III (1/1)

Пред Рене предстали двое молодых людей, одетых в достаточно дорогие одежды, на которых, впрочем, толстым слоем лежала дорожная пыль. На одном из них, более юном, красовался чуть ли не праздничный шёлковый камзол, совсем не похожий на походный?— будто незнакомец только что сорвался с какого-то бала. Судя по всему он был одним из тех, кто продолжал придерживаться манер принца даже под артобстрелом. Не нужно было скрывать, что аббат так же трепетно относился к своему внешнему виду. Но в своём случае аббат видел только желание оставаться опрятным, в то время как представший юноша был явным фанатиком в этом деле.Второй же был старше, но ненамного?— от силы это была разница между Рене и Атосом. Или же более старший товарищ юноши хорошо сохранился для своего возраста. Выглядел он более подобающе: одет он был в приличное походное одеяние из не очень дорогой ткани, но с тонкими серебряными нитями в виде вставок на его батистовом воротнике, которые компенсировали стоимость остального наряда. Сапоги его были также в серой пыли, зато пышные белоснежные перья шляпы с широкими полями остались недосягаемы для природной силы.Только после долгих взглядов на общий вид незваных гостей Рене наконец обратил внимание на их лица, где тут же приметил ответные любопытные взгляды на себе. Арамис и без лишнего упоминания знал, что выглядел в тот момент весьма неплохо (даже при сравнении с серебряными вставками темноволосого юноши), а потому даже воспринял эти жадные до деталей взоры, как комплимент.В отличии от более старшего, юнец уже имел каштановые усы над своей верхней губой, выстроенной будто маленькими треугольниками. Они были аккуратно пострижены, но чуть взъерошены. А что касалось его волос, то Рене до последнего не мог рассмотреть чужую шевелюру, так как юноша скрывал её под своей увесистой шляпой, на которой, к слову, красовалась некое украшение, сделанное из атласной ленты голубого оттенка и увесистой броши с камнями. На секунду Арамис даже подумал, что юноше стоило бы поддерживать свою голову,?— не дай Бог это ?прелестное? украшение её перевесит.Старший товарищ был более учтив, потому как шляпу снял сразу же после входа в келью. Усами он не обладал, а щетину, судя по гладкому лицу, тщательно выбривал. От своего приятеля он отличался светло-карими глазами с золотистыми прожилками и чёрными пышными волосами, аккуратно постриженными и уложенными вбок. На самом деле, Рене приходилось редко встречать коротко стриженных молодых людей, потому что те неминуемо гнались за модой и наносили на корни своих, чаще всего, жиденьких волос всякого рода настойки и мази, дабы отрастить длинную и шелковистую шевелюру. Эти же господа, напротив, решили избавиться от лишних сантиметров.Их молчание длилось ровно несколько мгновений, за которые обе стороны успели сделать у себя в голове некие пометки. Судя по тому, с каким трепетом они рассматривали аббата, Рене предположил, что те ожидали увидеть совсем другого человека. Впрочем, он оказался прав.—?Признаться, я представлял вас старше,?— вдруг заговорил темноволосый юноша и лениво сделал шаг вперёд.—?Я редко оправдываю чьи-то ожидания,?— в тон ему ответил д’Эрбле и чуть наклонил голову вперёд.После всего случившегося у него просто не было желания принимать ещё одних гостей. И, тем более, вести какие-то словесные баталии, в которых неминуемо каждая из сторон будет стремиться одержать победу над своим противником. Усталость настолько одолевала Рене не только физически, но и морально, что он был даже готов беспомощно поднять над головой белый флаг и сдаться.Впервые за долгое время он и впрямь хотел намеренно проиграть и поскорее закончить с уже начавшимся спектаклем. Со временем аббат научился не только слепо нападать и защищать свою честь всякий раз, когда этого требовала даже самая незначительная мелочь, но и тактично отступать: к чему рваться в бой и безропотно пытаться одержать победу, если это всего лишь чья-та неприкрытая провокация.Так и в тот момент он сразу же понял, что ни один доброжелательный путник не вломиться к нему в келью в столь поздний час и не начнёт стращать своей вопиющей наглостью. Впрочем, легко было отличить лукавство от наглости, когда оппонент сам понимал, что именно он хочет продемонстрировать своему собеседнику. И Рене сразу же подметил для себя, что пред ним стояли явно не дилетанты в человеческой психологии.—?Господа, чем я могу быть вам полезен? —?наконец спросил Рене и любезно улыбнулся. —?Если вы оказались уставшими с дороги путниками, увы, я не в силе чем-то помочь вам,?— в моём аббатстве абсолютно нет свободных мест, а потому уложить молодых людей, вроде вас, я нигде не могу.Достопочтенные господа переглянулись между собой, долго всматриваясь в глаза друг друга, будто пытаясь прочитать мысли. И у них это, кажется, вполне получилось, судя по воодушевлённым взорам и губам, подрагивающим в еле сдерживаемой улыбке.Единственное, чего не понимал Рене, так это того, откуда в этих людях было столько чувства превосходства, которое, по мнению самих юнош, возвышало их над аббатом. Они смотрели на него так надменно и даже чересчур властно, что д’Эрбле уже начал ждать, когда один из них по-свойски подойдёт к нему и отвесит мощную оплеуху?— даже Портос когда-то в молодости смотрел на своего слугу более снисходительно.Но, как оказалось, причины для этих хитрых и мимолётны взглядов в адрес Рене всё-таки были. И всё то, что следовало до начала дальнейшего откровенного разговора, оказалось всего лишь интродукцией***, как бы сказал Портос: ?Для разогрева?.—?Как жаль! —?взмахнув руками, проговорил более юный незнакомец и улыбнулся уголками губ. —?Я нахожу весьма необычным, что для господина де Ла Фера, дю Валлона и де Кастельмора* вы всё-таки смогли найти тёплый уголок… неужто на гостевые комнаты внезапно обрушился потолок или, не дай Боже, аббат, благословлённый заветом Господня давать кров всем нищим и обездоленным, решил посамовольничать?Арамис ни чуть не поменялся в лице, оттого молодые люди даже подумали, что он их попросту не услышал?— ни один мускул на лике мужчины дрогнул, уголки губ продолжали кривиться в неком подобии любезности, и только помрачневший взгляд теперь смотрел не рассеянно в какую-то точку, а именно на обладателя золотистой копны волос.Он смотрел пристально, жадно и даже угрожающе: то ли делал для себя какие-то выводы, то ли уже просчитывал дальнейшее содержание их изначально завернувшего не туда диалога. Аббат ещё с самого начала заподозрил в этом спонтанном визите нечто неладное, а потому заранее насторожился и приготовился к неожиданным ударам. Но к такому, признаться, д’Эрбле был всё-таки не готов.—?Господа, я не совсем понимаю, о чём вы говорите,?— неопределённо ответил аббат. —?В последние несколько дней в моей обители не заночевал ни один путник.Он попытался оттянуть время, чтобы уличить намерения незнакомцев прежде, чем они начнут говорить или действовать. Он следил за каждым движением, каждым неаккуратно пророненным звуком или словом, но гости оказались куда сообразительнее, а потому вели себя крайне сдержанно. И ничего, кроме намерения остаться нечитаемым полотном Рене так и не смог увидеть.—?И неужели по причине сломанной крыши? —?подхватил более старший и, сощурившись, лукаво улыбнулся. Меж карих глаз пролегли еле заметные морщинки. —?Или причина кроется совсем в другом… О, Марсель! Кажется, два дня назад совершенно случайным образом, проезжая мимо, я расслышал доносившуюся отсюда ругань!Темноволосый театрально округлил глаза, а его брови взмыли вверх. Губы округлились в поражённом вздохе, но всё же Рене заметил, с каким рвением молодой человек пытался сдержать насмешливый оскал.Его товарищ решил подхватить эту бессовестную игру, которая, впрочем, ещё даже не успев начаться, уже надоела аббату.Мельком взглянув на своего оппонента и увидев на его хмуром лице ожидаемый гнев, юноша, названный Марселем, в отличии от своего друга нахальной улыбки скрыть даже не пытался и лишь скалился шире, чтобы показать свое не на шутку разыгравшееся чувство самодостоинства.—?О, так вышло, что, ровно как и вы, проезжая мимо этого прелестного аббатства, буквально несколькими часами раннее, я стал невольным свидетелем чужой перепалки! —?молодой человек резко повернул корпус к Рене и, стараясь в полной мере продемонстрировать своё чувство неприязни к аббату (на которую, собственно, у него и не было причины), удручённо вздохнул и прикрыл рот двумя руками. —?Ах, неужто участником той распри стали вы?!На пару мгновений Рене замер, оценивая ситуацию, а после, поняв, к чему клонят его гости, и чем предположительно закончится этот разговор, он без стеснения тихо рассмеялся и скрестил руки на груди. По инерции он чуть приобнял себя, крепко сжимая пальцами шелковистую ткань фиолетового камзола.Аббат знал ещё с самой молодости, что подобные диалоги никогда не заканчиваются ничем хорошим. Обычно это либо чья-та дурная шутка или же, что случалось куда чаще (учитывая его безбашенную юность), нежданные приятности. На шутов эти люди были не похожи, а вот на потенциальных наёмщиков?— вполне себе.Но, по крайней мере, Рене исключал мысль о том, что этот вечер может стать для него последним?— если, конечно, он сам не наложит на себя руки, или его не приберёт Господь. Потому что он сразу понял, что пред ним предстали далеко не глупцы, просто решившие из любопытства познакомиться с д’Эрбле поближе. И если они и впрямь хотели избавиться от него, то сделали бы это без лишних минут, потраченных на знакомство.А потому Рене окутало чувство какой-то сумасшедшей безопасности?— вооружённые люди априори не могли быть неопасными, но он позволил себе расслабиться: искренне улыбнувшись старательным попыткам запугать его, он с вызовом посмотрел на юношей в ожидании очередных выпадов. И они не заставили себя долго ждать.—?Но, позвольте, что могло заставить вас, столь сдержанного и порядочного дворянина, сорваться на непозволительный крик? —?поражённо вопросил темноволосый и, одарив Рене лукавым взглядом, чуть приподнял подбородок. —?Быть может, неучтивые господа задели вашу честь? Или… или даже оскорбили неаккуратным словом?..—?Мужеложцем**, например,?— небрежно махнув рукой, озвучил Марсель и отвернулся, по-свойски начиная мерить комнату неспешными шагами.Улыбка вмиг пропала с лица аббата. Не в силах скрыть удивление, он, не отрывая глаз, проследил за незатейливыми передвижениями юного гостя. В голове было непозволительно пусто, а потому Арамис даже не нашёлся, чем возможно было ответить его оппонентам.Довольный собой шатенистый парень медленно разгуливал по келье и с наигранным интересом осматривал её обстановку, впрочем, далеко не отходя от своего друга. Видимо, он до последнего думал, что где-то за шторами его ожидают вооружённые монахи.Рене был то ли оскорблён, то ли напуган. Но одно он понимал точно,?— его застали врасплох. Никто, более любимых друзей, таких подробностей его личной жизни не знал, а потому напрашивалось не так уж и много выводов. Либо в аббатстве завелся шпион, бесчестно распространяющий мельчайшие подробности о жизни своего аббата, либо эту тайну выдал кто-то из его друзей.Рене никогда не считал Портоса особо умным, но как о неисправимом глупце и, уж тем более, как о дураке, он не думал. Поэтому кандидатуру дю Валона он отмёл сразу же после того, как она вообще появилась у него в голове. Д’Артаньян не позволил бы себе распространять такие подробности под угрозой собственной совести, а де Ла Фер не стал бы подвергать риску и свою честь тоже. Напрашивалось только одно?— или господа подкупили крысу или потратили своё драгоценное время и выяснили мельчайшие детали самостоятельно. Ведь как часто говорил уважаемый им де Тревиль: ?Если хочешь сделать дело удачно, сделай его сам?.—?Вы неотёсанные хамы, молодые люди,?— укоризненно озвучил Рене и грозно нахмурился. —?Не забывайте, с кем говорите. У меня хватит влияния на двух невеж, чтобы лишить их какого-либо желание существовать.—?Вы угрожаете расправой? —?