Глава 10. Большая проблема маленькой компании (1/2)

Не унывать. Под лежачий камень вода ещё может затечь, а под обмазанный соплями - нет. Он гидроизолирован.Башорг. Гнуса было много.

На самом деле, в Хиллтопе можно не любить много чего. Новости, ползущие со скоростью ?штука раз в полгода?,например, или соседство племени кобольдов, над которымвзял шефство аж целый дракон, или ядреные морозы, или сезонные набеги разномастных торгашей и торгашек… Ко всему к этому вполне можно привыкнуть, только время дай. Но гнус? Пожалуй, кого-кого, а этих крошечных тварей в предгорьях ненавидели все -вне зависимости от расы, от мала до велика!

Да и поделом. Нет твари противнее этой мошки! Собирается в гулкие темные облака, кружит, облепляет, забивается в нос, в рот, под веки… да везде, в общем-то. А кусает… о, как она кусает! Наверно, укусы эти можно сравнить с систематически вбиваемыми под кожу еловыми иголками: больно, неестественно иочень, очень обидно. Ибо вблизи деревни от этой дряни еще можно отбиться – с горем пополам, но хоть так – а в глуши, в сердце леса, пиши пропал, зажрет. Во время охоты или пешего перехода остается полагатьсяна ноги, на вонючие мази травников или собственную магию, если вдруг владеешь. Оная, впрочем, действует на мошкару черезраз. Непростая ведь тварь, северная… Так вот. Гнуса было много, да? Глупости. Гнуса было много до одури.Особенно снизу, у самой трясины, в которую меня так некстати угораздило провалиться.

Незнакомое, практически лысое болото тянулось насколько хватало взгляда – буро-зеленая тина и гниющие бревна. Вода чавкала голодно и мерзко; сапоги давным-давно заполнились сомнительного вида жижей, и все, что ниже колен, потихоньку сковывал холод. Опоры под подошвами не было… Пару раз дернувшись выдрать ноги из трясины, я поняла: бесполезно. Да и засасывало от этого только сильнее. С такими настроениями оставалось лишь стараться сохранять равновесие да озираться по сторонам в поисках более-менеесохранившейся коряги.

Или не сохранившейся. Или не коряги. Да хоть чего-нибудь! Грязь держала слишком плотно.Подавившись чем-то мохнатым, остро-кислым на вкус, я попыталась подавить приступ паники. Ничего, бывало и хуже. Наверное.Главное – не шевелиться. Не падать. Не кричать – бесполезно ведь, не услышат.Сейчас выберусь. Сейчас-сейчас-сейчас…

Нужно чаровать. Нужно заглянуть куда-то в другой план себя, зачерпнуть оттуда силы, представить…что, кстати, представить? Что-то… очень плотное. Да, точно. Опору, под сапоги. И путы, канаты – на руки. И к лесу, и к земле, и… Ничего.

То, что вело меня с самого детства, просто не отозвалось. Сила... жила, но будто где-то очень, очень далеко.Я не могла до нее дотянуться, и это было… дико. Вот, именно то слово. Неестественно очень. Будто обнаружить дыру, брешь в себе, одну из многих, но все-таки лишнюю. Пока еще лишнюю. Новую. Спокойно. Бывает. Нужно собраться и унять бухающее в районе горла сердце. Забыть о болоте, забыть о количестве скрывающихся в нем пиявок… да обо всем забыть.Нужно лишь поднять руки, – вот так, голыми ладонями вверх, - сконцентрироваться на нужном, и… Ни-че-го.

А мошка прибывала.

Гудящее облако окружало меня все плотнее. Гнус размером меньше блохи полз по одежде, тонко пищал в волосах, вгрызался в незащищенные шею, лицо, кисти рук. Больно, как же больно!Мошка? Она ведь не может кусать вот так! Но только не падать, только в воду, только не в грязь… Засосет ведь, с головой засосет, местной живности на корм.

Перед тем, как ослепнуть на оба глаза, я успела заметить, что болото становитсясплошным, до горизонта, ковром из гнуса. Насекомые срывались с коряг, вылуплялись из тины ипоявлялись в пузырьках газа стоячей воды… Чуть погодя я начала чувствовать их под кожей.

