззаботно уронил разогретое блюдо, Сесиль увидела, как король вздрогнул, будто его ударили. Она ничего на это не сказала, но, стоило Ричарду покинуть вечер, послала помощника в лавку с лекарственными травами, после чего уверенно смешала снотворное из белены, плевела и высушенного корня переступени. Все это женщина развела в кубке, полном вина с пряностями и лично отнесла на подносе в спальню сына.Там Сесиль обнаружила, что слуги Ричарда уже собрали кровать, которую он привез с собой из Виндзора. Когда она спросила его об этом, тот вел себя очень похоже на человека, застигнутого за неким тайным пороком, - неуклюже признаваясь, он настолько плохо спит по ночам, что совсем не в силах уснуть в чужой постели. Ричард уже хотел ложиться, когда Сесиль вошла, его дворяне уже сняли с короля камзол и сейчас расстегивали рубашку.При виде матери он улыбнулся и без просьб с ее стороны отпустил прислуживающих.?Я думала, мы можем побеседовать еще немного. Вот – принесла вам книгу, о которой упоминала за ужином, - ту, что хотела бы, дабы вы прочли?. Увидев его недоуменный взгляд, Сесиль терпеливо напомнила: ?”Зерцало Мира”, помните? В ней подробно разбираются заповеди, требования веры и остальные подобные вопросы?.?Сейчас вспоминаю, благодарю вас?, - вежливо ответил Ричард, и Сесиль поняла, - не похоже, что он когда-нибудь ее прочитает. Тем не менее, она положила фолиант в открытый сундук, содержащий личные вещи сына. Убирая книгу, Сесиль заметила уже лежащий внутри том, переплетенный в настолько выцветший бархат, что определить первоначальный цвет более не представлялось возможным. Охваченная любопытством, женщина взяла его и раскрыла. Он оказался французской тетрадкой с пожелтевшими от времени страницами, перепачканными чернилами и не знакомыми с аккуратностью пальцами. Поперек форзаца детской рукой было выведено имя Анны, а под ним ?Эдвард Плантагенет, граф Солсбери?, сопровождаемое в скобках еще ниже опрятным ?Нед?. ?Я нашел это среди вещей Анны?, - объяснил Ричард. Подойдя, он встал рядом с Сесиль и в настоящий момент протягивал руку к тетради, прежде принадлежавшей его жене, а потом и сыну. Будто по общему согласию, она распахнулась на частично заполненной французскими глаголами странице. Под упражнением Анна развлекалась набросками изображений гнездящихся или летящих птиц.?Единственное создание, которое когда-либо была способна хоть как-то нарисовать?, - тихо произнес Ричард, и Сесиль увидела, что пространство далее занято вариантами имени Анны, - Анна Невилл, Анна Уорвик, леди Анна, затем – Анна Глостер, Анна, герцогиня Глостер. Женщина не могла отвести взгляд от округлого и еще не сформировавшегося почерка юной девочки, - сколько ей исполнилось, когда невестка это написала…двенадцать? Тринадцать??Я принесла вам вина, Ричард?, - добавила мать и, забрав у него книгу, переложила ее в сундук и закрыла крышку.?Правда, что будущей весной вы ожидаете нападения на государство Тюдора??Они сидели на кровати. Ричард поправил за спиной подушку и облокотился об изголовье. ?Да?, - ответил он. ?Тюдор собирает флот, оснащая его в Арфлере?.Сесиль нахмурилась, - с тем же успехом Ричард мог обсуждать вероятность дождя, - интонации голоса были бы абсолютно идентичными. ?Знаю, что лорд Стенли попросил отпустить его от двора, дабы удалиться в свои земли в Ланкашире?.Ричард кивнул. ?Он сказал, что когда придет время собирать ополчение на войну против Тюдора, его ждет больший успех, если станет призывать людей под знамена лично?. Сказано это было довольно сухо.?Однако вы намерены позволить ему уехать?. Не вопрос, скорее обвинение.Король пожал плечами. ?Если я и поступлю так, матушка, то не ранее, чем он пришлет ко двору на свое место старшего сына?.Сесиль покачала головой. ?Этого не достаточно, Ричард, совершенно недостаточно. Стенли не относится к числу тех, кого можно связать чужим благополучием, даже благополучием его собственной плоти и крови?.Снова пожатие плечами. ?Я предоставил ему сотню разнообразных причин хранить мне верность. Не в моих силах заставить человека сражаться за меня на поле, матушка?.?Почему нет?? - спросила Сесиль резко. ?