1 часть (1/1)

Свет вливался прямо в зрачки. С каждым ударом сердца его скорость увеличивалась вместе с яркостью: свет словно желал затопить не только смотрящего, но и всё тёмное пространство, что окружало его. Странность была: он не ослеплял. Глаза поглощали этот свет, причём жадно, будто только того и ждали годами. Неизвестным образом он через них проникал прямо в сердце. И горести, что не то что камнем, скалой громоздились на нём, рассыпались в прах от этой непонятной природы сияния.Сердце благоговейно пело что-то в бескрайнее море Вселенной. И свет отвечал ему дивной музыкой, простой настолько же, насколько чистой и идеальной. Глаза заслезились. Юноша сморгнул слёзы, не желая прерывать контакт с поющим светом. Но вдруг в ужасе воскликнул, поняв, откуда этот свет.Светили фары автомобиля. И пел не свет?— верещал сигнал. Внедорожник, рассекая воздух, на всех парах нёсся к хрупкой фигуре, застывшей посреди дороги.Моцарт подскочил на узкой койке вагона. ?Стоило задёрнуть шторки,??— подумал про себя он, взглянув на фонарь, источник света, что послужил его пробуждению. Ласковый голос объявил об отправлении поезда.Последний тряхнуло мягко, почти незаметно. Неподвижная картинка за окном пришла в движение, начала ускоряться. Мелькали фонари. Из приоткрытого окна несло прохладой. Вольфганг со вздохом опустил голову на подушку, поуютнее закутался в тёплый плед. Он не знал даже, радоваться тому, что находился он на волосок от смерти во сне, а не наяву, или огорчаться, потому как о смерти задумывался всё чаще и вроде бы не прочь был завести с ней… тесные дружеские отношения. Как и водится?— на веки вечные. Во сне тот свет принёс ему кратковременное облегчение.Слишком много навалилось на него: он не успел оправиться от смерти отца, как тут же выяснилось, что любимая девушка предпочла ему другого. Не то, чтобы он испытывал особо сильные чувства к Алоизии. Скорее, он просто разочаровался в ней до глубины души; оттого чувствовал себя одураченным. Ведь неглупый, мог бы и раньше понять, что так и суждено завершиться их отношениям, заметить, что разные они люди.Не в хорошем смысле разные. Если Вольфганг из тех, кто бескорыстно поможет, да ещё и рад будет, то она везде будет искать выгоду. В любой мелочи выбьет что-то для себя, даже не задумываясь о других. А если выгода покажется малой, не постесняется выразить недовольство. Но талантливая, спору нет… Лишь бы её амбиции не задушили этот талант.?Потому что мой они, вероятно, задушат. Иначе как объяснить то, что я даже небольшой концертный зал собрать не могу? Не иначе, как кто-то сверху заботится о том, чтобы при жизни я ничего не добился, оберегает от внимания…?Вольфганг раздосадовано повернулся на другой бок. Сон не спешил скрыть его от грубоватой и неприятной реальности, а яркое послевкусие сна становилось блёклым с каждой секундой. Интересно, какой будет следующая станция. Может, остановка будет долгой, и он хотя бы прогуляется??Строго говоря, что за беда в том, что моя музыка слишком чужая для этого мира? Ведь она рождается в моей душе, а я способен сделать так, что она появится в мире. Это неслучайно, и это самое главное. Самое главное?— не сдаваться. Самое главное?— не отчаиваться.?Он убеждал так себя уже несколько месяцев, но тоска и уныние липкой паутиной колыхались у него на пути. Иногда ему снилось, как он прорывается к какой-то неведомой цели сквозь колючие заросли, словно принц в сказке про Спящую Красавицу. Он рассекал плечом воздух, напрягал всё своё хрупкое тело, кривил лицо в крике о помощи.