Первые дни уровнем ниже Подгорья запомнились мне препротивнейшим таким ощущением, будто ребракрошатся, ломаются, а то, что остается, выходит прямо сквозь кожу; что передглазами маячит ядовито-малиновая завеса, сквозь которую время от временипроскакивают незнакомые лица и бархатный смех дроу, чье имя мне еще долго не захочется называть.

Я, кажется, только и занималась тем, что чего-тотам пыталась до всех них донести – до тех, кто постоянно находился рядом, говорил негромко на незнакомом языке.И меня понимали. Чужие руки подносили чаши с чем-то странно пахнущим и вязким, укладывали обратно, не позволяя еще больше навредить себе, и, подозреваю, уговаривали потерпеть. Терпеть - все, что оставалось.

Кстати, забавное дело. Встав на ноги, я еще пару дней пыталась отыскать и пересчитать все те места, которые ломало и крутило. Не получилось. Когда вот так вот запросто валяешься непонятно-где-и-когда, то собирая в ком разбегающиеся аки тараканы мысли, то чувствуя, как тело твое гнет и ломает чужое колдовство, появляется время на подумать, и подумать очень основательно. Отстраненно. Обо всем… о чем угодно, кроме боли и стыда. И даже о том, как бы такими темпами не заработать раздвоение личности… спасибо, Энсенрик, за практику. Натаскал так натаскал.

А причина невеселого моего состояния, кстати,обнаружилась. Не сразу и не та, но хоть так.Тело действительно не принимало халастеровскую привязку.Не принимало –сопротивлялось каждой клеточкой…ну, сначала. Потом-то, конечно, гадость эта приросла намертво.Тогда, в городе, мне было удобнее спихнуть все наостаточное действие миталлара. Гребаный минерал! Казалось, он собирался преследовать меня до конца жизни… крайне веселой жизни. А глянуть на руку, на метку,оставленную Аялой, казалось, с сотню лет назад – рубец воспалился и разбух – воображения не хватило.Не обратила внимание, не придала значения - не до того было, вот.

А надо было глянуть, надо. И метку расковырять, и змеиный амулет с плана Теней проверить. Может,и раньше бы озарило.

Да и ладно.

Закончилось все даже слишком просто.Я проснулась с очень, очень тяжелой головой: дернулась, как от кошмара, и обнаружила себя на чем-то непривычно мягком – хотя, после стольких ночей на пыльных полах лабиринта, ?мягким? мне, пожалуй, могло показаться все, что было толще походного покрывала.Не открывая глаз, полежала еще пару минут,определяя местоположение конечностей. Мало ли что могло произойти!Порадовавшись, что оные на положенных им местах, начала вспоминать…глупая была мысль.

В общем, вспомнила.Все - и финт ушами, в последний момент свершенный Халастером, и позорное попадание в… куда? Веритьмне не верилось, но и желания вот прямо сейчас подорваться с кровати и отправиться делать дела пока не было тоже; и потому оставалось лишь лежать, собираясь с силами, и прислушиваться к своим ощущениям.

Было холодно.

Жесткого, рельефного покрывала не хватало просто критически, несмотря на то, что воздух в помещении был теплым. Вечно с магами так. Перестараешься раз – и сиди, кутайся в одеяло.

Легко.

Еще бы. В кой-то веки ничего не давило спину, не крепилось к пояснице и не скатывалось в сапоги.

И как-то слишком пусто.

Наверно, я чересчур привыкла к энсенриковской браваде, раз так среагировала на отсутствие его речей. Сосущее, нехорошее чувство в груди не желало проходить, как ни старайся. Нужно было чем-то забить эту дыру, нужно было…Боли не чувствовалось вообще – учитывая, как сильно меня ломало часами ранее, это не могло не радовать.Зато была слабость, и…Лучше б чего-нибудь болело, правда. Терпеть зуд от заживающих ссадин легче, чем чувствовать себя набитым ватой и понимать: подъем – дело ответственное и трудноисполнимое для тебя в принципе.