хитро сощурившись, вдруг оживился Марсель и на одних носках плавно повернулся лицом к аббату, вызывая соприкосновением подошв и плитки неприятный скрежет. Рене сморщился, но от замечания воздержался.Вместо этого он чуть наклон голову вперёд и в упор посмотрел на гостей, после чего те немного поумерили свой пыл от угрожающего взора Рене.На улицу уже давно легло тёмное и беспросветное полотно ночной мглы, а потому свечи, услужливо зажжённые прилежницей, уже плохо справлялись со своей осветительной функцией; на чёрном небе воссияли яркие звёзды, соединяясь друг с другом в замысловатые созвездия.И в этой окружающей темноте зелёные очи Рене казались чёрными, беспросветными безднами колодцев, так и тянущих прыгнуть в них и утонуть в не менее чёрных и мертвенно-спокойных водах.Д’Артаньяну же этот жуткий взгляд всегда напоминал беспросветную пустошь сожжённых лесов: такую же необъяснимо пугающую и отталкивающую своим ощущением какой-то безнадёжности и глубокой печали.И гасконцу невероятно нравилось, когда в молодости хватало лишь одного взгляда Арамиса, чтобы испугать неприятелей и заставить их поверить во внушаемый юным мушкетёром ужас. Но эта действительно работающая особенность аббата вселять в сердца людей страх перестала нравится капитану мушкетёров ровно тогда, когда он сам испытал на себе действие этого томного взгляда.—?О, господа,?— нарочито вежливо проговорил Рене и сложил руки в замок. —?Ну, что вы! Для меня, как святого лица, это крайней недопустимо! Но, поверьте, я смогу сделать так, чтобы вы воплотили этот грех сами…—?Вот как? —?перебил его златоволосый юноша и недоверчиво сощурил свои карие глаза.—?Желаете проверить? —?всё так же скалясь, предложил аббат и зачем-то повёл рукой куда-то в сторону.Темноволосый молодой человек вдруг вспомнил истинную цель их прибытия, поэтому решил остановить начавшийся было спор и продолжить враждовать более лояльно. Остановив своего товарища лёгким жестом руки, его уголки губ вновь дёрнулись вверх, а рука непроизвольно поднесла пышную шляпу к груди, выражая таким образом знак уважения. Которого, впрочем, и не было.—?Прошу извинить за нашу неучтивость… —?он замялся, но сделал это намеренно. —?Вот уже прошло несколько минут, а я даже не знаю, как желаете, чтобы я обращался к вам? Как к псу, по старой мушкетёрской кличке или по нынешнему нечестно выбитому статусу?Аббат был готов к очередному выпаду, поэтому даже не отреагировал на него.—?Обращайтесь так, как проще запомнить вашему незатейливому уму,?— Рене сделал шаг назад и рефлекторно чуть притопнул ногой. Прежняя усталость дала о себе знать, а потому мужчина вдруг почувствовал себя непозволительно рассредоточенным. Он на пару мгновений прикрыл глаза, и этого было достаточно, чтобы дать оппоненту время на создание очередной непристойной колкости.—?Вам дурно?—?Нет, вы просто меня утомляете,?— брезгливо скривив губы, прошептал Арамис и тяжело выдохнул.Темноволосый переглянулся со своими товарищем, после чего они солидарно кивнули друг другу, и более старший, нарочито громко прокашлявшись в кулак, начал свою ?пламенную? речь:—?В таком случае, несмотря на мой ещё не иссякший арсенал острот, предлагаю перейти к делу, которое, собственно, и привело нас сюда,?— парень скрестил руки за спиной и сделал шаг навстречу; Рене прикрыл глаза и отошёл ближе к распахнутому окну, тут же поёжившись от неприятного холодного ветра. —?Думаю, вы прекрасно помните глубокоуважемого господина д’Альбона, заведующего небезызвестным аббатством Везле…—?Да, помню эту несчастную церквушку?— прескверное место,?— перебил его Рене, тем самым вызывая у юноши неодобрительный взгляд и закатывание глаз.Прочистив горло и удостоверившись, что д’Эрбле больше не желает выражать своё мнение по поводу благосостояния их покровителя, темноволосый продолжил:—?Поверьте, ваше аббатство во многом уступает аббатству господина д’Альбона,?— чуть ли не прошипел юноша, угрожающе щуря свои тёмные глаза.—?В чём же? —?вдруг оживился бывший мушкетёр, резко распахивая свои глаза. —?Ну, смелее, поделитесь своим вездесущим мнением!Темноволосый действительно ненадолго задумался, ощущая, как от уверенного взора Рене буквально сводит скулы. Что ж, теперь пришло время аббата чувствовать своё превосходство.—?По крайней мере, наш господин не молится в одной комнате с монахами, не распространяет пред ними речей о грешности однополой любви, а после в противовес своим словам не идёт в свою келью с уверенностью, что там его уже ждёт предмет греховных вожделений! —?нашёлся, чем возразить юноша, начиная уже медленно выходить из себя.—?Ну, я бы не был так уверен,?— нагло скалясь, проговорил Рене, из-за чего темноволосый даже опешил от смелого заявления аббата. —?Господа, признайтесь, что вам не в чем меня обвинить. Ума не приложу, что послужило поводом для ваших смелых изречений…—?Помните майское письмо, отправленное де Ла Феру, но так и не достигшее своего адресата? —?вдруг перебил его Марсель, хитро щурясь и скалясь всё шире и шире по мере того, как мгновенно пустело лицо Рене. —?Или ваше июльское послание более откровенного содержания? Жаль, что граф так и не прочитал их. Зато я почерпнул для себя что-то новое.Аббат опешил. Теперь ему даже не приходило в голову лукавить и скалиться, пытаясь запутать своих гостей?— на это уже просто не было необходимости.С самого начала Рене полагал, что молодые люди блефуют и пытаются выведать какие-то ценные сведения путём запугивания. Но теперь он понимал, что отпираться было бессмысленно, и своими смехотворными попытками отказаться от авторства тех писем он лишь продемонстрирует свой страх, вызванный столь бесстыдным разоблачением.—?Вижу, что помните,?— проговорил темноволосый. —?Думаю, мы уже дошли до кульминации нашего разговора, поэтому перейдём к очень заманчивому предложению, от которого вы можете отказаться… но я бы не советовал.Темноволосый снисходительно улыбнулся, а Рене как-то рассеяно взглянул на своего оппонента, будто ожидая не сделки, а смертный приговор.—?Не к слову был упомянут уважаемый д’Альбон, поэтому вернёмся к нему вновь и расставим всё по местам: итак, вы услужливо отказываетесь от всех своих заслуг и благословений Её величества, а мы, в свою очередь, до конца жизни храним тайну о вашем греховном существовании.Несколько раз повторяя озвученные слова у себя в голове, Рене будто отошёл от глубокого сна и широко округлил глаза. В нём разгорелось жгучее пламя злости, которое своими яркими всплесками затмевало прежние тревоги аббата, затаившиеся где-то глубоко внутри после этого неприятного разговора.Его пытались отравить, даже однажды, совершив ужасную оплошность, пытались застрелить на одном из благотворительных вечеров. Но, чтобы лично явиться к нему и угрожать столь интимными подробностями в обмен на то, чтобы какой-то бесчестный старик, который своими силами выбить расположение королевы не в силах, занял его почётное место?!Рене считал, что пожил достаточно, чтобы увидеть всевозможные чудеса и глупости, но он бы никогда не подумал, что его попытаются убрать таким бесчестным образом!—?В таком случае, господа, предлагаю вам достать ваши мушкеты и разобраться со мной прямо сейчас?— я не держусь за эту жизнь так сильно, как за свою ни кем не пороченную честь,?— не скрывая возмущения, озвучил д’Эрбле. —?Вам стоило убить меня с самого начала и не тратить моё драгоценное время на этот бессмысленный разговор!Уже ожидаемо молодые люди переглянулись меж собой, ментально сообщаясь о, видимо, какой-то смене плана, а после, как по чужой команде, слаженно шагнули навстречу Рене. Но исполнить волю аббата никто не соизволил,?— заряженные мушкеты продолжали висеть на кожаных ремнях.—?Вы и без нас знаете, что лишний шум нам не нужен, а убийство одного из самых высокопоставленных аббатов Франции, в то время, как на милость королевы начал претендовать некий д’Альбон, не сыграет нам на руку, поэтому мы предлагаем более гуманный вариант,?— темноволосый ожидал услышать ответ, но, судя по каменному лицу Рене, тот озвучить свои мысли не торопился. И тогда юноша предрассудительно продолжил:?— достопочтенный д’Альбон предупреждал нас о вашей неблагоразумной гордости, поэтому предложил нам в случае вашего отказа принести немного хлопот господину де Ла Феру.Арамис склонил голову и тяжело вздохнул. Да, в который раз он убеждался, что только в глазах наивных прихожан д’Альбон был милым и невинным старцем, трепетно относящийся к воле ГОспода. На самом же деле это была жадная до денег и бесчестная до роста карьеры иуда, которая не умела ценить того, что ей уже было дано. Она всё рвалась к чему-то, а поскольку помимо рвения не имела никаких способностей, то получала всё незаслуженно.—?О, не стоит беспокоиться! —?продолжил Марсель, хитро ухмыляясь. —?У вас по-прежнему останется место аббата и почётная слава. А вот обожаемому вами графу придётся попытаться избавиться от клейма мужеложца… Впрочем, совершенно случайно может пойти молва, что к этому причастны вы, и, в любом случае, вашей блистательной карьере божьего раба придёт конец! Безвыходная ситуация, не правда ли?Рене вдруг стало так противно от этих наглых физиономий, что он в последний раз окинул их взором полным отвращения, скривился и развернулся на пятках, медленно прошествовав к распахнутому окну. Пола его бархатистого чёрного плаща взметнулась вверх, а кожаная перчатка, выглядывающая из глубокого кармана, упала на пол.—?Но у вас ведь есть право выбора! —?вторил старший незнакомец, выставляя руку вперёд. —?Вы можете уйти ?в тень? и продолжать… радовать вашего друга?— о вас мы больше никогда не вспомним, честное слово дворянина! Или вам придётся решать проблемы совместно?— хотя, сомневаюсь, что это возможно будет как-то разрешить?— только остриём шпаги, разумеется… о, кстати об этом! Я слышал, что в молодости вы были превосходным фехтовальщиком?..Но д’Эрбле его попросту не слышал. Или не слушал?— в тот момент в этих словах не было определённой разницы.Собственные тревоги и мысли, не подобающие холодному и расчётливому богослужителю, порой сильно утомляли Рене. И в такие моменты, как сейчас, он очень жалел, что неумолимый бег мысленных потоков, разрывающих его черепную коробку, невозможно было остановить хотя бы на пару мгновений. И этих ничтожных мгновений хватило бы, чтобы всего на несколько секунд облегчённо выдохнуть, а потом вновь продолжить активную мозговую деятельность и с усталой улыбкой вспоминать эти никчёмные мгновения свободы от самого себя.Прошло, казалось, один, пять, десять лет с того момента, как неугодные господа закончили свои колкие переговоры. Повисла оглушающая тишина, но аббат не слышал её, потому как собственные мысли и отголоски юношеских голосов буквально кричали у него в голове. Это чувство, одолевающее мужчину, не было страхом, да и вообще его сложно с чем-то сравнить… потому что это было ничем неприкрытое и ни с чем несравнимое отчаяние.Рене был потерян, он не знал, что он ещё мог предпринять, когда, на самом деле, предпринимать было нечего. Вылечить своё отчаяние он вполне мог метким выстрелом мушкета, но это было бы слишком бесчестно?— после своего ухода он не хотел обрекать ни в чём неповинного де Ла Фера на вечный позор.Он вдруг резко поднял голову и устремил слезящиеся глаза куда-то вглубь леса?— ничего ему не хотелось так сильно, как неожиданного возвращения Атоса. И даже если бы он не помог найти выход из этой ситуации, то он хотя бы просто был рядом.—?Никогда не смейте употреблять понятие ?честный??— вы с ним всё равно не знакомы,?— Рене медленно обернулся и подошёл к столу, вновь встречаясь с этими раздражающими взглядами напротив, и чуть приподнял подбородок. —?Могу я попросить у вас время на размышления?Юноши вновь переглянулись. Марсель вдруг отрицательно помотал товарищу головой, а тот в ответ нахмурился.—?Завтра, в это же время,?— коротко продекламировал темноволосый, получая возмущённый взгляд своего товарища.—?Попрошу встречи на лесной опушке неподалёку отсюда, там, где располагается изуродованное молнией дерево?— уверен, вы найдёте это место,?— Арамис уловил немой вопрос, а потому поспешил объяснить:?— не желаю, чтобы это святое место когда-либо ещё увидело ваши богохульские физиономии.