Помоги мне.Услышь меня.Он всё время искал кого-то в своём сне, но так и не находил. Может то, что он искал, или кого он искал, и есть ключ к избавлению от этой сладко-горькой пытки?Быть непризнанным, но знать, что ты сделал всё, что можно, лишь бы этот мир стал лучше?— это своего рода испытание.При жизни ты тень в этой Вселенной: через века воссияешь, оживёшь в своих произведениях.Быть непризнанным?— значит жить наоборот: не ты рождаешь творения?— они рождают тебя.Не ты создаёшь творения, а они создают тебя.Ибо они сильнее тебя.Ты только человек, которому по воле Судьбы довелось прикоснуться к непостижимому идеалу и принести толику его света в этот мир.Он примет его, но тогда, когда будет к этому готов.А пока, Амадей, ты лишь Луна, что отражает солнечный свет.Непостижимо.Моя музыка превосходит меня самого.Небеса…И вновь поющий Свет!Поезд остановился. Вольфганг резко открыл глаза, с удивлением отмечая, что всё-таки задремал, ушёл в свои мысли. Может, стоит остаться в купе? Он ведь почти уснул, и без прогулки обойдётся.Но, как это обычно у него бывало, при мысли о возможности какого-либо маленького приключения, сон отошёл на второй план. Маленьким приключением он считал даже встречу с бездомным котом у вокзала. В любом случае, находиться вне вагона гораздо интереснее, даже небольшие новые впечатления могут развеять тоску. Судя по картине за окном, это был довольно крупный город, значит, остановка может быть долгой.Вольфганг накинул на плечи ярко-красную ветровку, зашнуровал кеды. На всякий случай положил в карман джинсов смартфон и несколько небольших купюр. Теперь можно и прогуляться. Он отворил дверь и нос к носу столкнулся с человеком. Тот охнул от неожиданности, а потом негромко рассмеялся.—?Простите, я немного неуклюжий,?— улыбнулся Вольфганг, пропуская в купе попутчика. Он только сейчас понял, что ненароком сказал это по-немецки, и человек мог его не понять. Однако, он понял.—?Что вы, не стоит извинений,?— ответил незнакомец, с явным облегчением складывая на своё сидение спортивную сумку и чехол, судя по всему, с гитарой.Голос у него был приятный. И внешность у него тоже была приятная, но всё-таки самая обычная. Лампа, что он включил рядом со своим сидением, осветила стройную фигуру. Темноволосый, кареглазый. Одет элегантно. Неяркая, обыкновенная внешность, но что-то было в нём, от чего Вольфганг не мог оторвать глаз. Может, некая внутренняя сила, что отражалась в его глазах? Сам он явно был добродушен и приветлив, так что Вольфганг не преминул познакомиться.—?Меня зовут Амадей.Вольфганг удивился, тому, что у него вырвалось именно это имя. Может, он ещё просто сонный? Он всегда и всем представлялся первым. Безусловно, ему очень нравилось своё второе имя, он даже сам его создал, но потому оно было чем-то слишком личным.—?И если вам удобнее, я буду говорить по-английски,?— добавил Вольфганг.—?Мне удобно говорить по-немецки,?— расплылся в улыбке незнакомец. —?Вы любезны, но при этом открыты, не притворяетесь и не надеваете маску. Я не совру, когда скажу, что мне приятно познакомиться. Меня зовут Антонио.Они пожали друг другу руки.—?Хотели прогуляться? —?кивнул на дверь Антонио. —?Простите, что немного нарушил планы.—?Можете обращаться ко мне на ?ты?, мы, похоже, ровесники. А я люблю неформальное общение,?— немного доверился Вольфганг, садясь рядом с Антонио.—?Ты мне нравишься всё больше и больше, Амадей,?— ответил мужчина. —?