Часть 11 (1/1)

— Ну, это… это было… — Я сделала что-то не так? — тихо спрашивает она, воскрешая в памяти глаза фаэрни — да, именно тот виноватый взгляд… Нарбелет вздыхает. Она подоспела уже к концу всего действа, и узнала подробности из эмоциональных описаний свидетелей. А Литиэль… что она? Она действует так, как научена — девочка с далекого побережья, выросшая при Храме. Ее нельзя обвинить в том, что она повторила затверженные слова… — Все хорошо, — говорит старшая ведьма. — Тебя это… не сильно напугало? — Немного жутко, — признается она, в подтверждение спокойным словам вздрагивая и отводя глаза. — Что ж… ты поступила, как должно. Не испугалась, и вообще… правда, не знаю, как это отразится на репутации Храма… но думаю, пользы от этого больше, чем вреда. А теперь голубушка, давай пойдем домой, здесь нам уже нечего делать, — женщина мягко подталкивает ее в спину. — После такого праздничка нужен отдых… как насчет маковой настойки? — Да. Да, спасибо… госпожа Нарбелет… — Что? — Ничего, — шепчет она, обернувшись на миг. — Ничего. Алое на белом кажется черным в неверном факельном огне… ?Прости, брат?. ?Будущее всегда в движении, — говорил тот единственный, кого она любила. — В живом мире, в мире свободных людей — картина будущего подобна изменчивому грозовому небу. Вспышки молний, тучи, гонимые ветром… а Единый и те, кто подчинился ему, желают сковать жизнь цепями Предопределенности — когда каждая травинка, каждая капля и каждая фэа будут петь заранее предписанный мотив. Игрушечный мирок — развлечение для создателя, который отбросят в сторону, едва он наскучит Творцу…? И вот она видит — как слова ее прорастают зернами звезд, как истина побеждает страх, и как, наконец, побеждают они — и Гортхауэр ведет войска под черными знаменами по Валинору, и как падают Врата Ночи, и как фаэрни разбивает оковы Учителя, а она исцеляет раны… и как счастливо смеется Арта, приветствуя их, тех, кто вырвал ее из оков Предопределенности… И как чужая ярость, обратившись клинком белого пламени, устремляется в открытое сердце мира. О да, Единый сурово карает тех, кто посмел вырваться из-под его власти… Они пытаются защититься, взывая к Силе Эа, но ломать — не строить, а уничтожить — проще, чем спасти. Особенно, тому, кто, не вложив в свой мир и капли силы, зовется Творцом и знает, куда бить, чтоб наверняка… Огонь. Гибель. Пустота… пепел и осколки оплавленных камней, плывущие в пустоте среди чужих звезд. Ясное понимание — победа обернется гибелью. Любая победа — как бы сильны они ни стали, ведь даже самый искусный мечник не спасется от стрелы в спину, а самые крепкие доспехи не защитят от яда. Быть может, в честном бою они и одолеют Единого, но эта тварь не выйдет на честный бой. Стрелы и яд — его оружие. Долгими ночами она лежит в темноте без сна, размышляя — как достигнуть победы? Как спасти Учителя — как спасти Арту, его сердце, его жизнь? Видения смутны, невнятны, болит голова, она спит наяву, и Морэндис уверена, что ученица влюбилась. Предлагает маковой настойки — нет, ей нужно совсем другое… Звездный лист. Растение, наделенное Силой, чьи семена, как говорилось в Гэлломэ, были принесены в мир ветрами Эа… так странно было найти его здесь! Редкое в землях Севера, почти не встречавшееся в Белерианде, здесь оно росло в лесах, как трава, и Элхэ сперва не поверила себе, когда однажды весной ощутила смутно знакомый запах, и память Литиэль подсказала, что здесь эта травка называется ацелас, и ее считают никуда не годной, ибо помимо приятного запаха не знают никаких ее свойств. А между тем она, как однажды мельком проговорился учитель, обладала свойством не только прояснять сознание, но и многократно усиливать Дары Духа — Видящих и Помнящих, целителей тел и душ… Редкая трава в землях Севера… и опасная — Учитель предостерегал от ее использования, говорил, что с нею легко потеряться в видениях, заблудиться и не найти выход. Безумие — вот чем грозил ароматный настой. Но сейчас, когда она мучительно искала и не могла найти ответа, спасения для того, кто был важнее собственной души… сейчас, когда звездный лист цвел на каждой поляне — она решилась. Два стебелька — просто бросить в чашку с горячей водой в час, когда покажутся первые звезды. И выпить на следующий вечер, перед сном — помня, что можно не проснуться… Ее не заботил риск. Ей нужен был ответ. И она его получила. Единомоментно представшие перед взором тысячи тысяч дорог… они промелькнули и схлынули, как волна — в конце каждой из них ждало белое пламя. С подступающим отчаяньем она искала хоть крохотный шанс, осознавая — его не будет. Слишком крепка связь Учителя с Артой, и слишком велика власть Единого над несчастным миром… этот круг не разорвать… Правда ли? Отчаянье. В наречии Эдайн это было многосмысленным словом. Еще оно означало решимость — ?