В конце концов, вы можете ограничить его возможности для предательства. Держите Стенли под рукой, Ричард. Эдвард никогда бы не разрешил ему уйти?.?Я не Нед?. Прозвучал очень тихий ответ.Как отметила Сесиль, Ричард едва пригубил вино. Она решила на миг оставить Стенли, произнеся, вместо продолжения: ?Джон Скроуп сообщил мне, что вы добились некоторого успеха, подняв налоги. Это правда???Да… с февраля мы сумели собрать почти двадцать тысяч фунтов?. Ричард сморщился. ?Будто у меня не наличествовало достаточно задолженностей, за которые нужно отвечать! Но сразу после созыва парламента и замаливания субсидии не осталось больше ничего, что я мог бы сделать. По самым благоприятным прогнозам у меня в запасе только три месяца до вторжения Тюдора, и я не в состоянии сформировать войско на основе ожиданий, накормить его одними обещаниями?.?Тем не менее, как я понимаю, в среде лондонских торговцев возникло огромное недовольство?, - вставила Сесиль, надеясь тем самым дипломатично облегчить предмет собственной озабоченности, но Ричард не дал ей такой возможности.С первыми словами матери его глаза потемнели, продемонстрировав неожиданный гнев.?Что из этого?? - спросил король. ?Свои проклятые деньги они получат назад. Речь шла о кредитах, а не о благотворительности. Я поручился, что в течение полутора лет выплачу их в полной мере?.?Да, знаю, - вы так и сделали. Однако хотя уверена, мало кто сомневается в вашей готовности возместить расходы, вы не можете винить население в беспокойстве на предмет способности выполнить обещанное, Ричард. Не тогда, когда эти займы являются не более добровольными, чем откровенные подарки, которых требовал Эдвард. Кто, говоря по совести, сумеет после подобного отказать королю???Что вы предлагаете, матушка? Какой еще источник я могу использовать???Никакого?, - согласилась Сесиль. ?Я лишь подумала, вашей политической выгоде лучше послужило бы, освободи вы от денежных сборов Лондон так же, как в прошлом сняли налоги с Йорка. Вы не сумели установить со столичными горожанами отношения, подобные связывающим вас с населением Йорка, к чему добавим, что нет ничего более гарантирующего проверке верности на прочность, нежели претензии на чужой кошелек?.?Верности…у лондонцев? Скорее почту за честь оказаться в компании воров?, - с вызовом ответил Ричард, и в интонации прозвучала такая жесткая ирония, какую мать редко слышала из его уст.?Проживающие в Лондоне всегда недолюбливали северян, Ричард?, - тихо произнесла Сесиль. ?Это предубеждение, как бы ни было оно несправедливо, вам следует во взаимодействии с ними обязательно принимать во внимание. Вы же столь яркой демонстрацией милости к людям из северных областей лишь подтвердили их подозрения. Все, находящиеся в вашем ближнем кругу, происходят либо из Йоркшира, либо из центральных графств. У вас мало тяги к Лондону или к лондонцам, и они это прекрасно понимают. В результате вы пожинаете крайне горький урожай, - толки, намеки и клевету, что никогда не пустили бы корни в Йорке?.Она потянулась и легко положила пальцы на запястье сына. ?Ричард, на вас лежит груз – уменьшить их заботы, показать им, что вы относитесь к Лондону не менее трепетно, чем к Йорку. Монарх не может удовольствоваться итогом скромнее, мой дорогой. Вы обладаете качествами замечательного короля, намного лучшего, нежели ваш брат, но здесь вас настигла серьезная проблема, - вы позволили подданным слишком ясно увидеть, что ваше сердце открыто северным областям?.?Быть монархом не значит - в меньшей степени оставаться человеком, матушка. Я не могу изменить свои чувства?.?Однако вы можете попытаться, сделать ваши привязанности менее для всех явными. Именно об этом я прошу вас, Ричард. Вы подумаете о моих словах???Конечно?, - ответил он, но готовность его согласия Сесиль едва воодушевила, ибо мать увидела, что на самом деле ее речь сына не тронула.