Ты тоже обращайся ко мне подобным образом. Мне двадцать восемь.—?Ого! —?Вольфганг не на шутку удивился. —?А выглядишь… на все сто!Он звонко рассмеялся и мигом залился краской, осознавая, как плоско, и оттого забавно выразился. В этой плоскости и была вся прелесть: Антонио тоже рассмеялся, и смех этот звучал очень радостно.—?Я обожаю в людях такую непосредственность,?— сказал он.Они пересеклись взглядами, и Вольфганг невольно сглотнул. Его глаза были знакомыми. Антонио тоже моргнул, словно удивляясь чему-то.И Вольфганг почувствовал, что хочет быть ближе к этому человеку. ?Мда. Хочу близости с мужчиной. Вот что значит долго не иметь интимных отношений?.Антонио отвёл взгляд, но Моцарт понял, что тот лишь сделал вид, что ему надо отвлечься на телефон. Моцарт чувствовал, что Антонио, как и ему, не хотелось прерывать зрительный контакт, но дольше задержать взгляд было бы уже неприлично. Он чувствовал, что Антонио хотелось того же, чего и ему. Это было странное ощущение. Они ведь виделись впервые, что за наваждение?—?Я пойду… прогуляюсь,?— кашлянул Вольфганг, медленно поднимаясь. —?Мы долго стоим здесь?—?Двадцать пять минут,?— ответил Антонио, поднимаясь. —?Можно я составлю тебе компанию? Прогулка перед сном пойдёт на пользу. А разговор с попутчиком?— это то, что стоит сделать каждому хотя бы раз в жизни.Вольфганг скорее бросил бы на неделю заниматься творческой деятельностью, чем отказал бы ему.На платформе почти никого не было. Стоять просто так было холодно и неинтересно, так что молодые люди, не сговариваясь, прогулочным шагом направились вдоль поезда, а затем повернули к зданию вокзала. Здание вблизи оказалось вовсе не таким внушительным, как издалека. ?Обычно бывает наоборот, ??— с интересом заметил Моцарт. Вот и ещё одна необычность в копилочку. На табло высвечивалось время и температура воздуха. Плюс шесть по Цельсию, вполне нормально для зимней ночи.—?А мне казалось, что мы приехали в большой город. Я думал, тут будет много людей. А те здания издалека выглядят внушительно. А ты живёшь в этом городе? —?Вольфгангу немного неуютно стало молчать рядом с едва знакомым человеком, и он принялся засыпать Антонио вопросами.—?Я был здесь по делу,?— лаконично ответил Антонио. —?Теперь еду в Вену. Там я живу. А ты откуда едешь, Амадей?—?Я из Парижа, тоже еду до Вены. Там меня встретят… А потом в Зальцбург.Он резко погрустнел, и не мог скрыть этого. Пять лет назад в Париже умерла от сердечного приступа его мама, и он порой накручивал себя, что это случилось из-за него. А теперь он едет в Зальцбург провожать в последний путь отца. Он даже боялся гадать, кого ещё может отобрать у него жизнь. Он уже боялся привязываться к людям.—?У тебя что-то случилось? —?тихо и участливо спросил Антонио, заметив напряжённое лицо юноши. —?Я могу чем-то помочь?Вольфгангу показалось, что его рванули и разодрали надвое. Он со всхлипом втянул воздух и поскорее отвернулся, стесняясь своих слёз. Однако, ожившее воспоминание о строгом, но любимом, и уже мёртвом отце не оставляло его.?Я не смогу поговорить с ним, обнять, похвастаться своими произведениями, приготовить ему кофе, я ничего-ничего смогу! Его нет!??— он вдруг вспомнил, как отец учил его играть на фортепиано и на скрипке. Какой у него был голос, манера речи, походка, как он сдержанно, но ласково хвалил за успехи, как любил он декадентский и такой обычный по мнению Вольфганга торт ?