отчаяться настолько…? и ?решиться на…? прежде звучало странно, но теперь ей казалось, что она поняла смысл этого слова. Она увидела шанс — неверный и малый, страшный и неизъяснимо тяжелый. Но это был шанс, это был путь, способный вывести их к победе… И сомнений не оставалось, когда очнувшись, она тихо повторила древние слова на языке своего нового народа: я выбираю путь… Прости меня, Учитель, и поверь — иначе было бы хуже. ***В горном храме — ночь и тишина. В горном храме запах ладана, моря и осенних листьев. В горном храме тепло мерцает свеча в окне хозяйственной пристройки, где старшие наставницы засиделись за полночь с чаем и медовыми орехами… Более десяти лет назад именно они заприметили странную молчаливую девочку — ученицу ведуньи Морэндис. Около девяти лет назад они видели ее уже другой — ровный свет души обратился в остывающий пепел. Ровно пять лет назад она пришла за помощью — нет, не ища совета о своем даре, о прошлом или о будущем. Так странно — беда ее была не той, что убивает подобных ей, но той, с которой им, дочерям войны, частенько случалось встречаться… Лишь гораздо более тяжелой. И сегодня, получив вести из столицы, сестры вновь говорили о ней. — Ты думаешь, мы поступили правильно? — Тихо спросила одна женщина. — Время покажет, — ответила ей другая. — И потом, это был ее выбор. Иначе все стало бы еще хуже. — Может и к лучшему было бы ей умереть? — С глаз долой — и пусть мучается подальше от нас? Нет, сестра. Не говоря уж о том, что мой первый долг — помогать женщинам и исцелять их раны… я недавно говорила о ней с жрецом Древних. Она может нам помочь. — Чем? Ей самой бы кто помог — прости Темная Мать, она же безумна! — Нет, сестра. Ум у нее как раз в порядке — лишь часть души вырвана и рана полита ядом. Помнишь ведь, как мы готовили зелье… — И рада бы не вспоминать. Веришь ли — думала, эта отрава, отнимающая память, нам здесь не понадобится. — Понадобится еще и не раз, — проворчала другая. — Это тебе не занозу из пальца вынуть. Оно не отболит, может лишь онеметь на время… и девочка будет пить отраву до той поры, пока ее душа не станет достаточно сильной, чтоб выдержать боль. — И когда эта пора наступит? — Через десять лет. Через полвека. После смерти. После десятка смертей. Не знаю, сестра… — Все мужики одинаковы, что с крыльями, что без, — досадливо вздохнула женщина. — Когда я читала о том, как госпожа Рагдис после встречи с князем Береном и его невестой поняла, что мы не там ищем, и возможно, ошиблись в выборе стороны, я долго не могла понять, почему мы остались с Эльдар? Прежде считала, что это был расчет, и наши ушедшие сестры отказались от поиска и сошли с пути ради грядущего блага быть на стороне победителей. Теперь же думаю, это от того, что они поняли — Темный не лучше Светлого. А достать истинного виновника мы не можем. — И в этом нам поможет она. — Искалеченная и ничего не знающая о нашем народе? — Душевное увечье когда-нибудь обернется ее преимуществом. А знание — дело наживное. — Не в этом дело. Она же чужачка! Ей это не нужно и не интересно — главное, спасти своего… — И это пройдет — со временем, а времени у нее много. Она поймет, что ей нужны союзники, поймет, что мы не враги, примет нас… Хагур сказал, что это неизбежно, а он не ошибается в таких вещах. — Ты тоже так считаешь? — Зачем тут что-то считать, когда брошенный камень неизменно падает вниз? Долгое молчание. Тихо потрескивает фитилек свечи — свет от нее золотистый, теплый, уютный, хотя, конечно, эльфийские светильники надежнее. Две женщины думают о делах — делах, которые вершат мужчины, воины, князья. О масках птиц, за которыми скрывается змеиная чешуя. О том, сколько лет, сколько веков прошло в пути для их народа — и сколько еще пройдет. О жреце Древних, который сидел у них в храме три года, записывая все, что знал — и книгу убрали в ларец, дожидаться того — или той, кто ее наконец-то откроет. Той, которая когда-то в прошлой жизни в глупом юношеском порыве прокляла сама себя.