—?Увы, но вы нас уже опередили,?— парировал младший, получая неслабый тычок от темноволосого.Неожиданно аббат махнул рукой и случайно задел стул, из-за чего тот с грохотом повалился. Марсель по инерции положил руку на мушкет, но старший товарищ остановил его, кладя свою массивную ладонь на чужую кисть.Д’Эрбле не сразу почувствовал ноющую боль от удара, потому как был уже на грани истерики.—?Подите прочь,?— раздражённо прошептал Рене и отвернулся.Он прислушивался абсолютно к каждому звуку, и когда мужчина услышал, как дверь в его келью закрылась с неприятным скрипом, он сгорбился, совершенно не думая о необходимости держать прямую осанку, и обпёрся сжатым до предела кулаком об каменный подоконник. Свободной рукой он закрыл глаза и несильно надавил на них.Простоял он так довольно-таки долго?— по крайней мере, позади него уже затухла свеча, дающая основной свет. Комната погрузилась в полумрак, продолжая освещаться лишь мелкими свечушками по углам кельи и бледным лунным светом.Рене обессилено прислонился плечом к косяку окна; рука сорвалась с лица, представляя взору красавицы-луны покрасневшие очи аббата. Снаружи аббатства остервенело выли волки…В пути друзья были не так уж и долго, но Дю Валлон уже успел соскучиться по осёдлому образу жизни. Даже несмотря на то, что он часто выезжал на охоты, разъезжал по своим владениям и гостям?— в общем, имел достаточно активный образ жизни, чрезмерное нахождение в седле с годами начало его утомлять.д’Артаньян же, хоть и пытался прямо держаться в своём кожаном седле, лихо преодолевать несчётные километры и бесконечно утверждать о том, что в его крови всё ещё горит тяга к приключениям, выглядел не лучше, чем Портос?— таким же измотанным и уставшим. И в противовес своим словам о чрезмерной бодрости он охотно соглашался уже на третий привал.Последний из них они совершили сразу же после того, как на улицу легла беспросветная ночь. Друзья разделили между собой обязанности с целью поскорее управиться с делами и лечь спать, дабы с рассветом продолжит свой долгий путь: де Пьерфон с большим трепетом и заботой, как будто тискал в руках хрупкого младенца, доставал из своей походной сумки еду, а д’Артаньян пытался развести огонь.—?Ну вы же не куст помидоров окучиваете, друг мой! —?весело подначивал его Портос, уже уплетая свою порцию ветчины. —?Здесь сноровка нужна! Поживее, поживее!Гасконец, задетый советами друга, продолжил растирать между собой найденные веточки.—?С каких это пор, Портос, вы в курсе, как окучивать помидоры? —?в перерывах между своими тщетными попытками вопросил д’Артаньян, исподлобья глядя на жующего великана. —?Помнится мне, вы умели их только есть…Только капитан мушкетёров вновь скрестил друг с другом два с виду тонких, но достаточно крепких прутика, дабы получить желаемый источник тепа и, наконец, отогреться, вдруг издалека послышался стремительный цокот лошадиных копыт. Треск, с которым ноги жеребца касались мёрзлой земли, становился всё громче и отчётливее по мере приближения к друзьям, а потому те заметно напряглись и замерли на месте.Уединённым место их остановки назвать было нельзя, потому что листья давно облетели со здешних деревьев и кустов, и теперь прикрыть путников от чужого взора заснувшим на зимнюю спячку ветвям было нечем. По одиночному цокоту товарищи разумно рассчитали, что спешивший путник был один, но это не значило, что мужчинам следовало отпустить ситуацию и расслабиться. Д’Артаньяну вдруг стало неумолимо интересно, кто бы это мог быть в столь поздний час и в такой бешеной спешке, будто за ним гналась стая адских псов.А потому, дабы утолить свой по-детски наивный интерес, он предложил Портосу устроить небольшую засаду и узнать, кто посмел потревожить их покой. Дю Валлон, заразившись этим любопытством от своего друга, послушно согласился и побежал вслед за гасконцем в кусты, оставляя все припасы и так и незажжённый костёр на месте.Капитан мушкетёров дождался удачного момента, подпустив путника ближе, и без колебаний нажал на курок своего вычищенного до блеска мушкета. Пуля пронзила холодный воздух и отправилась в свободный полёт куда-то вверх?— куда именно гасконец не знал, потому что в какую-то определённую точку не целился. Как и ожидалось, испугавшись громкого выстрела, конь остановился всего в паре метров от временного пристанища друзей и встал на дабы.Наездник отчаянно схватился за поводья в попытке удержаться в седле. Но конь, лишь подначиваемый резкими рывками своего хозяина, продолжал беспокойно гарцевать на месте и пытаться скинуть со спины нерадивого наездника.Д’Артаньян, воспользовавшись моментом замешательства, стремительно вынырнул из кустов и, будто кровожадный разбойник, буквально кинулся навстречу незнакомцу, демонстрируя своё сверкающее в лунном свете оружие.Портос, тоже уловив удобно подвернувшийся момент, последовал вслед за другом и бросился к обезумевшему от страха скакуну. Мужчина схватил его за кожаные поводья и потянул на себя, заставляя сопротивляться испуганное животное в двойной силе. Но стоило только дю Валлону сначала резко и даже неуместно пару раз дёрнуть коня за уздцы, а после чего порывисто и нежно погладить его за шелковистую гриву, конь постепенно начал успокаиваться. Даже несмотря на то, что хозяин животного продолжал вгонять в его светлое брюхо острые шпоры.—?Портос, держите крепче! —?воодушевленно прикрикнул д’Артаньян, отчего-то радуясь пойманной добыче.Портос по наличию немалого стадного чувства охотно поддержал радость капитана мушкетёров и весело присвистнул в усы.Но стоило только путнику услышать имена его обидчиков, как он перестал мучать своего ретивого скакуна нещадными шпорами, буквально осел в седле и на выдохе поражённо проговорил:—?Боже правый, д’Артаньян! —?гасконец опешил, услышав своё имя из незнакомых уст. И пока мужчина отходил от лёгкого недоумения, путник приподнял свою пышную шляпу и обратил красноречивый взгляд на дю Валлона. —?Портос!Как оказалось, этот голос не был незнакомым. И, как ни странно, его обладателя первым узнал именно добрый великан. Но он был так поражён, что вместо крепких объятий и счастливых восклицаний чуть отошёл поодаль и, округлив глаза, разглядывал причину своего удивления.В это время путник спешился, обошёл своего коня и взял того под уздцы, по инерции похлопывая его продолговатую морду. И д’Артаньян узнал незнакомца только по лёгкому прихрамыванию на левую ногу.Гасконец ошалело оглядел мужчину с ног до головы в сотый раз и, беспомощно разведя руками в сторону, подошёл ближе.—?Глазам своим не верю… Атос! —?капитан мушкетёров ослепительно улыбнулся и стремительно зашагал навстречу старому другу. Но только прежние обиды всплыли в памяти гасконца, как вдруг он резко остановился, улыбка спала с его лица, а брови стремительно поползли к морщинкам на переносице. —?Раз уж произошла наша встреча, извольте объясниться!Портос продолжал неверяще смотреть то на графа, то на гасконца и производить у себя в голове какие-то важные мыслительные процессы. Великан всегда обладал очень интересным свойством, позволяющим ему видеть тайны там, где на самом деле их не было. А после упиваться этими тайнами и придуманными лично собой догадками. Вот и сейчас он, кажется, делал некие умозаключения, которые разрешали несуществующую тайну.Атос же смутился ещё больше: помимо удивления в нём также застыло и немое непонимание, которое благородный дворянин решил тактично сохранить при себе. Что его товарищи делали здесь, в этом тёмном лесу в преддверие скорого рассвета?— он не знал. Но что-то ему подсказывало (а, если быть точнее, прекрасное знание строптивого характера гасконца, из-за которого д’Артаньян выдаст всё сам), что совсем скоро он всё узнает и без лишних умственных задачек.—?Объясниться в чём? —?не рассыпаясь в любезностях, прямо спросил граф и склонил голову вбок.Капитан мушкетёров опустил руки и резко обратил свой острый взор на Портоса, который даже вздрогнул от этого проницательного жеста. После своего, казалось, безобидного вопроса д’Артаньян стал выглядеть непозволительно оскорблённым.Впрочем, Портос не сразу, но понял причину негодования своего гасконского друга. А потому, уже не имея никакого желания спускать собак на своего ещё одного хорошего товарища (после неприятного разговора с другим хорошим другом в аббатстве), он лишь тяжело вздохнул и устало покосился на графа.—?Мой дорогой Атос, мы уже разобрались с господином д’Эрбле и теперь знаем о вашей общей интриге, в которую я и дорогой д’Артаньян посвящены не были. Перестаньте увиливать и честно отвечайте на вопросы!Но граф будто бы не дослушал последних слов своего товарища, потому как заострил особое внимание на имени горячо любимого аббата. По дороге назад он чересчур часто в мыслях возвращался к его солнцеподобному лику, поэтому любое очередное упоминание о нём отдавало болезненными ощущениями в районе сердца.Но не думать об Арамисе Атос не мог, потому что испытывал такую непоколебимую вину пред ним, что казалось, будто её нельзя было чем-то загладить. Он ощущал всепоглощающий укор за все сказанные слова и нелестные оскорбления, продиктованные жгучей обидой.Но отвратительнее всего на душе становилось после того, как в голову неустанно забредала мысль о том, что ничего этого могло бы не произойти, если бы Атос был более внимателен и предусмотрителен. Если бы он чаще посещал Рене и более трепетно относился к некоторым переживаниям любовника насчёт враждебных писем, которые в последнее время стали приходить намного чаще, если бы де Ла Фер узнал обо всём раньше, этой безрезультатной распри не произошло бы. Сколько нелестных слов было сказано из-за чужих злодеяний…—?Что вы подразумеваете под словом ?разобрались?? —?настороженно спросил граф. Друзья и в молодости не отличались особой проницательностью, а потому, что именно они могли сделать с Рене, особенно, когда он мог находиться в смертельной опасности,?— мужчина смел только предполагать.—?Мы всего лишь откровенно побеседовали… —?важно ответил д’Артаньян и даже чуть улыбнулся. Но вдруг его перебил Атос, только при виде этой чересчур нахальной улыбки впав в ярость.Гасконец прекрасно знал, как трепетно граф относился к любой новости, так или иначе касающейся д’Эрбле. А потому он тут же перестал скалиться и принял серьёзное выражение лица.—?С самой нашей первой встречи я неустанно продолжал повторять, что прежде, чем перейти в наступление, стоит предпринять тактику. Кажется, вы так и не учли этого урока, д’Артаньян! —?строго проговорил де Ла Фер, стараясь не переходить на крик, ведь он бы точно ничем не помог в той ситуации. —?Вместо того, чтобы вести светские беседы, вы бы лучше поинтересовались о положении нашего друга!..—?А мы и поинтересовались! —?парировал гасконец, нагло перебивая Атоса. Тот округлил глаза от неучтивости товарища, но перекрикивать и добиваться первенства в разговоре не стал. Лишь напустил на себя оскорблённый вид и выпрямил чуть сгорбившуюся после утомительной скачки стойку. Всё-таки возраст начинал проявляться не только в седых прядках и едва заметных морщинках, но и в несостоянии безостановочно проскакать порядка трёхсот миль. —?Иначе от кого бы мы ещё узнали о ваших денежных интригах?! Думали, что мы ни о чём не догадаемся! Так знайте, вы ошиблись, когда решили отправить письмо!Атос хотел упрекнуть своего товарища в неаккуратности сказанных слов, но он вдруг замолчал и задумался. Действительно, что бы его друзьям делать здесь, далеко от своих имений и тёплых постелей? Неужто письмо, посланное графом, пришло раньше срока? И Атос просто не успел вернуться из этого небольшого путешествия до того, как к нему были приглашены его дорогие гости?Мужчина решил повременить с этим бесконечным рядом вопросов, а потому прежде, чем начать выдвигать новые обвинения и упрёки де Ла Фер вежливо попросил письмо, полученное д’Артаньяном. Капитан мушкетёров отнёсся к этой просьбе скептически, и у него даже создалось впечатление, будто граф просто тянет время, шустро бегая своими тёмными глазами между строк каллиграфических букв.