Да и, если честно,меня смущали кой-какие этические аспекты подъема. Горы, маленькая деревушка, отсутствие контактов извне…кхм.В общем, штаны, рубахи в два слоя и куртку, с которыми за время похода пришлось почти сродниться, с меня сняли, заменив привычный комплект на повязки, которые стягивали ребра и грудь.Представать перед теми, кто все это сделал, в одном исподнем мне совсем не улыбалось.

Кто-то из них – мне почему-то хотелось думать, что благодетелей (мерзкое какое слово) моих было несколько – находился рядом. Ходил. Разминал плечи, руки. К тому же дурное, выработанное не одной передрягой чувство, будто на тебя кто-то смотрит, вопило настойчиво и громко. Да и от источника света прямо над головой начинали слезиться глаза.

Надо было вставать… тем самым, как наверняка написал бы Дикен,давая ход новому приключению.

…А источником света оказался гриб. Здоровенный такой, каким-то чудным образом прикрепленный к стене. Именно егомне удалось разглядеть прежде всего, пока в глазах рябило, а углы помещения бодро плыли куда-то вниз.

Печально, когда твоим первым впечатлением о целом подземном городе оказывается гриб-светильник.

Села я резко, даже слишком – и потому меня мгновенно замутило, повело куда-то в сторону. Успев подставить локти, я пребольно ушибла сразу оба – и, скривившись, встретилась взглядом с дроу. С девушкой. Низкорослой, с волосами, собранными в хвост, в простой э… одежде, ткань которой соединяли воедино целые батальоны шнуров и завязок. Служанка? Растерянно моргнув, она что-то выкрикнула и бросилась к дверям. В освещенном коридоре замелькали тени… По какому-то невероятному хитровыверту судьбы меня вновь окружали дроу.

Сквозь пафосные мины которых пришлось продираться в Подгорье. Одно присутствие которых вызывал рябь в глазах, холод по позвоночнику и привычную уже дрожь в коленках.

Которые и без того каждый раз приходили во сне.

Белое на черном, черное на белом, повторять до посинения.

Нет, чисто гипотетически, конечно, это можно было предсказать. Наверно. В идеале. Натирра же была? Была. Про союзников каких-то говорила. Помогала по мере сил. Однако морально-то я готовилась продрать глаза где-нибудь на каменных тропах недалеко от лагеря как ее там… Вальшаресс, вот, в сопровождении одуревшего от ужаса Дикена.А в первый момент и вовсе предпочла бы любые пещеры той холодной, темной комнате без окон, что слишком быстро заполнялась дроу.

Ни Дикен, ни Натирра не объявлялись, и это беспокоило меня чуть меньше, чем количество эльфов вокруг. И меча энсенрикова не было…к лучшему, да– обошлось без выпадов,лишнего геройства и шибко неудобных луж.

Они пришли и принесли с собой свет – что-то вроде неярких, негорячих пульсаров. Разных возрастов, но исключительно женщины, дроу сменяли друг друга, стараясь не находиться со мной один на один, смотрели без страха и отвращения, но с интересом, шептались, разглядывая белые нити шрамов на спине и шее. Странные у них тут понятия о защищенности.

Брр. И не мерзнут же. Всехтемныхобъединяли две вещи –языковой барьер и общая… положительность? Во всяком случае, добивать меня никто не пытался. С точностью до наоборот, скорее – несмотря на довольно вялые попытки сопротивления, мне помогли привести себя в порядок и вообще сделать все, что нужно было сделать. Поразительно, какие чудеса может творить горячая вода! После вернули одежду -мелькать перед дверями стало не так неудобно – и принесли…ладно, пусть это будет супом. Специфическим, со странным запахом, приправами и мясом, которое при жизни вряд ли топтало земли поверхности, но от этого не менее съедобным.

Прикосновения чужих пальцев к телу, хоть и осторожные, были болезнены и неприятны. ?Сиделки? же недоуменно переглядывались в ответ на мои попытки отказаться или объясниться, терпеливо продолжали заниматься тем, чем занимались, и всем своим видом показывали, что лежачей я нравилась им больше.