Какое-то время она молча смотрела на него, вспоминая, как сильно Ричард восторгался первым созванным им парламентом, как часами рассуждал о необходимости изменений в юридической области, как лично заседал в суде лорда-канцлера и в казначействе в момент разбора дел, иногда даже вызывая судей во Внутреннюю Звездную Палату, дабы задать им вопросы в отношении особенно трудных случаев. Этот период миновал, подумала Сесиль, миновал безвозвратно, - ушло господство редкостной способности нравственного негодования перед лицом несправедливости, готовности внести правления в рамки службы, ответственности, права и удовлетворения поступающих жалоб. Она тут же обнаружила, что смаргивает навертывающиеся слезы, Сесиль, - которая плакала так редко и неохотно. Возможно, решила женщина, позже Ричард опять начнет заботиться о стране как прежде, Скорбь, в конце концов, ослабнет, как в первую оттепель тает снег, и, с Божьей милостью, все само по себе возродится.Ричард поставил свой наполовину пустой кубок и принялся кашлять. Сесиль слышала подобное на протяжении часов, но, несмотря на это, каждый новый приступ пугал ее словно в первый раз, и мать ловила себя на напряженности и неспособности больше ни на чем сосредоточиться, пока он не пройдет. Бывшая герцогиня не осознала явного проявления выказываемой ею озабоченности до момента, когда Ричард покачал головой и спросил: ?Матушка, неужели и вы?? В его голосе прозвучали нотки мрачного поддразнивания. ?Бедный старый Хоббис совсем из кожи выпрыгивает каждый раз, стоит мне как следует прочистить горло! Могу сказать вам то же, что сказал и ему, - что я чихаю и кашляю на протяжении почти уже двух недель. Презренная простуда, и я соглашусь, что она делает жизнь для меня убогой, но это лишь простуда и ничего более?.Он улыбнулся, и мгновение спустя, как бы ни была далека от успокоения, Сесиль ответила на его улыбку.?Выглядите ужасно?, - призналась она искренне, - ?и я не удивлена, что вы заболели, особенно после лицезрения, как вы изволили прикасаться к еде, будто подозревая наличие в ней яда. Но не хочу читать вам нотаций, вы обращаете на меня внимания не больше, чем на Хоббиса. Я хотела бы обсудить нечто значительное для вас, но одновременно получающее ваш отказ в рассмотрении на Совете…повторный брак?.Ричард снова закашлялся. ?Это не та тема, на которую я стремлюсь поговорить, матушка, даже с вами?.?Тем не менее, я бы желала, дабы вы меня выслушали. Могу догадаться, что они вам говорили, - что Анна мертва уже два месяца, а вы нуждаетесь в наследнике, поэтому ради блага Англии должны жениться и подарить ей сына. Но это не та причина, по которой я настаиваю, чтобы вы поступили подобным образом. Вы – мой сын, и я хочу для вас самого лучшего. Считаю, вам снова следует жениться, Ричард, и очень скоро. Я знаю, как вы любили Анну. Однако крайне опасно позволять вашей скорби продолжаться и дальше, опасно позволить мертвым возможность начать представляться более действительными, нежели живые?.Ричард внимательно посмотрел на мать. ?Да?, - ответил он хрипло, - ?я знаю?. Как мог король поведать ей, что его до сих пор сопровождает аромат духов Анны, что один взгляд на женщину с каштановыми волосами приносит ему почти невыносимую боль, что покойная супруга занимает сны, превращая их без малого в свои собственные. Безжалостный нежный призрак смеется, занимается с ним любовью, возвращает назад – в общее прошлое, вдыхает жизнь в воспоминания, а потом на рассвете – исчезает, заставляя Ричарда просыпаться в одиночестве и снова сталкиваться с реальностью ее утраты.?После обеда?, - произнес он, ?когда вы показывали мне ваши сады, и я заметил клумбы с гиацинтами – белыми, кремово-желтыми и малиновыми…Гиацинты всегда были для Анны любимыми цветами, и на секунду-другую я поймал себя на мысли, что должен сорвать ей несколько штук?.Сесиль теребила бусины прикрепленных к поясу четок. ?Около года после гибели вашего отца?, - прошептала она, - ?я хранила его вещи, одежду, все, что осталось в нашей спальне…будто надеялась на вероятность чудесного возвращения?.Такие признания вырывались у нее редко, - Сесиль носила горе самостоятельно, предаваясь слезам исключительно за закрытыми дверьми. В подаренном ей Ричардом взгляде светилось нечто большее, чем любовь, - там было благоговение. Для монарха этот день являлся особенно тяжелым, - на него пришлась годовщина смерти его сына – ровно тринадцать месяцев. К подобной данности добавлялся день рождения брата, погибшего двадцать четыре года назад на снегу Уэйкфилдского моста, и, размышляя об Эдмунде и Джордже, о проведенной в страданиях жизни матери, он медленно изрек: ?