Но вдруг, дойдя до самого конца, где обычно пишут поскриптумы и ставят витиеватые подписи, Атос нахмурился и на пару мгновений зажмурил глаза, дабы резко распахнуть их и вновь с большей внимательность прочитать написанное. А после он резко оторвал взгляд от письма и буквально пронзил им д’Артаньяна, который от такого резкого внимания даже чуть дёрнулся.—?В таком случае, вашим резким появлением здесь обязан я, потому как по своей невнимательности перепутал даты,?— в голосе Атоса не было ни капли сожаления, напротив, в нём сквозила неприкрытая обида. —?Позвольте объясниться: да, я действительно приглашал вас к себе в имение; да, я был у нашего старого знакомого де Немура, который, собственно, предложил мне это предложение, и да, в это был посвящён только Арамис. Но я надеялся, что до вашего приезда я успею вернуться в Бражелон, после чего полученные деньги я бы преподнёс вам в качестве небольшого презента.Видя скепсис на лицах товарищей, Атос устало закатил глаза, вполне предвидя такую ожидаемую реакцию, а после продолжил:—?А сохранить эту интригу до конца я решил потому, что на моё приглашение вы вряд ли бы ответили согласием,?— Атос сделал шаг вперёд и остановился, переминаясь с ноги на ногу и уже мечтая принять сидячее положение. —?д’Артаньян, когда я был в последний раз у вас, вы не удостоились переброситься со мной даже тройкой фраз! А вы, Портос. Вы, забыв о том, что пригласили меня к себе, уехали на балл по случаю бракосочетания ваших соседей! Вы, господа, занятые люди, и одёргивать вас по всякому поводу не входит в мои понятия совести.Портос, по всей видимости, хотел возмутиться и возразить обидным словам графа, но он вдруг нашёл в них неоспоримую правду. Ведь действительно, в последнее время они были так заняты, что чересчур пренебрежительно относились к попыткам друзей наладить с ними связь.д’Артаньян даже вспомнил, как на буквально свежее предложение Рене о встрече он ответил отказом, ссылаясь на запланированную поездку к Прованс в сопровождении кардинала. Да, он и впрямь должен был охранять Его преосвященство, но на письмо товарища он отреагировал с такой непозволительной задержкой, что за это время мог бы успеть отправить ещё десяток писем. Да и содержание было очень сухим и лаконичным, что могло заставить подумать аббата, будто д’Артаньян отвечал на него в спешке, совсем не задумываясь над текстом. Впрочем, это было правдой.Портос и д’Артаньян переглянулись между собой. Дю Валлон нервно теребил свои усы, а гасконец порывисто водил мозолистой ладонью по растрёпанным волосам.—?И вы нас в этом упрекаете? —?даже как-то виновато прошептал гасконец и опустил глаза.—?Да нет же! —?воскликнул Атос, ожидая возыметь своими словами совсем не такую реакцию. —?Я хотел отнюдь не застыдить вас, а только подчеркнуть вашу занятость! Поэтому я решил отправиться туда один, дабы после разделить этот приятный момент с вами. А Рене…Атос вдруг замолчал, не в силах придумать стоящее окончание своей мысли. Он думал об аббате слишком многое, и среди всех этих дум было очень много важных моментов, которые нельзя было выделить среди других и закончить ими начатое предложение.Было видно, как граф колебался: то ли боялся, то ли просто не желал что-то рассказывать. Но он понимал, чтобы вернуть доверие друзей, ему стоило раскрыть все карты.Да и помочь Рене они вряд ли смогут, если не будут знать всех деталей.—?Господа, простите за эту спешку, за все эти недомолвки, но если вы хотите узнать всё более подробно, то нам не следует медлить! —?Атос, больше не дожидаясь своих друзей, обошёл свою лошадь и, подойдя к ней сбоку, резво запрыгнул в седло. —?Рене знает куда больше, чем я. Единственное, чего я опасаюсь?— это не успеть…Ни Портос, ни д’Артаньян не проронили ни единого слова. Они спешно ринулись обратно в кусты, исчезнув там на пару мгновений. Атос не сразу понял, куда ретировались его товарищи, но тут он услышал ржание, видимо, разбуженных коней, а после из колючего терновника, своими острыми шипами заставляющего скакунов недовольно фыркать, он смог разглядеть во тьме поочередно выезжающих друзей.—?Что ж, тогда не будем терять ни минуты! —?воодушевлённо воскликнул гасконец, чуть подпрыгивая в кожаном седле. Портос поддержал воинствующий настрой, а потому как только его товарищи пустили своих рысаков галопом, он замкнул эту конную процессию и помчался следом, в темноте различая своих друзей только по цокоту лошадиных копыт…День пронёсся так быстро, что Арамис даже этого не заметил. Всё это время он ни разу не покинул свою келью, отчего по всему аббатству пошёл неприятный слух, что их повелитель занемог. Это действительно было похоже на болезнь, потому как улёгшись на неразложенную постель ещё прошлой ночью, он практически не вставал с неё до вечера следующего дня.Он чувствовал какую-то слабость и лёгкую тошноту, вызванную отказом от пищи. Утром он даже не смог найти в себе силы, чтобы взять трясущимися руками молитвенник и прочесть очередную молитву во имя здоровья исчезнувшего графа.Титаническая усталость вынуждала Рене закрывать глаза, но как бы мужчина не старался уснуть, сон будто намеренно обходил его стороной. Забыться в сновидениях гораздо легче, чем весь день лежать и погружаться в свои неприятные мысли. Но и думать он перестал ровно к полудню, когда его изнемогающий разум перестала посещать даже простейшая мысль о необходимости узнать время.Он лежал, не подавая никаких признаков жизни. Иногда даже могло показаться, что грудь его переставала вздыматься, а ресницы трепетать. Рене и сам в какой-то момент подумал, что легче было бы заснуть и не проснуться. Но Господь, как назло, всё не находил свободного времени, чтобы прибрать беспокойную душу аббата.В голове только, словно мошка, помещённая под стеклянный колпак и с последней надеждой бьющаяся о него в надежде долететь до яркого фонаря за пределами стекла, трепетала одна единственная мысль о предстоящей встрече.Больше по рефлексу, выработанному за двадцать лет, нежели, чем по необходимости, аббат помолился в своей комнате, наспех прочитал заученную и уже набившую оскомину молитву, и принялся неохотно натягивать на плечи бархатный чёрный плащ с сероватой лисьей опушкой. Он даже больше не оглядывался суетливо по сторонам в ожидании какого-то подлого удара со спины, потому как считал, что быть убитым неожиданно лучше, чем оттягивать этот момент до предстоящего свидания.Рене за несколько минут до выхода неспешными шагами измерил келью вдоль и поперёк, предполагая, что, вполне возможно, это был его последний раз, а после принялся доставать из дубовой шкатулки некие облигации, требуемые заговорщиками. Эти бумаги обеспечивали безопасность графа и честное имя Арамиса, но лишали авторитета и почетного аббатского звания Рене д’Эрбле. Впрочем, гарантировать то, что молодые люди сдержат своё слово и позволят уйти аббату из этой игры живым, никто не гарантировал. Поэтому мужчина был явно настроен на то, что это был его последний путь.Хотя, если подумать, Рене мог отказаться от всех своих почетных достижений, но имени аббата его никто лишить был не в праве, а значит, что д’Эрбле мог подняться на самую высокую ступень вновь. Но, учитывая, что всё это он зарабатывал на протяжении долгих и нелегких двадцати лет, достигнуть таких высот было достаточно сложно. Тем более, во времена, когда конкуренция стала особо ощутима.Арамис рассудительно дождался темноты, дабы не вызывать лишних вопросов, и поспешил покинуть своё аббатство. В то время как все послушники прилежно молились и воспевали здоровье их господина, Рене под покровом наступающей ночи скрылся в тёмной чаще на породистой кобыле, оставляя в напоминание о себе лишь едва уловимый аромат травянистого отвара, которым он ополаскивал свою шелковистую шевелюру.О внезапном исчезновении аббата знал только сторожевой старик Лука, который был слишком пуглив, чтобы вопрошать Рене о причине его столь позднего отъезда. И одного только завета д’Эрбле о сохранении молчания хватило, чтобы напугать беднягу и заставить его проглотить свой длинный язык.В темноте было плохо видно, да и с возрастом аббат заметил, что от чтения и написания рукописей только при тусклом свете свечей у него стало заметно портиться зрение. Хоть в молодости он не мог похвастаться особой зоркостью, уже в старшем возрасте это стало особо ощутимо. А потому пробирался он наугад, рассчитывая только на блеклый свет луны, мелькающий сквозь тонкие ветви деревьев, и на свою память, которая, к слову говоря, отличалась особой вместительностью.Но ключевую роль также играл пробирающий до костей холод, от которого зимняя накидка не спасала совсем: уже спустя десять минут бесконечных скитаний нос аббат напомнил о себе посредством появившегося насморка, а руки, незащищённые перчатками, озябли настолько, что были даже не в силах держать кожаные поводья. Лошадь, судя по всему, тоже была не в особом восторге, что следовало из её частого недовольного фырканья и неожиданных секундных остановках.Только спустя достаточно долгое время Рене наконец достиг нужной поляны, где его уже ожидали вчерашние гости. Правда, теперь их количество увеличилось ровно на два человека, которые были чуть старше, чем сам аббат. Даже при таком тусклом свете Рене без проблем смог рассмотреть чрезмерную вооруженность заговорщиков, чего не сказать о нём самом, ведь из всего имеющегося оружия он удостоился прихватить только шпагу. Да и она вряд ли бы помогла ему против четверых до предела вооружённых мужчин.Все они стояли стеной, привязав своих скакунов к деревьям. Рене же спешиваться не планировал, а потому лишь подъехал ближе к знакомым лицам и засунул посиневшую руку в недры своего замшевого плаща. Это вызвало недовольство, и двое незнакомцев направили чёрные мушкеты по направлению к Рене. Его рука застыла, а сам он недовольно нахмурился и наклонил голову вбок.Застыв так на пару мгновений, аббат ожидал, когда же неприятели отведут оружия и примут привычную стойку. Но те, как истуканы, продолжали направлять заряженные мушкеты на Рене, из-за чего д’Эрбле был вынужден вытащить руку, так и не зацепив взятые бумаги. Аббат всегда верил в стереотип о том, что все приспешники чрезвычайно глупы и живут только за счёт мозга их хозяина. Что ж, в очередной раз Рене убеждался в правдивости эстой гипотезы.Но даже после того, как в поле зрения неприятелей появились обе руки аббата, те не убрали оружия, а только обошли его с двух сторон, дабы уменьшить шансы побега. Но Рене даже не предполагал такого исхода, а потому только раздражённо вдохнул и закатил глаза.—?Я отдаю вам то, что должен, а вы забываете моё имя и дорогу к аббатству,?— озвучил Рене, небрежно махнув рукой. Лошадь, будто почувствовав раздраженность хозяина, беспокойно загарцевала на месте.Впрочем, нерасположение д’Эрбле заметила только кобыла, потому что вооружённые наёмники только подошли ещё ближе, а двое знакомых молодых людей ухмыльнулись.—?Нам будет удобнее, если вы спешитесь,?— нарочито заботливо проговорил Марсель, подавая руку нахмурившемуся аббату. Этот жест, для дамы подразумевающий знак внимания, а для мужчины лишь наглую издевку задел самолюбие д’Эрбле, и он вместо выполнения требования только крепче вцепился в кожаные поводья; лошадь, поддерживая настроение своего наездника, сделала пару шагов назад.—?Я тороплюсь,?— коротко бросил Рене, вновь потянувшись за бумагами. Неприятели по инерции направили мушкеты на него, но мужчина и глазом не повёл, будучи слишком утомленным, чтобы поддерживать эти бессмысленные игры.Аббат порывисто выдернул руку из складок своего плаща, крепко сжимая свёрток бумаг с увесистой печатью. Темноволосый юноша вдруг округлил глаза и в беспамятстве потянул кисть к документам. Но Рене резко отдёрнул руку, из-за чего молодой человек даже встрепенулся, нахмурился и неопределённо зыркнул куда-то в темноту, будто выглядывая кого-то.—?Где гарантии, что вы возьмёте бумаги и исчезнете из моей жизни? —?резонно заметил Рене, продолжая держать документы над головой.