1 часть (1/1)
Нэнси твердо уверена только в одном: о, нет, она не сумасшедшая - кто угодно, но только не она. У нее одного за другим убивают друзей, но ее рассудок пока в порядке - и ключевое слово, конечно, ?пока?. Ее мать много пьет виски и джину, всю ночь что-то кричит в пьяном бреду, бьет дочь по лицу, хохочет, а потом все снова и снова повторяется один в один, упираясь в дурную бесконечность. Нэнси боится Мадж, боится почти так же, как и Фредди - если, конечно, не сильнее, - но утром обыкновенно мать убирает бутылку алкоголя обратно в бар, запирает тот на ключ и бросается дочери на шею, бормоча извинения. А Фредди - о, нет, эту когтявую тварь не грызет совесть, нет, даже и мечтать нельзя - утопия. ?Я почти его поймала... Я знаю, как...? - полубезумно шепчет Нэнси, цепляясь за рукав рубашки Глена - в ее глазах скачет ненормальный, почти наркотический блеск вперемешку с надеждой, и Глен, такой же спятивший фанатик, смело отвечает ей: ?Верю?. Юная Томпсон смотрит на друга по-детски доверчиво и крепко держит его руку; если надо - они будут бодрствовать вместе.Нэнси истерично хохочет, размазывая по лицу смесь туши и слез, и ранит руки о ржавые решетки на окнах, поставленные матерью: ?О, мамочка защитит тебя?, - произносит Мадж, растягивая слова, а из ее ослабевшей руки выпадает пустая бутылка джину, разлетающаяся на сотни осколков от удара об пол. Нэнси хочется выть и хрипеть: все напрасно, все, черт дери, тщетно - она пронесет Фредди сквозь все миры, сквозь свои сновидения, потому что Фред Крюгер - ее кошмар и ее страх. Ее, только ее.Нэнси молится на ночь; молится - чтобы не спать, потому что иначе Фред заберет ее, как забрал Тину и Рода. Иногда Томпсон кажется, что все происходит не по-настоящему и не с ней, а потом ее взгляд упирается в край старой коричневой шляпы, предательски торчащей из приоткрытого ящика комода - шляпы Фредди, конечно. У Нэнси от всего происходящего окончательно поехала крыша, да?**Лиза толком не понимает, что происходит вокруг нее: все как будто разом свихнулись; вернее – не все, а один-единственный мирок, в котором они погрязли, как мухи в варенье. Лиза пугается неизвестного и черного, в ее школе один за другим гибнут люди – сначала старый тренер Шнейдер, а потом и Грейди, их школьный друг. Ее Джесси не спит уже третьи сутки – говорит, что сон – это прямая смерть; он пьет кофе пачками, под его глазами залегли темно-синие подковки синяков, а на серой радужке пляшет странный фанатичный блеск. ?Ты будешь со мной?? - исступленно спрашивает он, цепляясь за локоть Лизы, в его глазах – боль, страх и безумие, ранящие в самое сердце почище, кажется, ножей этого чертова маньяка Фреда. ?Да?, - просто отвечает Лиза, дрожащими руками опрокидывая в горло остатки коричневой горькой жижи, к которой в другой ситуации и не притронулась бы, если бы не Джесси, ее славный Джесси. Она раз за разом листает дневник бедной девочки Нэнси, то ли забытый, то ли специально оставленный в ее комнате на улице Вязов; неосторожно режет пальцы об острые листки дневника с зигзагами невыцветших букв. ?Не верь никому? - гласит кожаный старый ежедневник девочки Томпсон, и Лиза еще больше, с новыми силами боится неизведанного и непонятного – всего, что ее окружает. А потом Джесси показывает ей перчатку Фреда.А потом Джесси сам становится Фредом.Лиза ведь любит Джесси. Любит сильно, до хрипа и плача; слепо и больно. Она нежно прижимает к груди когтявое чудовище в грязном свитере, задыхаясь и глотая кровь во рту, стараясь не думать, что страшные ножи маньяка вонзились ей куда-то в спину. Ее пальцы, сцепленные за спиной Фреда, нервно комкают края коричневой шляпы из шкафа бедной девочки Нэнси, шляпу Фредди Крюгера. А Джесси - Джесси здесь, с ней, жив. Навсегда.