Я долго хотел сказать вам это, матушка, - мне неведома мужская отвага, которая бы сумела превзойти вашу. Я не могу и приблизиться к пониманию ваших решимости и силы воли, - мне остается только ими восхищаться?.Сесиль опустила глаза на свои руки, - они были покрыты взбухшими от прожитых лет венами и уже не отличались прежней крепостью, как женщине того бы хотелось. ?Я искренне верю, что Всемогущий не просит от нас большего, чем мы способны дать, что Он не оставляет нас, когда в Нем существует необходимость, и что в Его любви мы черпаем силы терпеть и принимать неизбежное. Действительно, смерть слишком часто навещала любимых мною людей, но я чувствую, что была намного счастливее большинства, - ведь мне так и осталось незнакомым худшее из несчастий – боль, подобная вашей?.Ричард смотрел на мать в изумлении. ?Как, во имя Господа, вы можете говорить такое, матушка? Вы потеряли мужа, сына, брата и трех племянников…все они сложили головы на поле боя. Из двенадцати рожденных вами отцу детей вы девятерых похоронили. Нельзя и подумать о сравнении моего горя с подобным вынесенному вами?. ?Да?, - просто ответила Сесиль, - ?тем не менее, я никогда не знала, каково это – чувствовать себя, как вы сейчас чувствуете – покинутым Всевышним?.Король одеревенел, и его мать грустно улыбнулась. ?Ричард, не думаете же вы, что кому-то нужно мне это говорить? Вам должно быть кажется, что ваша корона помазана кровью…Так много смертей и так много горя. Являясь таким, какой вы есть, вы не можете не спрашивать себя об их причине?. Она наклонилась и потянулась, чтобы коснуться лица сына в легчайшей и быстротечнейшей из ласк.?Я знаю моих сыновей. Окажись на вашем месте Эдвард, он тоже сомневался бы в собственном праве, но не долго. Ваш брат не относился к числу любителей носить власяницу, и вся его жизнь представляла собой достойную сожаления склонность нарушать волю Господа своими желаниями. Что до моего бедного Джорджа, он был также глух к голосу совести, как и слеп по отношению к последствиям личных прегрешений. Но вы и Эдмунд…вы всегда мучились от уязвимости?.?Можете ли вы сказать мне, что я ошибаюсь, матушка? Можете ли вы со всей честностью заверить меня, что я не согрешил, надев корону???Нет, Ричард, не могу. Только Господь способен ответить вам да вы сами, ибо лишь вы представляете, что творилось в вашем сердце в момент венчания на царство?.?В том-то и дело, матушка. Я ничего не знаю. Иногда я действительно верю, что у меня не было иного выбора, и я имел такое право. Но сейчас…сейчас я не могу в этом увериться?. Он помолчал и с щемящей прямотой произнес: ?Видите ли, я этого желал. Я желал стать королем?.?В таком желании нет никакого греха, Ричард?, - очень тихо ответила Сесиль.?Тогда объясните мне это. Менее, чем через месяц, исполнится два года с тех пор, как я принял помазание священным елеем, прося Всемогущего поддержать мое право, - Ричарда, Милостью Божьей…У меня есть монарший сан, матушка, есть благословенная корона Исповедника. Но мертвы сыновья моего брата, - дети, которых он доверил мне для опеки. Мой собственный отпрыск встретил совсем не легкую кончину, а Анна…Я смотрел, как жизнь просачивается сквозь нее, словно песок через мои пальцы, и не способен был ни облегчить ее муки, ни хоть что-то сделать. Даже когда она лежала на смертном одре, нашлись люди, говорящие о моей радости от ее смерти, о том, что я возжелал родную племянницу. Вдобавок появились те, кто поверил распространяющимся обо мне россказням, те, кто считает меня виновным в детоубийстве, супружеской измене и в кровосмешении. Если я не согрешил против Господа, зачем тогда меня так наказывать???Ох, Ричард…? В голосе Сесиль добавилось хрипотцы, она сделала глубокий судорожный вздох и, в конце концов, произнесла: ?Временами Господь испытывает нашу веру средствами, на понимание которых мы не можем надеяться. Разве не сказал лукавый Богу Иова: “Простри руку Твою и коснись всего, что у него, - благословит ли он Тебя? И сказал Господь сатане: вот, все, что у него, в руке твоей”, и Иов принял страшную муку, потерял семью и здоровье, вынужден был остаться без всего, и лишь затем, дабы снова обрести свою веру во Всемогущего?.