Темноволосый неожиданной перевёл свой гневный взор на товарищей, тем самым делая им некий негласный знак, за которым последовали настойчивые тычки дулами. Аббат напрягся, чувствуя неприятные прикосновения, заставляющие его вздрагивать всякий раз, когда тычок был особо ощутим.—?Нашего слова будет достаточно,?— раздражённо ответил старший юноша, нервно передёргивая плечами. Он вновь протянул руку за бумагами, но Рене не спешил отдавать их и оттягивал момент, потому как хотел точно убедиться в разумности своего решения.На самом деле разумным его назвать было нельзя, скорее вынужденным. И ему не оставалось больше ничего, кроме как отдать бумаги и надеяться, что эти неблагоугодные господа сдержут своё обещание и оставят необходимость следить за каждым шагом Рене.В конце концов пальцы аббата закоченели до предела, а его щёки обледенели от неприятного ночного морозца, колющего лицо. На днях обещался выпасть первый снег, но его всё не было, зато первые вестники зимы в виде пробирающего холода, утреннего инея и гололёда уже успели порадовать людей. И даже утеплённый плащ с пышной лисьей опушкой не согревал замерзшие щёки Рене.Арамис вынужденно вздохнул и прикрыл глаза, а его рука, будто отяжелевшая в один момент, безвольно опустилась вниз, предоставляя юноше право забрать бумаги. Что он, собственно, и сделал, не давая ни малейшего шанса успеть Рене выхватить их обратно.Аббат дёрнул поводья, тем самым встрепенув свою лошадь и извещая её о готовности к скачке, но мушкеты всё ещё угрожающе смиряли мужчину, а потому возможности сдвинуться с места ему не предоставлялось.Темноволосый юноша по третьему кругу перебрал полученные бумаги, каким-то чудом разглядывая их содержание под таким тусклым светом, а после учтиво улыбнулся и сам подошёл к кобыле аббата.—?Позвольте, но здесь же не всё,?— Рене вскинул брови от такой наглости и дёрнул за поводья вновь, но Марсель, что всё это время стоял в стороне, подоспел к возбуждённому животному и принялся успокаивающе гладить его по шее. Д’Эрбле буквально ?облепили? со всех сторон.—?Это всё. По крайней мере, всё, что было у меня,?— незамедлительно ответил мужчина и вдруг скептично изогнул брови. —?А чего вы ожидали? Дарственную Её величества на моё имя? Господа, вы переоцениваете мою значимость в духовном мире.Рене даже не предполагал такого исхода, потому что изначально был уверен в том, что, избавившись от этих злосчастных бумаг, он сможет хоть немного отпустить ситуацию и обеспечить себе безызвестное, но размеренное существование без очередных чужих попыток убрать его с пути. Но, кажется, сама воля Неба не позволяла Рене выйти из этой ситуации сухим.—?А вы недооцениваете наш настрой,?— едко высказался темноволосый и хотел было добавить что-то ещё, как вдруг в кустах, совсем рядом, послышался шелест опавших листьев,?— кто-то стремительно приближался к ним.Вся компания навострила уши и устремила свои обеспокоенные взоры в непроглядную темноту, откуда слышался подозрительный звук. Лошадь под Рене задрожала и опустила уши, начиная беспокойно фыркать, своим поведением будто бы подначивая хозяина вогнать в её брюхо шпоры припустить кобылу прочь. Но Арамис, всё ещё учитывая риск быть подстреленным, как какая-то дичь, покорно оставался на месте и любопытно всматривался во тьму. Впрочем, этот интерес тут же сменился паникой, когда из ниоткуда буквально вынырнул незнакомый мужчина, оторопело махая руками в попытке указать на что-то. Или даже кого-то.Все засуетились, но от Рене далеко никто не отходил. Кажется, какие-то непредвиденные обстоятельства помешали этому вечернему свиданию, и потому теперь всё внимание было уделено не бумагам, а незваным гостям.Неприятели, по всей видимости, решили больше не медлить с допросами, а потому двое крепких мужчин подошли к аббату практически вплотную и попытались снять его с лошади. Более рослый принялся дёргать поводья, приводя в замешательство не только Арамиса, но и саму кобылу, а второй вцепился в левую руку и плащ аббата и принялся тянуть его вниз. От таких резких толчков вместе с Рене накренилось и седло, отчего мужчине было сложнее отбиваться от нападков со стороны.Когда же один их врагов дёрнул особенно сильно, Рене соскочил с лошади, но успел опереться о плечо незнакомца и оттолкнуться от него, правой ногой успевая при этом ударить второго мужчину. Больше ждать он был не намерен и понимал, что если его не убьют потом, то непременно сделают это сейчас. А потому, воспользовавшись замешательством второго, д’Эрбле дёрнул поводья на себя и надавил на шпоры, но только лошадь двинулась с места, как где-то недалеко послышался выстрел, за которым последовал следующий залп.Кобыла испугалась и принялась топтаться на месте, пытаясь сбросить с себя наездника. Рене попытался привести лошадь в чувства и всадил шпоры вновь. Животное колебалось недолго, но стоило ему только сделать пару шагов, как вдруг раздался очередной выстрел.Мужчина не сразу понял, откуда он произошёл, но когда его лошадь встала на дабы, он не удержался в седле и буквально выпал из него, при падении больно ударяясь копчиком. Из-за такого резкого столкновения боль прошлась волной по всему телу и ощущалась абсолютно в каждой клеточке, поэтому он даже не смог понять, попала ли в него пуля или нет. Все чувства обострились после того, как паника и адреналин завладели им: мужчина боялся лишний раз пошевелиться и почувствовать ещё более болезненные ощущения.Мёрзлая земля дала свой эффект, и ушиб был настолько сильный, что аббат пришёл в себя только спустя несколько секунд. На пару мгновений в его глазах потемнело, а в нос ударил неприятный запах крови. В ушах отражалось эхо, совмещающее в себя оживленные переговоры мужчин, жалобное ржание раненой лошади и цокот копыт.Оглушающие залпы пистолетов вывели аббата из прострации, а резко бьющий в нос запах горящего пороха окончательно привёл его в чувства. Рене широко распахнул глаза настолько, насколько мог и рефлекторно потянулся к спине, поглаживая ушибленный копчик. Он бегло огляделся и изумленно распахнул рот, когда помимо пятерых незнакомцев узрел ещё троих, которые в отличии от предыдущих были на скаку.Вокруг него происходила какая-то стремительная бойня, которая, кажется, уже подходила к концу. Те, кто были на скаку имели некое преимущество перед пешими, потому как передвигались они быстрее, да и стрелять сверху оказалось куда проще. Поэтому уже после первых десяти минут один упал замертво, а второй был серьёзно ранен в живот?— много шансов на жизнь у него уже не имелось.Те, кто были проворнее и, по всей видимости, моложе, продержались дольше. Тот темноволосый юноша успел ранить коня одного из новоприбывших, и теперь на скаку оставалось всего двое.Рене не понимал, стоило ли ему вступать в драку, потому что точно не мог определиться, за кого здесь выступал он. Но в голове вдруг проснулась жгучая необходимость найти свои бумаги и вернуть их себе, поэтому он аккуратно встал на ноги, ощущая неприятное жжение в районе поясницы, и спешно выдернул свою шпагу, врываясь в эпицентр происходящих событий.Наслаждаться битвой ему было некогда. Возможно, потому что больше он предпочитал парные дуэли, нежели, чем многочисленные баталии, или о себе напоминал возраст и ноющий копчик. Но более вероятная причина крылась в том, что больше всего его в тот момент беспокоила сохранность бумаг, а не получение удовольствия от прокалывания чужих тел.Потому двигался он чётко, резко, без привычной изящности. Искал взглядом темноволосого, но пока шёл до него наткнулся на другого неприятеля, который уже, впрочем, был ранен, и повергнуть его не составляло никакого труда.Один за другим незнакомцы падали наземь, залпов становилось всё меньше, пока они не затихли совсем. За этим постепенно затихающим гулом стали слышны беспокойные крики разбуженных ворон; поднялся сильный ветер, кружащий над землёй засохшие листья и разносящий тошнотворный запах железа.Рене приблизился к темноволосому и поднял остриё шпаги, как вдруг некто закрыл юношу и оттолкнул аббата прочь, на что он только зло нахмурился и вновь воинствующе приподнял свою острую рапиру. Поудобнее перехватив эфес, аббат приготовился к нападению, потому как нападать сам он не горел желанием. Мужчина ошибочно принял внезапного соперника за защитника темноволосого, но тот, присмотревшись к Рене, опустил шпагу и расслабил чересчур напряжённые плечи.Незнакомец приподнял шляпу двумя пальцами и смирил аббата изучающим взглядом. Д’Эрбле же неверяще оглядел мужчину напротив с ног до головы и безвольно опустил руку, роняя шпагу на землю.—?Рене! —?с неподдельный радостью воскликнул стоящий пред ним Атос, сдержанно улыбаясь. Он убрал свою шпагу в ножны и поспешил навстречу потерявшемуся Арамису, который до последнего не мог понять, что к нему приближался никто иной, как граф де Ла Фер.От внезапно подкатившего страха д’Эрбле оцепенел и сделал шаг назад, но Атос этого даже не заметил и стремительно подошёл к нему, заключая в крепкие объятья. Рене пришлось слишком долго соображать, чтобы дойти до мысли о необходимости ответить на эти крепкие тиски.До аббата наконец дошло осознание, что его обнимает самый дорогой на свете человек, за которого он молился день и ночь заместо того, чтобы просить у Бога за себя, и которого он уже успел трижды похоронить и оплакать это горе.Рене размяк в этих объятьях, расслабленно прикрыл глаза и с таким же трепетом, с каким его прижимал к себе граф, сжал Атоса дрожащими руками. В какой-то момент он с такой силой стиснул чужую шею, что смог расслышать сдавленный хрип графа, уткнувшегося в шелковистые волосы Рене, в которых застряли жёлтые листья.Никто не знал, сколько бы ещё длилась эта идиллия, но вдруг темноволосый, к которому стремился Рене, оклемался, встал в полный рост и, слегка покачиваясь, бросился на Атоса. Он попытался повергнуть его предательским ударом в спину, но аббат решительно разорвал объятия и прежде, чем оттолкнуть графа в сторону, вырвал из его руки мушкет.После долгого перерыва раздался одиночный выстрел. Вновь по всей округе разнёсся печальный вороний крик, и темноволосый юноша упал, громко вопя и сжимая своё простреленное плечо.Всё стихло.Кровавая бойня закончилась так же быстро, как и началась. Раненые пытались добраться до своих лошадей, бросив на поле брани двух убитых товарищей, а Рене продолжал взглядом искать того темноволосого юношу. Но долго это делать не пришлось, потому как он остался лежать на том же самом месте, плача и скуля, всеми забытый и брошенный.—?Ну, и кто у чьих ботфорт? —?как ни странно Рене не чувствовал ни капли жалости к этому юноше, поэтому он даже нашёл в себе смелость посмеяться над умирающим беднягой.Когда тот заметил, что аббат угрожающе надвигается на него, он начал медленно отползать назад, вскоре утыкаясь в ствол величественного дуба, изуродованный чужими пулями и чьей-то свежей кровью.Д’Эрбле остановился всего в паре сантиметров от скрючившегося юноши и скрестил руки на груди, краем уха слыша, как Портос понукает такого же раненого неприятеля, как этот темноволосый.—?Верни бумаги,?— в несвойственной ему манере Рене начал фамильярничать, потому что полагал, что после всей этой истории его обидчики были не достойны даже примитивного уважительного обращения. Впрочем, всё-таки не зря Арамис когда-то подался в духовенство, поэтому он чуть смягчился и, протягивая руку за бумагами, сказал:?— и я попробую вам помочь.Юноша колебался. Он был напуган, и невыносимо ноющее плечо только обостряло этот жгучий страх. Темноволосый ещё раз беглым взором окинул поляну, проверяя её на наличие своих товарищей, которые могли бы ему помочь, но, натыкаясь на бездыханные тела, он лишь сильнее стискивал зубы и протяжно стонал.Сзади к Рене тихо подобрался граф, где-то совсем близко в этому безрезультатному разговору прислушался д’Артаньян, и только краем уха слушал дю Валлон, слишком занятый другими ранеными. Аббату было всё равно, согласится парень или нет, потому что он был точно уверен, что бумаги вернёт в любом случае.Простояв с протянутой рукой порядка нескольких секунд, аббат тяжело вздохнул и невольно кинул уставший взор на Атоса, который его состояние тут же считал и, желая взять ситуация в свои руки, подставил свою шпагу к тонкой коже на шее юноши.