Захер?, гулять весной и осенью в парке Мирабель, а летом у фонтана на Капительплатц, да чтобы брызги попадали на разгорячённую Солнцем кожу и одежду. Его больше не было и уже не будет.—?Амадей, что у тебя случилось? —?настойчивей спросил Антонио. Он выглядел обеспокоенно, но Вольфганг отметил этот факт как-то на периферии сознания. Он поплотнее укутался в куртку, а потом резко отвернулся. И почувствовал себя глупо: Антонио только хотел ему помочь. Разве виноват он в том, что Моцарту пришло в голову пореветь об отце прямо у вокзала?—?Просто у меня… отец умер,?— выдавил из себя он, проглотив ком в горле. —?Я не должен тебя грузить… П-просто…Он не смог подавить вырвавшийся из горла звук. Что-то между стоном и рыданием. А когда понял, что больше не сможет притворяться спокойным, плюнул на всё и горько расплакался в голос.Вольфганг немного обрадовался своей слабости, когда почувствовал, что Антонио осторожно обнял его, а когда Моцарт не отстранился, объятие стало ещё крепче и заботливее. Антонио был выше него, и Вольфганг уткнулся лбом ему в плечо, так он когда-то обнимал отца. Юноша на миг даже представил, что это не Антонио его обнимает, а отец. Но оттого стало ещё горше.Он почувствовал руку у себя на голове. Антонио успокаивающе гладил его, что-то шептал на чужом Вольфгангу языке. Моцарт ощущал безграничную благодарность к этому человеку за то, что он его понял.—?Мне не стоило,?— отстранился он мужчины, когда понял, что уже в более-менее сносном положении духа. И смутился, когда в свете фонаря увидел тёмные пятнышки от слёз на синем плаще Антонио.—?Конечно же стоило,?— не согласился он. —?Нельзя подавлять в себе эмоции. И плакать о почивших родных?— это более чем нормально. Это даже необходимо некоторое время. Но предаваться скорби надолго?— губительно. Тебе надо отвлечься, пойдём,?— он мягко взял ладонь Вольфганга в свою. —?Ты замёрз. Почему ты едешь в такой лёгкой куртке? Она же летняя.—?Мне она нравится,?— буркнул Вольфганг. Не признаваться же, что не было лишних денег на демисезонную одежду.—?Нравится значит. Ты алкоголь пьёшь?—?В поезде же нельзя…—?А мы никому не скажем. Просто посидим тихо-тихо в вагоне-ресторане. Ты согреешься и отвлечёшься.—?А что ты предлагаешь выпить? —?немного загорелся Вольфганг. Выпить алкоголь там, где нельзя, с человеком, которого едва знаешь, но он тебе уже жутко нравится?— да, это определённо могло отвлечь его.—?У меня есть настоящий шотландский виски?— скотч. Из Лоуленда.***Знамо дело, после полуночи в вагоне-ресторане посетителей не было. Как не было и свежей горячей еды, только полуфабрикаты и микроволновая печь, в которой их можно было разогреть. Немного заспанный официант продемонстрировал также немного увядшие салаты.Но пришли они вовсе не есть. Для вида заказали закуски и сели в угол, туда, где потемнее. Антонио даже попросил официанта немного приглушить свет.—?Да, этот скотч вряд ли думал, что пить его будут ночью, на международном маршруте, тайком, да ещё и из обычного стакана,?— тихо говорил Антонио, наливая понемногу из бутыли. —?И что закусывать мы их будем бифштексами. Впрочем, с мясом или рыбой этот напиток сочетается, так что бифштекс?— это ещё неплохо.Моцарт всё ещё грустно молчал, но тоска больше не наваливалась на него. Просто хотелось помолчать.Антонио, посмотрев на мрачного попутчика, уже хотел было выпить не чокаясь, но Моцарт всё же поднял стакан.—?За встречу, которая меня оживила,?— с улыбкой сказал он.—?А ведь скотч называют водой жизни,?— пригубил напиток Антонио. —?Нравится?—?