Подняв глаза и встретившись с матерью взглядом, Ричард потрясенно увидел, что ее лицо мокро от слез. Он не мог вспомнить, видел ли когда-нибудь раньше Сесиль открыто плачущей. Даже когда Ричард пришел к ней сказать, что Джорджа осудили на смерть. Разрываемый на части угрызениями совести, он попытался попросить прощения единственным доступным ему путем, торопливо произнеся: ?Мне жаль, матушка, мне так жаль. Не могли бы вы забыть это, забыть, что я только что сказал? Я не хотел этого. Я просто устал и подавлен сегодня сильнее, чем обычно, еще больше склоняясь к желанию себя пожалеть. Вот и все, даю слово?.Сесиль ничего не ответила. В данный момент она поняла то, что прежде казалось ей необъяснимым, - почему Ричард хотел подвергнуть проверке преданность Стенли, призывая тем самым на свою голову не нужную ему опасность. Он больше не прислушивался к голосу личных интересов, следуя внутренним инстинктам, что были сейчас для него притягательнее доводов разума. Судилище боем, поиск Божьего мнения на поле сражения. Если притязания Ричарда на корону справедливы, то он победит. Если нет – победа окажется на стороне Тюдора.Она и раньше знала страх за своих сыновей. Пока исповедник ее мужа не заверил Сесиль, что и Ричард Йорк и Эдмунд в канун Рождества получили отпущение грехов, герцогиня жила в ужасе, что им могло быть отказано в спасении из-за гибели в смертном грехе. Именно беспокойство о бессмертной душе Джорджа подтолкнуло ее в итоге к принесению обетов, ибо Сесиль не была способна обрести достаточно успокоения в словах Стиллингтона, что Джордж исповедовался и получил освобождение от совершенных им преступлений. Таинство покаяния считалось бессмысленным, если на самом деле грешник не раскаивался, и Сесиль питала серьезные сомнения, был ли ее тревожный сын открыт раскаянию. Страх за Ричарда сейчас проявлялся так, что у его матери пересохло во рту, и душа Сесиль с надрывом кричала, - ее вера не достаточно крепка и не отвечает требованиям Господа. Как сумеет она вынести, если потеряет еще и этого сына? Сесиль сжала четки до степени, пока бусины не отпечатались в ее ладони, пока мать не смогла подарить ему уверенность, в какой Ричард так нуждался, сказав, по крайней мере, с видимостью убежденности: ?Я знаю, вы не хотели этого, Ричард, и, если вы желаете предать нынешнюю беседу забвению, то так тому и быть?.Вызывающий сон напиток уже начинал оказывать действие, - темные глаза Ричарда налились дремотой, веки отяжелели, и Сесиль смогла испытать от этого некоторое удовлетворение, - в конце концов, она подарила сыну ночь для спокойного отдыха.?Вы устали, мы поговорим утром?, - произнесла мать нежно. Наклонившись, Сесиль прикоснулась губами к его лбу, но быстро выпрямилась, - рубашка Ричарда была расстегнута, обнажая больше не окруженную серебряной цепочкой шею.?Ричард, что случилось с вашим паломническим даром? Вы его потеряли???Нет, я отдал его Анне?.?Тогда, вот, возьмите это?. Она нащупала цепочку на своей шее и, вопреки его возражениям, вложила в ладонь сына собственный крест.Ричард был глубоко тронут. ?Благодарю вас, матушка?. В этот миг мать и сын ощутили невозможную по глубине, чтобы в ней получилось признаться, силу чувств, слишком сильную для облечения в слова, поэтому король сглотнул и произнес настолько легкомысленно, насколько только был способен: ?В вашем саду найдется вербена? Мне говорили, что она охраняет людей во время битвы?.Сесиль знала, что сын дразнит ее, и что для них нет иного способа взаимодействия с опасностями, которым он противостоит, но все равно ощутила озноб и, пусть и воздерживалась от проявления ласки на протяжении целой жизни, осторожничая с высказыванием похвалы, обнаружила себя желающей только обнять Ричарда и окружить безопасностью в кольце своих рук, утешить мальчишку, коим он был и излечить мужчину, коим стал, последнего из рожденных и самого любимого из детей.Глаза Ричарда были уже полностью закрыты, удивительной длины и густоты ресницы затеняли щеки. Сесиль потянулась и позволила своим пальцам прочертить глубокие линии, избороздившие его губы.?Я буду за вас молиться?, - пообещала она.