—?Вернуть то, что по праву вам не принадлежит в ваших же интересах,?— озвучил граф, поднося шпагу ближе. Юноша втянулся и вжался в ствол, будто пытаясь срастись с ним.Тогда Рене вдруг мягко улыбнулся и опустил свою ладонь на руку графа, что сжимала посеребренный эфес. Он успокаивающе погладил его по плечу, вынуждая опустить оружие и отступиться от задуманного.Юноша напрягся от столь резкой перемены, но стоило ему только расслабиться и чуть отпрянуть от дерева, как Рене резко наступил ногой на его раненую стопу и придавил её к земле, отчего по всей чаще разнёсся громкий крик юноши. Д’Артаньян даже вздрогнул и представил себя на месте того парня. Он не знал, что именно натворил этот темноволосый, и поэтому жестокие действия своего друга оправдать был не в силах. Но он продолжал покорно стоять в стороне, не желая вмешиваться в эти личные разборки.—?Да подавись! —?дрожащей рукой юноша откинул бумаги прочь и порывисто выдохнул, когда Рене убрал свою ногу и направился к документам.Стряхнув с бумаг сухие листья, Рене развернул их с целью проверить на наличие всех страниц. Сзади вновь неслышно подобрался граф и встал подле его плеча, бегло бегая по строчкам и изредка хмурясь, не в силах понять какие-то моменты, потому как Рене быстро пролистывал бумаги и не давал Атосу прочесть их до конца.Когда же аббат в сотый раз убедился, что всё было на своих местах, он спрятал документы в своём плаще, а после поёжился от зябкого холода. Он ещё раз осмотрел представшее пред ним поле битвы и снова оглядел своих друзей на наличие каких-то серьёзных ранений и, к счастью, все были в порядке. За исключением д’Артаньяна, озадаченное лицо которого вводило Рене в ступор.Гасконец топтался на месте, делая вид, будто охраняет раненого юношу, но на самом деле просто боялся подойти к друзьям и начать неприятный разговор. Капитан понимал, что если они попытаются избежать этих откровений, то между ниму останутся недомолвки, которые спустя время, как это происходило не раз на их жизненном пути, превратятся в очередные проблемы. Ждать он был больше не намерен, да в принципе понимал, что более подходящего момента, чем этот, он не уловит, а потому, решительно выдохнув и напустив на себя строгий вид, д’Артаньян уверенно зашагал по направлению к графу и Рене.Портос заметил этого не сразу, потому что был слишком занят своими ?новыми знакомыми?. Но как только дю Валлон краем глаза заметил скооперировавшихся друзей, он одарил раненых прощальными оплеухами и поспешил воссоединиться с верными товарищами.В их кругу царило полное молчание, пока на фоне раздавались болезненные стоны и ругательства. Д’Эрбле решительно игнорировал внимание со стороны друзей, скрестив руки на груди и потупив взгляд на свои ботфорты, д’Артаньян наоборот прожигал аббата взглядом, желая вынудить его поднять свой взор и соизволить хотя бы посмотреть на гасконца. Атосу вся эта ситуация не нравилась и всем своим видом он пытался это продемонстрировать, а Портос же придерживался мнения ?Быстрее начнём, быстрее закончим?. И, догадываясь, что его друзья, по всей видимости, эту точку зрения не разделяли, он решил начать первым:—?Ну, господа, что вы, право слово,?— ободряюще начал добрый великан, хлопая близстоящих капитана и графа по плечу. —?Что мы, в самом деле, как на поминах! Всё благополучно обошлось, и теперь мы можем поговорить.Задорный тон показался капитану мушкетёров неподходящим для воцарившейся обстановки, графу было решительно всё равно, как и с чего начинать этот необходимый разговор. Рене, как ни странно, разделял мысли д’Артаньяна, но был слишком взвинчен и расстроен, чтобы сдержать колкости в адрес Портоса, который после последней их встречи ещё не успел извиниться за обидные слова.—?Ну, так предложите тему,?— Рене поднял свой обиженный взгляд и адресовал его дю Валлону, отчего улыбка с румяного лица барона пропала, а щёки вдвойне запылали от накатившего стыда.Не понимал такой враждебности Рене по отношению к друзьям только граф, потому как последней распри товарищей он не застал.—?Много о чём нам стоит обмолвиться,?— теперь пришла пора Портоса виновато отвести глаза, а после с какой-то обманчивой надеждой на поддержку устремить их на д’Артаньяна, который молчал и покорно ждал, когда д’Эрбле начнёт объясняться первым. Но в тот момент он всецело посвятил все своё внимание оторопевшему взгляду Портоса, что был не в силах подобрать нужных слов. Да и граф смотрел на него так выжидающе и строго, что дю Валлону было не по себе. Он знал, с каким трепетом граф относится к аббату, а потому его последующую реакцию на затрагиваемую тему он даже не мог предугадать. —?Арамис, говоря о подъюбниках…Граф округлил глаза и устремил удивленный взгляд на Рене, что густо покраснел и сжал ладони в кулак, буквально вонзая в мягкую кожу ладони свои ногти. Он оскорблённо фыркнул, недовольный тем, что Портос поднял эту тему при всех, и небрежно взмахнул рукой.—?Ну, что ещё Портос? Чтобы вы убедились в том, что я действительно не ношу их, я должен продемонстрировать в подъюбнике сейчас или нет? —?аббат усмехнулся и пятернёй зачем-то взъёрошил мех на своём плаще. —?Как видите, на мне штаны, вряд ли под ними можно замаскировать этот предмет гардероба.—?Нет-нет, что вы! Я совсем не об этом! —?барон приложил ладони к груди и отрицательно закачал головой. Д’Артаньяну вдруг стало совестно за неаккуратные слова своего товарища и за то, какой стыд испытывал Арамис перед Атосом.Де Ла Феру никогда не нравились неаккуратные шутки Портоса, и на каждую из них он старался не реагировать или же предостерегать товарища от этих неаккуратно брошенных изречений. Но тот вечно отшучивался, полагая, что это лишь пустые слова, которые способно задеть достоинство только особо ранимых параноиков. Что ж, в который раз Оливье убеждался, что суждения его друга в корне неверны.—?Или вы ещё не всё мне сказали? Ну, в таком случае кем я могу быть ещё, помимо того, что уже являюсь питомцем иезуитов, распутником, иудой. Ну, блесните, право слово. Мне даже интересно, на что ещё способен ваш словарный запас!Рене замолчал, пытаясь отдышаться и успокоить свой взбудораженный ум. Рука Атоса вдруг упала на его плечо и ободряюще сжала его в попытке поумерить разгорячённый пыл.Портос испугался и замолчал, не в силах сказать что-то ещё. Тогда вклинился д’Артаньян, всё это время стоявший в стороне. Он выдохнул и подошёл к д’Эрбле поближе.—?Арамис, я проклинаю и буду, кажется, всю свою жизнь проклинать себя за то, что всё вышло именно так,?— гасконец наконец добился, чтобы Рене поднял на него взгляд, а потому его уголки губ невольно поползли вверх от этой маленькой победы. —?Мы будем вечно виноваты пред вам за наше поистине недворянское поведение…Аббата будто резко осенило, и он неожиданно улыбнулся.—?Я виноват не меньше вас,?— приятные слова гасконца согрели душу аббату, но не до конца исчерпали обиду за гнусные шутки Портоса. Но Арамис понимал и прекрасно помнил, как губителен был язык дю Валлона, и как много проблем он приносил ему в молодости. Что ж, прошло много лет, а неумение смолчать лишний раз так и не зародилось в этом наивном, но невероятно добродушном уме. И Рене прекрасно помнил, как всякий раз, когда Портос задевал его чувства, он искренне мучался от неумолимых терзаний совести, но выразить слова прощения барон почему-то боялся. Поэтому аббат решил не принимать эти глупые слова всерьёз, какими бы компрометирующими и обидными они не были. Но это прощение далеко не значило, что Арамис непременно забудет об этом происшествии. Более того, для себя он отметил, что в случае возникновения очередного спора, аббат непременно воспользуется этим укоризненным напоминанием о невежестве Портоса.Казалось, что самые неприятные моменты были уже обговорены, но капитан мушкетёров так не считал.—?Арамис, и, тем не менее, что же это всё значит? —?поинтересовался д’Артаньян, обводя поляну взглядом. —?Кто все эти неблагоугодные господа и что они здесь забыли?—?А эти неблагоугодные господа, собственно, забыли здесь только эти бумаги,?— Рене вытащил сверток документов и продемонстрировал его друзьям,?— и моё молчание. Вся эта история с поездкой к нашему другу де Немуру, как уже может подтвердить Атос, оказалась наглым обманом, только чтобы выпроводить графа подальше от аббатства и лишить меня возможной поддержки со стороны. А вы…Он замялся, неопределённо вводя рукой в воздухе и пытаясь подобрать подходящее объяснение, которого до этого момента, по правде говоря, Арамис не имел. Он действительно только в тот момент задумался, а что и впрямь здесь делали его друзья.—?А вы просто неудачно вписались в эту историю, в которой изначально не планировались,?— заключил мысль Рене.—?Вы здесь, видимо, по моей вине,?— вклинился Атос, усмехаясь. —?У каждого из вас, друзья мои, имеется пригласительно письмо, подписанное моей рукой. Это правда, что я приглашал вас к себе, но, к счастью или нет, перепутал даты, и вы прибыли в Бражелон раньше и именно тогда, когда я всё ещё был у де Немура. И вы, вместо того, чтобы отправиться по домам, принялись распутывать это неясное дело.Друзья, кажется, начинали улавливать эту сложную схему, но по озадаченным лицам было видно, что они всё ещё не могли сопоставить некоторые детали. Портос же вообще искренне поверил в невиновность своих товарищей и бросил пустую затею разбираться в этом громком деле.Гасконец по своей натуре был более докучлив и внимателен к деталям, а потому он продолжил выпытывать какую-то информацию не столько, сколько ради окончательного убеждения в верности его друзей, а только для утоления собственного любопытства.—?Но, Атос,?— д’Артаньян развёл руки в сторону и нахмурился,?— зачем де Немуру звать вас к себе и обещать несуществующий презент?Рене прекрасно знал ответ на этот вопрос, но, тем не менее, он с интересом глянул на графа, ожидая его объяснений.—?В том и дело, что никакого письма старый друг не писал,?— оно оказалось поддельным,?— поспешил пояснить Атос.Тогда гасконец запутался ещё сильнее и обратил взор к Рене, негласно прося его начать объяснять всё с самого начала. Арамис устало вздохнул и по-доброму улыбнулся этому чрезмерному детскому любопытству.—?Один мой хороший приятель просто решил тихо убрать меня, но… в аббатстве,?— д’Эрбле вдруг замолчал, бросая на графа многозначительный взгляд. Он замялся и закусил губу, тут же вспоминая все шутки дю Валлона от нежелания напороться на очередной розыгрыш. —?В аббатстве постоянно был кое-кто лишний.Великан будто только и ждал этого момента, потому как он вдруг оживился, лукаво усмехнулся и игриво принялся подкручивать концы своих пышных усов.—?Кое-кто? —?подхватил Портос и дёрнул бровями. Он обратил взгляд на графа и подмигнул ему. —?А что вы так часто делали в аббатстве, мой дорогой друг?Рене и Оливье переглянулись. Аббат покраснел и сжал губы в тонкую полоску, желая сдержать очередные обвинительные речи в адрес неаккуратного языка дю Валлона. Граф, уловив этот пристыжённый взор, хотел было потрепать д’Эрбле по плечу, но воздержался от этого жеста, потому что знал, что это повлечет за собой очередную шутку.—?Молился,?— коротко ответил граф, смеряя Портоса недовольным взглядом.—?И, позвольте, на кого же вы там так усердно молились, что вас аж в Прованс отослали,?— хохотнул великан, впрочем, не преследуя цели обидеть друзей. И только после неслабого тычка капитана мушкетёров дю Валлон всё-таки сообразил, что дошёл до границ дозволенного.Но тут вклинился Рене, снисходительно улыбнувшись и по-дружески толкая барона в бок.—?Портос, не начинайте,?— остановил его Арамис, устало качнув головой. —?Не делайте моему потрепанному сердцу больно вашими смелыми остротами.Д’Артаньян оказался солидарен с графом и продолжению этого шутливого разговора предпочёл отдых. Они постояли немного, вслушиваясь в шёпот позади, а после, в каком-то неожиданном порыве несдержанной нежности поспешили обняться, посмеиваясь и обмениваясь обоюдными тычками. После чего друзья были любезно приглашены в аббатство отведать вкусных сытностей, отдохнуть от долгой дороги и изнурительных злоключений.