Лиза точно не знает, до какой степени она нормальная после того, что произошло. После того, что они с Джесси пережили вместе.**Кристен неверными губами считает до десяти, вспоминая старую детскую песню-страшилку, сбивается и начинает считать сначала – хрипловато, как курильщица, и чуть надтреснуто. Ее глаза сверкают совершенно ненормальным блеском, а ножницы, стащенные с ресепшена в клинике, ходят ходуном в нетвердых белых руках, грозя ранить если и не кого-то из толпящихся вокруг докторов, то саму девчонку – это точно. Сейчас Кристен походит на обыкновенную обкуренную наркоманку, с одним лишь, пожалуй, отличием - больше всего на свете Кристин боится спать.?Семь, восемь, не спи-ка лучше допоздна,Девять, десять, никогда, никогда, никогда…? - она снова и снова пытается вспомнить слова пугательной песни из детства, но все время спотыкается и, как заезженная пластинка, бесконечно повторяет одно-единственное слово ?никогда?. Врачи в клинике и мать Кристен смотрят на нее с нескрываемым ужасом, а она то истерично хохочет, смахивая тыльной стороной ладони серые дорожки на щеках от туши и слез, то морщит лоб, вспоминая строки страшилки, от которой, как ей кажется на долю секунд, едва ли не зависит ее жизнь.?Никогда не засыпай снова?, - в полной тишине клиники раздается негромкий голос мисс Томпсон, за эти годы повзрослевшей и почти избавившейся от своих ночных кошмаров, навязанных Фредом. Из пересохшего горла девчонки с ножницами вырывается странный звук, похожий одновременно на шумный вздох и на вскрик лесной птицы; Кристен, бесчувственная и тонкая, невесомо падает на плечи стоящей рядом Нэнси – единственной, которой можно доверять. Та крепко сжимает руку девчонке, давая понять, что она здесь, с ней, рядом – что бы ни случилось.Кристен теперь плевать на все; ее дело – пить энергетики и не спать, потому что сон здесь равняется смерти.**Алиса - злая, не спавшая, решительная – теперь просто заряжает ружье. От ее волос пахнет пылью и никотином, потому что Алиса уже давно не мыслит своей жизни без курения, а единственное, о чем Алиса сейчас думает - о сигаретах. Она опрокидывает в рот полную пригоршню таблеток, не имея даже представления, проснется ли утром; во рту неприятно горчит и почему-то становится чуть ржаво и солоновато – как от свежей крови. Теперь ей совсем не страшно проваливаться в сон. Теперь она точно знает, что победит.?Вылезай давай, придурок! - неистово кричит Алиса Фредди, отбивая ногой в грязном сапоге дурной ритм по какой-то трубе в старой котельной, ставшей маньяку убежищем. - Давай, забери меня, если не слабо!?. Алиса готова рвать свое горло до последнего хрипа, и драть ржавые трубы ногтями, издавая кошмарные звуки, пока эта когтявая тварь не выберется и не примет бой. Она не боится смерти - ей попросту нечего терять, по крайней мере, она в это свято верит. Алиса хочет взглянуть в глаза убийце Рика - а потом прострелить ему башку. Пять раз. Для верности.Ружье, переброшенное через плечо за хлипкий ремень, неистово дубасит ее по спине; девчонка ранит руки о кирпичную кладку стены в котельной, упрямо закусывает сухие губы и сжимает руки в кулаки. ?Давай поиграем, урод?, - снова и снова выплевывает она, со всей силы ударяя стволом дробовика по ржавой трубе. И Фредди слышит ее - она знает.?Вот ты где?, - цедит Алиса, все еще чувствуя горечь снотворного и вкус крови у себя под языком. Она не верит никому и ничему; ?Победит только тот, кто прав?, - раз за разом убеждает себя девчонка, упрямо расшибая кулаки о ржавые выпирающие гвозди. Ее шатает от недосыпа, дробовик оттягивает плечо, но она смотрит на явившегося Фреда тяжело и, что самое странное, - абсолютно бесстрашно. Рик бы гордился своей славной сестренкой.Нынче Алиса поймает Фреда. Обязательно.