Очень. Такой… травяной. И я как будто чувствую ещё орех и нотки малины. А послевкусие свежее. Я не дегустатор, не умею красиво описывать напитки.—?А чем ты занимаешься?—?Я музыкант,?— с достоинством поднял голову Вольфганг. —?И если ты сейчас скажешь, что это несерьёзно, я уйду в купе и больше не буду с тобой сегодня разговаривать.Антонио лишь мягко рассмеялся, глядя на юношу с большим интересом.—?Я ни за что так не скажу. Ведь я тоже музыкант. Антонио Сальери, к вашим услугам.—?О… —?Моцарт обрадовался тому, что был способен удивляться. —?Я о вас… о тебе наслышан. Ты пишешь музыку для фильмов, и у тебя даже есть награды. В отличие от меня дела у тебя…—?…идут как обычно,?— прервал его Антонио. —?Ничего особенного.—?Ты устраивал концерт в этом городе?—?Меня попросили сыграть для одного человека,?— ответил Антонио.—?Понятно. А я далеко не так успешен,?— печально заметил Моцарт, вилкой ковыряя жёсткий бифштекс. —?Раньше я ещё мог давать частные концерты, потому что был ребёнком, а теперь куча юридических проволочек и неурядиц со звукозаписывающими студиями, театрами и концертными залами. Это всё из-за моего не слишком привычного массам творчества. Говорят, что моя музыка не будет иметь успеха, потому что она…—?…для узкого круга,?— кивнул Антонио. —?Я понимаю, Вольфганг.—?Что? —?встрепенулся Моцарт. —?Я не говорил…—?Если я не ошибся, ты?— Вольфганг Амадей Моцарт. Я не ошибся?—?Нет,?— слабо улыбнулся Вольфганг. —?Мне очень приятно, что моё творчество всё-таки помнят. И что меня помнят.—?Тебя невозможно забыть. И твою музыку тоже. Честно… она гениальна. Она разительно отличается от всего, что я когда-либо слышал. Для меня честь быть знакомым с тобой.Вольфганг почувствовал, как скотч дал ему в голову. От таких слов его сердце забилось чаще. Или это из-за виски такая реакция организма?Антонио налил ещё.После третьей порции Моцарт уже было подумал, что вот-вот забудет свои проблемы. Они обсуждали и классическое создание музыки, и программы-трекеры, и фирмы-производители музыкальных инструментов, и пресловутые студии, и даже проблемы защиты авторских прав.После четвёртого Моцарта разморило. Он уже не говорил, а просто слушал рассказы Антонио об Италии и чему-то улыбался.После пятого он начал клевать носом.—?Мне кажется, нам пора,?— немного пьяно пролепетал Сальери.—?Уже? А я бы всю жизнь провёл с тобой,?— очень пьяно пробормотал Моцарт.—?Мне уже не кажется, что нам пора.—?Вот именно, давай ещё посидим.—?Мне не кажется, потому что нам точно пора,?— вздохнул Антонио. —?Посмотри на себя.—?Сам меня напоил, а теперь ещё и говорит что-то,?— бормотал Моцарт, выползая из-за стола.Он запнулся, и белое блюдце полетело на пол. Официант встрепенулся, подбежал. Антонио покачал головой и прикрыл рукой лицо.—?Вы что пьяны?! —?изумился молодой человек, глядя на нетвёрдо стоящего на ногах юношу и робко прячущего бутыль в пакет Антонио.—?Я не пьяный, я вдохновлённый, хотите и вас вдохновлю,?— пробормотал Моцарт, подтягивая за шею и целуя обескураженного такой наглостью официанта прямо в губы.***—?Если бы ты не засосал его, нас, может и не высадили бы на ближайшей станции,?— раздражённо шагал впереди юноши Антонио. —?Нам ещё повезло, что границу Австрии мы пересекли до того, как стали отрываться в вагоне-ресторане. Вот скажи, зачем ты это сделал?—?Я его не целовал, я на него упал просто,?— пристыженно говорил Моцарт. —?Кто виноват, что у него губёхи в пол-лица… И что он не любит целоваться. Только он и виноват!—?Ой, Моцарт,?— выдыхал Антонио. —?И куда нам теперь?