Ночь выдалась достаточно неприятная. Несмотря на то, что снаружи злобно завывал недовольный ветер, а по окнам изредка постукивали мелкие капли дождя, просясь войти внутрь, в келье было тепло, которое исходило от недавно потухшего камина. В воздухе все ещё витала еле уловимая сладость неизменного анжуйского вина, а слегка влажные волосы графа напоминали об ещё недавнем купании. И, казалось бы, это приятная и наполненная какими-то домашними заботами обстановка должна была дать передышку после всех этих насыщенных событиями дней.Но друзья были слишком взволнованы, чтобы так просто выпить стакан вина и забыться в этом приятном опьянении. Разумеется, кроме Портоса, к которому после сытного ужина вновь вернулось желание жить. Д’Артаньян очень переживал за состояние аббата, потому как даже за незамысловатыми разговорами за столом он выглядел слишком отрешенным и взвинченным, постоянно вздрагивал от малейшего неожиданного шума и был достаточно молчаливым. Вообще, что аббат д’Эрбле, что королевский мушкетер Арамис, то ни тот, ни другой особой разговорчивостью никогда не отличались. Они были из тех людей, которые говорили редко, но метко. Разговорить их было воистину непростой задачей, и обычно говорили они тогда, когда это нужно было именно им. В остальное же время они впитывали в себе чужой разговор, только изредка принимая в нём участие.И этот вечер был тем самым моментом, когда Рене сам проявлял инициативу: он первым шутил, первым рассказывал истории (конечно, если его об этом просили, ибо самовольно начинать рассказ он не любил), первым заводил диалоги, когда над столом нависало молчание. Хотя, такое было всего однажды, потому что друзья просто не могли молчать, когда у каждого было столько новостей.И д’Артаньян видел, как Рене нуждался в этих незамысловатых разговорах. Даже великим интриганам стоило разгрузить свой до предела заполненный мозг. Аббат же нуждался в этом ?умственном отдыхе? особенно яро, дабы отвлечься от света предыдущих происшествий.Он без поддельного интереса слушал друзей, не скупился на ответы и яркий заразительный смех. Его уголки губ изгибались в широких улыбках, но глаза… они оставались такими же беспокойными и грустными. То ли он не до конца понял, что всё кончилось, то ли чувствовал, что это было далеко не так. Аббат боялся, и этот явный страх сковывал его. И не нужно было быть эмпатом, чтобы уловить это ощущение лёгкого ужаса, веющее от Рене.Рядом с Атосом Рене было куда спокойнее, а потому ему даже удалось уснуть. В отличии от графа, который сомкнуть глаза за эту ночь так и не смог, даже несмотря на то, что был достаточно усталым и не отказался бы от крепкого сна.Он лежал на спине, пустым взглядом разглядывая алый балдахин двуспальной кровати. С улицы доносилась раздражающая трель кузнечиков, ближе к двум часам ночи дождь начинал набирать обороты, оставляя на прозрачном окне чистые вкрапинки воды. Пару раз мимо окна мелькал чей-то устрашающий силуэт, загораживающий лунный свет и на пару секунд запечатляющий свою тень в комнате аббата,?— это была летучая мышь.Тяжело вздохнув, граф перевернулся на бок, тут же натыкаясь взором на золотистые патлы Рене, небрежно рассыпавшиеся по шёлковой подушке. Он лежал спиной к Атосу, а потому его взгляду предстал лишь пышноволосый затылок. Невольно опустившись взглядом чуть ниже, он зацепился за оголённые лопатки, что своими острыми концами грозились прорезать молочную кожу Рене. Средь немногочисленных мелких родинок на спине красовалось одно единственное родимое пятно диаметром около дюйма****, вокруг которого небрежно были разбросаны возрастные пятна?— светло-коричневые, с белёсой обводкой. Рене в шутку называл их ?первыми признаками неизбежной старости?, а Атос, успокаивая аббата, копиями звёздных светил на ночном полотне.Пройдясь взором дальше, он встретился с разочаровывающим одеялом, прикрывающим всё, что находилось ниже поясницы. Атос улыбнулся своим забавным мыслям, неподобающим, как ему казалось, взрослому человеку. И правда, по мнению графа, они стали уже слишком взрослыми, чтобы заниматься подобными богохульствами, какими занимаются неопытные юнцы, гонящиеся за новым ощущениями.Но несмотря на все свои убеждения, эти ощущения, которые он испытывал, находясь рядом с Рене, ему жутко нравились. Они возвращали его в бурную молодость, когда эти ?неправильные? игры вызывали друг у друга порицание. Сейчас же оба относились к этому, как к чему-то само собой разумеющемуся, и жить без этого уже не могли.Атос ещё раз окинул взглядом чуть вздымающуюся спину Рене, в очередной раз пробежался быстрым взглядом по золотым волосам и отвёл взгляд. Но вдруг, заметив какое-то секундное копошение боковым зрением, де Ла Фер тихо усмехнулся и, закатив глаза, озвучил:—?Я знаю, что вы не спите,?— он даже не пытался шептать, потому как был уверен, что будить в этой комнате было некого. Однако реакция на его слова не последовала.Де Ла Фер нахмурился и повернул голову в сторону Арамиса, изучая плавно вздымающуюся спину. На какие-то несколько секунд он даже подумал, что от усталости ему начала мерещиться всякого рода чертовщина, как вдруг сбоку донеслось очередное шуршание, а после приглушённый подушкой смешок.А когда Рене привстал на локтях и повернулся лицом к мужчине, хитро скалясь, Атос облегчённо выдохнул. Аббат заметил этот жест, но спрашивать его значение не стал. Д’Эрбле лишь тряхнул своей пышной златой гривой, убрал спутанные пряди со лба и, выгнувшись, проскользил по простыне к подушке, бережно обнимая её. Блаженно прижав мягкую подушку к себе, аббат зажмурился и вновь закрыл глаза.Поскольку теперь он был повёрнут лицом к графу, то де Ла Фер мог рассмотреть своего горячо любимого товарища во всей его красе. Этим он и занялся, перевернувшись набок и внимательно изучая расслабленное лицо мужчины.Могло показаться, будто аббат резко заснул. Но Атос понимал, что это не так. Да и спал ли он до этого момента, тоже оставалось под вопросом.Повисла тишина, в которой больше не было слышно даже чужого дыхания, как вдруг, прочистив горло, аббат подал признаки жизни:—?Не спится? —?спросил Рене, не открывая глаз.—?Как видите,?— ответил Атос, зачем-то переходя на шёпот. —?Вас тоже, как я погляжу, сновидения особо не балуют.Аббат не ответил сразу. Он приоткрыл один глаз и неопределённо уставился на Оливье, будто переосмысляя сказанное. Его мозг работал слишком медленно и даже неохотно, чтобы генерировать ответы с привычной быстротой.Аббат выглядел так жалко, что Атос не смог скрыть сочувствия на своём лице: уставший, побитый и беспомощный. Его ум был перегружен настолько, что эта усталость, вызванная бесконечными переживаниями, даже не позволяла ему заснуть.И Арамис понимал, что к нему в тот момент чувствовал Атос. Но тактично молчал, решив не делать излишних замечаний.Рене приоткрыл рот, видимо, в попытке что-то сказать. Но вновь закрыл его, тут же приподнимаясь на локтях и хмурясь. Он опустил голову, закрывая глаза ладонью и беспомощно потирая их. Его волосы спали с худых плеч и полностью закрыли лицо мужчины.—?Оливье, я устал,?— озвучил он и как-то чересчур обречённо вздохнул. А после в секундном порыве неконтролируемой злости ударил руками по подушке. —?Я устал от этих интриг, устал от постоянных покушений, от этих глупцов-прихожан, которые в руки лопаты никогда не брали, зато от Господа богатств требуют. Я устал от этих докучливых прилежниц, от своих жалоб…Он замолчал на полуслове и поднял голову, взглядом утыкаясь в деревянную спинку кровати. И вдруг его будто осенило: он распахнул широко глаза, приподнял брови, а после вновь прикрыл свои грустные очи и выдохнул.—?Я устал от самого себя,?— подытожил Рене, после чего лёг в то же положение и крепко сжал подушку в своих тисках.Атос не отвечал, потому как понимал, что обычные слова о светлом будущем и об окончании сегодняшнего происшествия его не успокоят. Чтобы Рене поверил в успех завтрашнего дня, он должен был быть уверен, что этот день вообще наступит. А в тот момент он был слишком пессимистичен, чтобы вообще поверить во что-либо.Де Ла Фер молчал, ожидая, когда Арамис продолжит. Но тот тоже хранил молчание и в отличии от графа не ждал ответа на свои переживания. Атос понимал бесполезность своих слов, поэтому вместо пресловутых обещаний о том, что всё обязательно будет хорошо, он только приблизился к нему и со всевозможной нежностью, на которую был только способен, коснулся губами виска аббата. Потом спустился ниже, целуя его точенные скулы; ниже, касаясь обветренными губами порозовевших от температуры в комнате щёк.А Рене не реагировал, будто был вовсе неживой. Атос не отстранился, впрочем, надеясь не получить ответную ласку, а просто хотя бы немного успокоить его взвинченного аббата.Де Ла Фер отстранился всего на долю секунды, чтобы окинуть взволнованным взором поникшее лико Рене, как вдруг тот распахнул глаза и медленно, заботясь о больно ушибленном копчике, повернулся лицом к графу и открыл свои горящие в темноте глаза, благодарно улыбаясь.Д’Эрбле пододвинул свою подушку ближе к графу и снова лёг, чтобы теперь властно обвить шею графа рукой и любопытными глазами досконально изучать морщинки на чужом лице. Атос по своему обыкновению положил руку на талию аббата и чуть дёрнул на себя, дабы оставить между ними минимальное расстояние. Кожа у Рене была очень горячая, но сам же мужчина изредка подрагивал от несуществующего холода.—?Вам стоит отдохнуть от всего этого,?— тихо изрёк де Ла Фер, начиная медленно водить пальцами по спине Арамиса. —?Отвлечься от этих забот и уехать куда-нибудь, буквально на четыре дня…Аббат было поднял голову, нахмурился и открыл рот, дабы возразить предложению графа, но темноволосый мужчина переместил свою ладонь на чужой загривок и сжал его, отчего Рене буквально проглотил слова.—?Не спорьте,?— строго прошептал он, встречаясь с несогласным взором напротив. —?Отправимся в Бражелон, Рауль как раз недавно спрашивал меня о вас,?— его волнует какой-то вопрос, который он не в силах задать мне. А после, куда вам угодно.Рене вдруг тепло улыбнулся, вспоминая, с какими юношескими переживаниями к нему часто обращался пылкий виконт. И сам аббат прекрасно понимал, почему юноша предпочитал довериться именно ему, а не отцу. Атос до безумия любил его, но некоторых моментов воспитания зрелого юноши не до конца понимал. А именно моментов по поводу любовных отношений. Д’Эрбле и Рауль условились, что в тему их личных переговоров графа посвящать не будут, зато наедине обсудят всё то, что так волнует юношу.И что касалось любовных дел, то здесь Рауль был совсем непохож на Атоса. Граф всегда был более прямолинеен, да и романтикой особо не увлекался. В отличии от его сына, который являлся достаточно ранимой натурой, предрасположенной к мягким и возвышенным отношениям.Малейшее воспоминание о разговорах с виконтом вызвало у аббата тихий смешок, который де Ла Феру был абсолютно непонятен.—?А что будет с моим аббатством? Вы не понаслышке знаете, что стоит мне отлучиться, как начинается мракобесие! —?угрюмо проговорил Рене, на что Атос только усмехнулся. —?Здесь борьба за власть упорнее, чем между Мазарини и Фрондой.О, граф прекрасно помнил тот вечер, когда вместе с Рене он прибыл в его обитель спустя два дня негласного отдыха, а в этом, казалось, святом местечке творилась всякого рода чертовщина: как рассказывали прилежницы, которые были особо близки с господином д’Эрбле (не стоит уточнять, насколько близки), прибывшие на несколько дней раньше испанские послы поспорили с подопечными Арамиса, что те и ящика шампанского не осилят. Как выяснилось, осилили, но это повлекло некого рода недовольства среди испанцев, а потому те начали отстаивать свою честь посредством буйственных драк и сломанных об голову скамеек.Граф понимал, что попади такая история за стены аббатства, то это подорвёт реноме не только самогО святого места, но и его наставника, коим являлся Рене. И, к слову говоря, однажды всё-таки подобная неприятность разнеслась по округе, но Арамис успел её уладить до того момента, как она могла бы дойти до королевского двора. Или, тем более, до двора кардинала Мазарини, который Рене крайне недолюбливал после той недавней дерзости, на которую он решился вместе с друзьями.