А потом ушли, все разом, запечатав за собою заискрившую на миг дверь. Комната вновь стала гулкой и темной; из углов поползли тени, за стеной в коридоре кто-то высоко, визгливо смеялся… пахло сыростью и грязным бельем.

Все не могло закончиться просто так, это было ясно. Меня готовили к чему-то, наверняка ведь. Отмыли-одели-причесали до прихода кого-то свыше, и при мысли об этом внутри становилось гадостно и слизко. Каким-то шестым чувством я подозревала, что увижу ту дроу, Натирру… или не увижу.

Так или иначе, к приходу тех, кто ?свыше?, нужно быть готовой. Тревога за спутников моих все усиливалась; волнение сказывалось тоже, и, в итоге, мне отчаянно не сиделось на месте. Подавив какое-то детское желание заглянуть под кровать, я коснулась стен, – полированный, холодный камень-чисто из научного интереса прощупала рыхлую мякоть гриба, послушала, что творится в коридоре…С боем пробиваться за двери, как и воевать с мирно настроенными дроу, было бы глупо с той же тактической точки зрения. Все равно выпустят. Ну, рано или поздно.

В углу комнаты обнаружились аккуратно сложенные вещи, не замеченные сначала: моя куртка, от которой, к счастью, уже ничем не пахло, то, что осталось от сапог, и, внезапно, бездонный сумарь Дикена. Дроу потрошить его не стали, да и я побоялась -мало ли. Вид сумки вызвал острейшую тоску и чувство вины. Видимо, кобольд рванул вслед за мной…Дикен, где ты сейчас? Куда пропал? И без рюкзака. Снял сам, сняли с тебя? Сделав еще пару кругов по комнате, я все же остановилась у зеркала. Стекло отразило не слишком приятные виды. Зато отражение не гримасничало, порываясь уйти за края. Подумать только, в последний раз мне довелось приводить себя в порядок еще в Хиллтопе!А, нет. Зеркал было предостаточно на первом уровне лабиринта, в комнате, где едва не умер полуорк. Как же его звали, как же… В полутьме комнаты я, что смотрела из зеркала, здорово смахивала на приведение. Рубашка, прежде просто великоватая, висит мешком, истирая под ноль все то, что, по идее, должно хоть чуть-чуть выступать. Скулы выпирают. Глаза ввалились и будто бы потеряли остатки цвета.Губы посинели. Болят.Мать моя женщина, когда ж я успела их так искусать?..Волосы обожжены, обкорнаны до невозможности криво. Потемнели чуть, кажется. Отросли нехило- в некоторых местах достают аж до плеч. Чистые зато. И синяков, набиваемых с ужасающим просто постоянством, нет. Всевозможныеприветы из прошлого подзажили. Того, что на щеке – здоровенного такого кривого креста – таквообще не стало видно: отметины, светлая кожа, и только. Надо же. До этого больше месяца мазала какой-то жгучей гадостью – ни в какую, а тут затянулся прямо на глазах. Сказать кому, и в халастеровском лабиринте заведутся толпы страждущих! Кстати, о приветах. Кое-что с самого пробуждения не давало мне покоя, нуждаясь в скорейшем разъяснении.Прислушавшись, я убедилась, что в коридоре никого нет, и задрала рубашку.

Ай да Халастер, ай да сукин сын!.. Тело, и без того разрисованное незнакомыми письменами,пошло гусиной кожей. Символы покрывали все, от ключиц и до самого живота. Кривые, угловатые буквы, они въелись, втерлись в кожу, и трогать их было невыносимо неприятно.Не больно, нет. Они…зудели, но зудели на каком-то другом плане сознания, в голове. Приятней, однако, от этого не становилось. Приступ тошноты едва не свалил меня с ног. Мне на миг показалось, что Халастер собственной персоной касался тощими, узловатыми пальцами… - Самый лучший вид? Самый лучший вид! Энсенриковский смешок залип в тишине как колючка – такой же острый и непонятно откуда взявшийся. Гребаный покойник говорил вслух, а следовательно, находился в комнате!И все это время…