—?Очевидно, в вытрезвитель.—?Тут и так холодно, как в вытрезвителе.—?Ты был в вытрезвителе?!—?Я сейчас там буду с твоим пьяным замёрзшим телом,?— фыркнул Антонио, подтягивая это самое тело с сумкой через плечо за руку. —?Ох, ты и правда совсем замёрз. Да и алкоголь у тебя уже выветрился почти.—?Намёк понят, ищем бар,?— сказал Моцарт, и только сейчас огляделся. —?А где это мы?—?В землях Тироля, где-то неподалёку от Инсбрука. Поздравляю, до Зальцбурга теперь ближе, чем до Вены. Жду приглашения в гости, это по твоей милости мы не доехали до столицы.—?Ох, а в Вену должна прилететь сестра,?— покачал головой Моцарт. —?С ней я и должен был встретиться. Она живёт в Лондоне.—?Смотри, на карте указано, что поблизости есть хостел,?— в ответ сказал Антонио, опуская сумку на землю. Он внимательно изучал карту в смартфоне.—?Зачем идти спать в хостел, если можно пойти в бар? —?с искренним недоумением спросил Вольфганг.—?Ценю твой энтузиазм, но мы с дорожными сумками, вообще-то. Надо их хотя бы забросить в номер.—?Антонио, ты офигительный человек,?— расплылся в улыбке Моцарт. —?И за любой движ, и мозги всегда на месте.—?Просто находка для раздолбая вроде тебя,?— фыркнул Антонио.***Бар был почти пуст: наступало утро понедельника.?Мы остались с тобой в этом баре одни…?—?Как будто весь мир для нас двоих,?— растянулся в улыбке Моцарт.—?Рад, что ты улыбаешься.?За стеклом почему-то мелькают огни?.Они заказали шотландский виски и сели, как тогда, в вагоне, в угол. Посетителей не было, потому сидеть за круглыми столиками посреди зала не хотелось вдвойне.—?За эту ночь я пью уже шестой раз,?— попробовал напиток Моцарт.—?Я плохо на тебя влияю,?— ворчал Антонио. —?Спаиваю.—?Отвлекаешь,?— с удовольствием отпил глоток Вольфганг. —?Этот скотч очевидно хуже, чем твой фирменный из какого-то там ленда. Вообще фирменный напиток австрийцев?— пиво.—?А я думал кофе.—?Из алкогольных?— пиво. А ещё у нас вина классные. Из Вахау, например. Говорят они лёгкие, свежие, пахнут абрикосами и персиками.—?Ну уж нет, вино оставь Италии.—?Повторить? —?подошла официантка.Они повторили.—?Музыка какая, прямо для бара,?— промурлыкал Моцарт, потягиваясь. —?Вот только не пойму, на каком языке это поют.—?На русском. Я слышу два знакомых слова: ?девятый?, ?ночь?… И что-то про помощь ещё.?Положи свою голову мне на плечо.В этом мире случайного нет ничего?.—?Антонио…—?Что, Амадей?—?А давай потанцуем.?Это тайная миссия, но только вот в чём её смысл??—?Антонио, они поют про скотч. Я тебе отвечаю,?— шептал Вольфганг, покачиваясь в объятиях мужчины. —?Так можно петь только про бар и про виски. И про всю эту жизнь.—?А я думал, русские про водку поют,?— задумчиво произнёс Антонио. —?Она же вроде у них фирменный алкогольный напиток.Вольфганг рассмеялся, крепче охватывая плечи мужчины.Уверенное было тело у Антонио, и хотелось ему поддаться. Приятно было находиться в его объятиях, приятно руки грели тонкую талию. Не хотелось, чтобы песня заканчивалась.Они покачивались в такт музыке и улыбались друг другу. И смотрели в глаза. И показалось тут Вольфгангу, что из зрачков Антонио льётся тот ослепительный свет, что привиделся ему этой ночью во сне.—?Антонио, тебе снился сон про свет? —?спросил он тихо. —?Будто прямо в глаза льётся свет. Ты стоишь в темноте, один, но этот свет тебя защищает от неё. Он непростой, поющий. Он всю-превсю печаль из сердца убирает.—?Нет, к сожалению,?— покачал головой Антонио. —?Красивые у тебя сны.—?