—?Впрочем,?— вдруг озвучил аббат, прерывая размышления графа. —?Особо буйных прилежников я вправе на время моего отсутствия отправить в Прованс под предлогом помощи богослужителям. Это возвысит меня, как великодушного человека, и я в любом случае останусь в плюсе.Де Ле Фер тихо рассмеялся, узнавая своего старого доброго Арамиса, делающего всё возможное не во благо, а для выгоды.—?Раз всё разрешилось, позвольте в очередной раз задать вам всё тот же вопрос,?— Рене заинтересованно сверкнул глазами и улыбнулся, внимая графу. —?Что такого Рауль спрашивает у вас, о чём у меня спросить он не в силах?Аббат неожиданно рассмеялся, вызывая недоумённый взор Атоса, и, в последний раз озорливо глянув на графа, отвернулся от него.—?Добрых вам снов, Оливье,?— посмеиваясь, прошептал Рене.Но ни через минуту, ни через две спина Рене не прекращала сотрясаться от беззвучного хохота. От чужого смеха кровать вибрировала настолько, что это трепетание ощущал даже Атос. Неоднозначная реакция товарища немного смутила его и разожгла в нём интерес, но он старался казаться сдержанным, пытаясь даже показать, что к этим тайнам Рауля относится равнодушно. Но он как-то резко ободрился, чтобы Рене поверил в правдоподобность его наигранного спокойствия.—?Я задал вопрос,?— граф попытался взять Рене строгостью, но тот лишь рассмеялся ещё сильнее от этого неподходящего под момент властного тона мужчины. —?Рене, чёрт бы вас побрал!Арамис даже больше не старался скрыть своего смеха, что ещё сильнее раззадорило графа. Темноволосый резко дёрнул аббата на себя, заставляя того лечь на спину, и примял его своей тяжёлой рукой к кровати, чтобы тот больше не отвернулся от него.—?Позволите пытать вас? —?Рене наконец успокоился, вытирая проступившие слёзы. Он вцепился в руку графа и попытался убрать её, но, заметив это рвение, Атос лишь придавил его сильнее.—?Мне с такой частотой приходят обещания расправы, что они стали мне уже надоедать,?— проговорил Рене и дёрнулся наверх, грозясь столкнуться с графом лбами, но мужчина давил на д’Эрбле с достаточной силой, чтобы тот остался на месте. —?Атос! Ну, в самом деле. Вы сейчас выступаете не лучше, чем наш неопытный Рауль!Но мужчина и с места не сдвинулся, продолжая смирять притихшего Рене изучающим взглядом. Аббат тяжело вздохнул, закатил глаза и улыбнулся.—?Мальчика просто интересуют любовные беседы,?— граф нахмурился и отстранился, но взгляда от Арамиса не отвёл. —?Не волнуйтесь, я консультирую его только в тех случаях, когда считаю это уместным.—?Тогда я всё ещё не понимаю, почему он не обращается ко мне.—?Потому что это равносильно тому, если бы садовник спрашивал у гончара, как правильно сажать цветы,?— Арамис улыбнулся. —?Ну, в самом деле? Вспомните, что вы ответили на моё признание?Атос поразмыслил немного, вспоминая тот памятный момент.—?Я сказал, что это взаимно,?— невозмутимо ответил он.Только услышав это, Рене возмущённо округлил глаза и принял сидячее положение. Аббат обладал прекрасной памятью, чтобы запоминать какие-то моменты. Особенно это касалось каких-то важных мгновений, которые ему хотелось бы запомнить на долгое время. И немалое количество моментов в воспоминаниях Рене были связаны именно с графом.—?Да, а до этого вы сказали мне, что из-за этой любви я плохо кончу,?— аббат проследил за реакцией Атоса, но, не возжелав ожидаемого смятения, продолжил:?— а своей кончиной я разобью вам сердце и повешу непоколебимое чувство вины на вас.Граф сделал вид, будто бы так и не вспомнил этого вопиющего случая. Впрочем, была ли это просто видимость или же де Ла Фер и впрямь ничего не помнил, Рене так и не понял.—?Я лишь предполагал возможные исходы,?— возразил граф, после чего Рене усмехнулся и лёг обратно.Как он этот делал прежде, аббат удобно устроил свою голову на широкой груди Атоса, свободной рукой безвольно водя по чужой шее и изредка задевая чёрные патлы мужчины. Атос не мог не ответить на ласки, а потому приобнял его со спины, успокаивающе поглаживая его плечи, шею, лопатки?— до куда он только дотягивался.Аббат как-то признался ему, что эти ненавязчивые касания помогают ему уснуть, поэтому каждый раз, когда им удавалось остаться наедине, граф пользовался этой хитростью уже безо всяких напоминаний и просьб самого Рене.Разговоры особо не вязались. И не потому, что поговорить было не о чем, напротив, у них было слишком много тем, чтобы успеть обсудить их за столь короткую ночь. Просто каждый пытался заснуть, диалоги не способствовали этому, а только бодрили необходимостью думать над сказанным.Лишь когда Рене перестал массировать чужую шею, граф остановил свою руку, прислушиваясь. В комнате, как и прежде, царила полная тишина, нарушаемая только надоедливым тиком часов. Де Ла Фер затаил на пару мгновений дыхание в попытке услышать размеренное сопение аббата. Но тот будто тоже перестал дышать, и Оливье даже показалось, что спина Арамиса перестала вздыматься от прежних коротких вдохов.—?Часы стоит сменить,?— неожиданно огласил Рене, отчего Атос даже дёрнулся. —?Они действуют мне на нервы.Граф усмехнулся ?особой? наблюдательности горячо любимого друга и продолжил свои ласковые поглаживания. Рене, в поиске удобного положения немного поводив щекой по груди графа, наконец удобно устроил свою голову и вновь прикрыл глаза. Когда настойчивое тиканье казалось ему особенно громким, он хмурился.—?Рене,?— вполголоса позвал граф, ожидая отклика.Аббат ответно промычал, показывая свою дальнейшую готовность выслушать Атоса.—?Я безумно соскучился по вам,?— изрёк граф и почувствовал, как д’Эрбле расплывается в широкой улыбке. Его пальцы начали энергичнее водить по телу Атоса, а плечи с удвоенной силой дрожать от приятных прикосновений графа.—?Это взаимно,?— довольно проговорил аббат.Повисла непродолжительная тишина, которая была нарушена хмыканьем Атоса.—?Нет, Рене. Соскучился немного в другом смысле,?— аббат нахмурился, не до конца понимая сути. Но стоило только темноволосому мужчине провести рукой ниже, беспардонно пытаясь сдёрнуть с д’Эрбле одеяло, как тот лукаво засмеялся и кокетливо прищурил глаза. Он натянул одеяло обратно и приблизился к лицу графа. Оливье блаженно прикрыл глаза и почувствовал практически невесомое, но длительное касание чужих губ на его щеке. После чего Рене опустился ниже, запечатляя ненастойчивый поцелуй уже на тонких губах графа.И стоило только графу позволить разомлеть себе в этом лёгком дурмане захвативших его ощущений, как вдруг Рене прикусил нижнюю губу Оливье и отстранился, заставляя графа зашипеть и недовольно зыркнуть на уже улёгшегося на грудь аббата.—?Не расслабляйтесь, пока я рядом,?— усмехнулся Рене и снова прикрыл глаза. —?Обещаю, как только наши друзья покинут нас, вверяю всего себя вам.—?Ловлю на слове,?— незамедлительно ответил де Ла Фер.Ни один из мужчин больше не проронил ни слова. Видимо, под действием данного ему обещания, а может и из-за накатившей вмиг усталости, Атос заснул первым. Рене это понял, когда рука графа повисла в воздухе, переставая дарить д’Эрбле приятные поглаживания.Сам же аббат ещё долго не мог совладать со своими мыслями. Вновь оставшись наедине с ними, он не мог успокоить их, заставить замолчать хотя бы на пару минут, чтобы за это время успеть впасть в дрёму. Мощным потоком они врывались в разум Рене и с такой же скоростью покидали его, сменяясь другими, более утомительными думами.Тревожные мысли в самом деле долго не давали ему уснуть, и в какой-то момент, когда аббат случайно обратил свой взор на окно, он заметил, как медленно рождался рассвет. В келье по-прежнему был слышен быстроходный тик напольных часов, выводящий Рене из себя, к которому теперь прибавилось тихое, но, в отличии от этого тиканья успокаивающее посапывание под боком.Понемногу Арамис чувствовал, как тяжелеют его веки, и как настойчивые мысли уступают лёгкому туману в голове. А пока в комнате становилось всё светлее и светлее, аббат всё ещё пытался заснуть. И только когда на улице засияли первые лучи раннего, ещё не пробудившегося солнца, Рене почувствовал благоговейную лёгкость от отстранённость от окружающего мира. К самому утру он заснул…Несмотря на большой соблазн поспать подольше, аббат всё-таки проснулся достаточно рано, как и подобает духовному лицу. Когда он открыл глаза, то в тот же миг окинул внимательным взором правую половину своей просторной кровати. Как он и предполагал, Атос ушёл в гостевую комнату, дабы у прилежников не возникало лишних вопросов по поводу исчезновения де Ла Фера из предоставленной ему комнаты.Чувствовал себя Рене на редкость неплохо, хотя весь последующий день его преследовала изнемогающая сонливость от долгих недосыпов.В келье было прохладно из-за распахнутого окна, а потому Рене поспешил облачиться в свою тёмную сутану, которая, впрочем, не согревала, но давала какое-то обманчивое ощущение тепла. Волосы он предусмотрительно помыл вчера ночью, поэтому ему оставалось только покрыть их тонким слоем лавандового масла, услужливо привезённым графом из Марселя, а после тщательно расчесать шелковистые пряди.В то утро он наконец спустился из своей кельи, дабы наградить подопечных присутствием во время молитвы, отчего все слухи о нездоровье их аббата улетучились с той же скоростью, с которой они появились. Прилежники были очень рады вновь увидеть д’Эрбле среди них, а потому все молящиеся были как никогда приветливы и улыбчивы.Даже Пьер, слывший неисправимым невежей, и который в первых же день приезда нагрубил Портосу за его неаккуратное обращение с дверными ручками, самолично вызвался подать гостю завтрак. Дю Валлон долго не приступал к нему под страхом быть отравленным, но вскоре приятный аромат свежей каши улетучил все сомнения великана.Атос и д’Артаньян, со вчерашнего позволения Рене, прогуливались по небольшому садику подле аббатства, обсуждая какие-то поверхностные проблемы о воспитании будущего поколения и выросшей цене на хорошее вино.Казалось, что всё встало на прежние места: жизнь вернулась в размеренно русло, сменяя утомительные интриги на мирское бытие. Но Рене понимал, что оскорблённый отказом д’Альбон попытается воплотить свою идею вновь, и шанс, что во второй раз вместо переговорщиков к д’Эрбле уже проставят наёмника возрастал с каждым днём.Но через некоторое время он был снова приглашен с Сен-Жермен после того, как настоятелю этого славного местечка стало лучше. Там Арамис надеялся встретиться с неблагочестивым интриганом и выяснить все отношения лично. Но планами с друзьями он делиться не спешил?— считал, что на это не было надобности. А с Атосом не посоветовался, потому что видел, как тот рвался домой поскорее встретиться с Раулем.Как и было обещано, после однодневного отдыха с друзьями, в который входили конная прогулка, под конец превратившаяся в настоящие скачки, и очередной званный ужин, Портос и д’Артаньян разъехались по своим делам, непременно обещая новую встречу.Де Ла Фер, воспользовавшись обещанием Рене, провёл с ним всю ночь напролёт за неважными разговорами, распаляющими непристойностями на ухо и многочисленными отметками грешной любви. А после он уехал, обещаясь вернуться через неделю и устроить аббату необходимый отдых.Встреча в Сен-Жермен, как и ожидал д’Эрбле, была не из приятных. Старик вёл себя так, будто ничего не произошло, но, выказывая благодарности за поддержку своего аббатства, он ни разу не упомянул Рене, хотя тот вкладывал на его ветхую колокольню немало денег из своего капитала.Распрощались они так же холодно, и, будучи уже на пути к своему обитель, Рене ждал очередного удара. Но, стоило только д’Эрбле ступить на порог своего аббатства спустя несколько продолжительных дней его путешествия, как его известили о внезапной кончине д’Альбона. Впрочем, Рене даже не смог найти в себе хотя бы каплю жалости ради этого нехорошего человека.Как бы сильно аббат не любил его, он всё-таки явился на проводы, и, уходя, возложил несколько алых роз из своего сада в память об этом неприятном старике…