Это то ли сон, то ли видение. Оно часто бывает. Я возвращаюсь в реальность и всё думаю, к чему это? Обычно сон хорошо заканчивается, но сегодня закончился страшно.Прозвучали последние ноты песни. Вольфганг замер в объятиях Антонио, ожидая следующей песни.Но следующей песни не последовало.Последовали срочные новости о крушении самолёта Лондон-Вена.***Вольфганг рыдал и никак не мог остановиться.—?Это всё неправда, неправда, неправда! —?с каждым криком он ударял рукой по каменной стене и выл. Антонио пытался его удержать, но за несколько минут Вольфганг уже успел разбить себе руки в кровь.—?Амадей, она могла выжить. Может, она вообще не полетела. Позвони ей!..—?Неправда, неправда, неправда! —?истерично кричал Вольфганг. —?Господи, ну за что, ну за что?!Ну за что-о-о… —?Он сполз по стене и тихо завыл, закрыв голову руками.—?Вот вода. Вот успокоительные. Я сейчас вызову скорую,?— тихо сказала Антонио бледная официантка. —?Бедный… бедный мальчик.Вольфганг затих: потерял сознание.—?Зная его, в больнице он долго не пробудет,?— ответил Антонио. —?Мы вместе, я отвезу его в гостиницу, и, если ему станет хуже, свожу сам. Спасибо вам за всё.***—?Антонио, скажи, что мне всё это приснилось. Что мы не были в баре, что не слышали новость…Антонио закусил губу. Ну что на это можно ответить?Таксист покосился на них и хотел было вставить свои пять копеек, но Антонио так глянул на него через зеркало заднего вида, что у того отнялась всякая охота комментировать трагическое происшествие.***—?Восьмой мой скотч за эту ночь,?— тоненьким голосом пел Вольфганг, покачиваясь посреди номера в хостеле. Он выудил у Антонио остатки скотча из сумки, пока мужчина отлучился помыть руки.—?Амадей, позвони ей.—?Чтобы услышать длинные гудки?Антонио забрал бутылку из рук юноши. Тот упал на свою кровать, бледный, дрожащий, заплаканный.—?Одна сестра у меня была. Одна-единственная. Одна она осталась, и её уже нет.Антонио молчал, сам едва сдерживался, чтобы не начать плакать вместе с несчастным Вольфгангом.—?Не для этого я мира. И музыка-то у меня не такая, и вообще всё идёт наперекосяк. Теперь мне жить незачем и не для кого.—?Что ты говоришь?! —?рявкнул Антонио, хватая обессиленное от рыданий тело за плечи. —?Ты ещё даже не знаешь, умерла она, или нет. Вдруг она в последний момент решила не лететь? Ты хоть знаешь, сколько таких чудесных случаев спасения бывает?Вольфганг только отрицательно качал головой, глядя куда-то в пустоту. Алкоголь и неожиданное горе убило в нём всякую надежду. Смерть надежды?— это отчаяние. Отчаяние зачастую становится последним, что мы чувствуем.—?Давай спать, Антонио, я устал,?— тихо сказал Вольфганг.—?Ну слава Богу. Утром, с восходом Солнца, позвонишь ей.Он молча закивал, потянул руки к бутылке с остатками скотча.—?Я только немного выпью. Чтобы заснуть было легче.***—?Девятый скотч за одну эту ночь, мне уже никто не сможет помочь,?— истерически хихикал со слезами на глазах Вольфганг, допивая шотландский виски.Он тихо-тихо, стараясь не разбудить измученного нервотрёпками Антонио, поставил бутылку на стол. Вышел, шатаясь, из номера. Только поющий свет на границе двух миров мог принести ему облегчение.—?Я только хочу увидеть свет,?— говорил он себе. —?Он добрый, он позволит мне остаться с ним навсегда. Антонио только жаль, хороший он человек. Зачем-то гением меня называл. Да даже если так, зачем мне всё это? Для кого писать? Для кого жить? Ради чего жить?Он вышел на улицу.—?Такая пустая,?— тихо сказал он сам себе. —?На мою жизнь похожа.Он спокойно и уверенно подошёл к дороге.—?В смерти моей будет больше смысла, чем в жизни.Послышался шум автомобиля. Вольфганг глубоко вдохнул, на мгновение его охватил страх, но в следующий момент он уверенно ступил на дорогу.***—?Зачем, Антонио?Это был первый вопрос, который он задал после того, как открыл глаза. Увидел палату, гипс на своей ноге, капельницу, осунувшегося Антонио. Он ощутил повязку на голове. Он понял всё, кроме одного.—?Зачем ты не дал мне уйти?—?Тебе рано уходить, Амадей,?— прошептал мужчина.—?Почему ты так решил? —?слёзы полились из глаз юноши ненамеренно, просто давно хотели вылиться. —?Почему? Кто дал тебе право решать за меня? Я хотел умереть, Антонио. Я не хотел жить в этом мире. Мне надоело… Я хотел увидеть поющий свет! Так… хотел… увидеть… —?он горько разрыдался, слабо охватив руками подушку. Антонио мягко обнял его, прикоснулся губами к мокрой от слёз щеке. Он жив.В сердце разлилось тепло. Пушистым, мягким солнцем оно проникало к плачущему человеку и тот, почувствовав его, стал утихать.Моцарт прислушался к себе и понял, что сейчас, в этот самый момент, когда его обнимает Антонио, впервые за долгое время он ощутил мир в своём сердце.—?Ты отчаялся, а отчаявшиеся ограждают себя от него,?— тихо сказал итальянец, мягко отстраняясь, чтобы посмотреть на того, кого едва не потерял.—?Почему?—?Если ты отчаялся, значит, уже не веришь в то, что кто-то может управлять твоей судьбой, кроме тебя. Но кто-то ей управляет, иначе как бы ты узнал о поющем свете, луч которого прикасается к тебе и твоим творениям? Который делает их гениальными, а тебя гением? Это ведь не только ты делаешь. Это что-то свыше руководит тобой, когда ты творишь, чтобы сделать лучше тебя, сделать лучше этот мир… —?Он тоже не выдержал, осёкся, закусил дрожащую губу.—?Я не хотел себя ограждать от него… Я просто устал. Я так устал Антонио! —?шептал Моцарт, давя судорожные всхлипы, которые бывают после долгого горького плача. —?У меня никого не осталось.—?Твоя сестра жива и здорова,?— улыбнулся Антонио. —?Она позвонила на твой мобильный как раз тогда, когда я проснулся, но я не успел ответить, спешил к тебе.Вольфганг разрыдался, теперь уже от счастья.—?Жива, она жива,?— без устали повторял он. Антонио показалось, что Амадей светился от счастья в прямом смысле слова. Может, и впрямь существует тот поющий свет?—?Я перезвонил ей, когда ты был уже в больнице. Она не полетела тем рейсом. Рыдала в голос и обещала, что надерёт тебе задницу.Вольфганг хохотал сквозь слёзы и понимал, насколько же он счастлив. Он перевёл дыхание, взял Антонио за руку. Ликование сменилось тихой, безграничной, светлой-светлой радостью и любовью к этому миру.—?А ещё у тебя есть я, Амадей,?— легонько сжал его руку в своей Антонио. —?Здесь и сейчас обещаю: я сделаю всё, чтобы поющий свет мы увидели с тобой вместе. Через много-много лет.Ведь не случайность, что я проснулся от страха за тебя и помчался на улицу.Ведь не случайность то, что я успел.Ведь не случайность то, что ты выжил.Ведь не случайность то, что мы встретились с тобой.Всё это сделал твой поющий свет.Сделал для того, чтобы мы могли к нему прийти.—?Как ты думаешь, у нас получится прийти к нему? —?тихо спросил Моцарт.—?Мы придём, если не поддадимся отчаянию. Придём, если переживём девятый вал.Я вас уверяю: прошло время, и они пришли туда, откуда все мы родом.Туда, где нет бурь и нет девятого вала.Туда, где даже ничто приобретает смысл.Туда, где есть поющий свет.On se reverra!..