1 часть (1/1)

Дорога пустынна в этой части города, дальше только сады и сам лес. Дорогу замело, но черный внедорожник стремительно преодолевает расстояние до ворот высокого особняка, которые заранее открыты и рядом немолодой мужчина, которому я сам недавно набрал по телефону. Набрал, когда был еще в центре города, но велел ничего никому не говорить... Хочу увидеть удивление на светлой мордашке.Жду, когда автоматическая дверь гаража поднимется до конца и зажжётся свет, после занимаю место рядом с еще двумя машинами. Снег на лобовом стекле, который дворники распихали по краям, начинает таять и стекать вниз. Беру телефон и коробку с пассажирского сидения, уже открыв дверь и, выбравшись из машины, направляюсь к двери, ведущей в дом, но цепляюсь взглядом за скомканное серое полотно. Оставляю коробку и поверх нее телефон на стенде с летней резиной, и направляюсь к крайней машине, скрытой под полотном лишь наполовину. Ткань сбита и небрежно свисает к полу. Для меня не открытие, я привык, но все равно беспокоит... В последнее время он часто сидит на переднем сидении, но всегда в мое отсутствие. Даже не затаскивает ноги под руль, просто перебирается из кресла на сидение, облокачивается плечом на жесткую спинку и словно отключается от реальности. Мне довелось увидеть это состояние всего раз, я тогда несказанно перепугался, но врач потом сказал, что это хорошо. Тоскует — значит тянется к жизни. Берусь за край, откинутый на крышу, и поправляю, накрываю водительскую дверь, расправляю на лобовом стекле, капоте.Подхватываю коробку и спешу в дом, закусив щеку изнутри. Я снова не предупредил, мало того, я еще и вернулся на три дня раньше. Снова будет шипеть, но недолго, он вообще не умеет обижаться и даже злиться. Когда мы познакомились, он был той еще колючкой, да и я, наверное, тем еще мудаком, но залезли же как-то друг другу под шкуру. Клещами не вытянешь. В доме тихо, хотя разгар дня. На кухне только возня, но я там не найду того, кого нужно. Оставляю внизу верхнюю одежду и тихо подбираюсь к лестнице. Бесшумно поднимаюсь по ступеням наверх, цепляюсь взглядом за занавес из белых гирлянд, которого не было, когда я уезжал. Я не сомневаюсь, что работа слуг, но без хозяйской инициативы они ничерта не делают. Значит Акира захотел праздника в доме... Это радует. Заглядываю в спальню - пусто, но покрывало на постели сбито и стопка книг на полу у ножки кровати.Прохожу по коридору к просторной гостиной комнате, в которой я не без удивления вижу белоснежную высокую елку, стоящую на низком журнальном столике. На краю столешницы несколько прозрачных коробок с синими и серебристыми шарами, даже не распакованные. Замираю на пороге и во все глаза слежу за тонкими белыми пальцами, скользящими по деревянной панели, к которой приставлен спинкой диван.Мальчишка так занят удержанием равновесия, медленно переставляет ногу, и я без труда вижу, как дрожит и закусывает до боли губу. Тихо шипит под нос ругательства, ведь любое неудачное движение — это боль. Каждый шаг — это боль. Я уже видел, как он стоит с опорой, но я впервые вижу, как он пытается ходить. Боится при мне. Все еще боится меня разочаровать... Глупый. Чувствую, как мои губы сами дернулись в улыбке. Поворачивает голову и, не ожидая увидеть здесь меня, крупно вздрагивает, испугавшись. Ноги едва не подкашиваются, но он упирается рукой в свою опору и выставив перед собой вторую руку, потому что я уже было дернулся к нему, но вынужден повиноваться, велит:— Стой, где стоишь!Удостоверяется, что я не двигаюсь и, переведя дух, отрывается от опоры. Я слежу за каждым движением, готовый в любой момент броситься вперед и подхватить. Нас разделяет-то шагов семь - восемь. Он смотрит на меня, держа перед собой руки и как по льду... Аккуратно, выверяет каждый шаг. На его висках испарина и серебристые светлые волосы липнут, но он не обращает на это внимание, боится отвлекаться. Нас разделяет уже всего пять шагов. Я боюсь не то, что слово сказать, я стараюсь даже не дышать. Четыре шага. Раскрываю руки... Давай, малыш, подойди и обними меня.Три шага. Сколько я тебя не видел? Четыре дня? Видеозвонки не в счет.Два шага. Совсем немного...И тут тело его подводит - он тихо болезненно выдыхает и не в силах устоять, падает вперед, но я не просто так следил за каждым движением. Я успеваю поддаться вперед и подхватить на руки. Затащить на себя и обхватить руками. Его дыхание сбито, а на бледных губах улыбка.— Мышка, что я буду делать, когда ты начнёшь бегать? - усмехаюсь, зарывшись носом в светлых волосах, - Уезжая на работу, я хотя бы уверен, что найду тебя здесь...— Да куда я от тебя убегу? - шепчет куда-то мне в шею и трется носом о холодную кожу, согревая. И снова вспоминаю первое время после знакомства - он всегда куда-то бежал от меня. Нет, не от меня, Акира бежал ото всех. В своих кругах он легенда городских дорог. Гонщик, имени которого никто не знал. Все называли его Падшим, потому что нельзя так летать, не имея крыльев. Иногда я проезжаю мимо того злополучного места, там всегда цветы... Его не забыли. Никто, правда, не знает где он, кто и что с ним. А он здесь, в моих руках. В тот вечер его уговорили сесть за руль другой машины... Раньше он никогда не садился водителем в чужую машину, а тут вдруг сел. Наверное, это одна из причин, почему его личность не раскрыли. И одна из причин, по которой он винит во всем себя... Эксперты установили, что вины в аварии с его стороны нет. Он двигался по дороге строго по правилам, а вот второй пострадавший, вылетевший на встречку - нет. От моего гнева его спасло лишь то, что он умер на месте, не успев получить помощь специалистов. Мальчишка не ожидал, что мужик, с которым он иногда трахается перевернет весь город. Не ожидал, очнувшись, узреть меня. Первые полгода были самыми тяжелыми. Психологически тяжелыми. Его одолевали и злоба, и страх, и растерянность... Ругался со мной, пытался злить и выгонять – он ожидал от меня того, к чему привык еще в детском доме. И не дождался. Я просто прижимал его к себе и не отпускал, пока не перестанет зло шипеть и пихаться. Когда забирал из больницы, даже не спросил, хочет ли он жить у меня… Я просто забрал и все. Всю дорогу он молчал и смотрел в окно, но напряжение его ненадолго отпустило и я задумался. Еще через месяц, предложил прокатиться, не за рулем, конечно, но его глаза зажглись. Он скучал по дорогам и машине, своей машине.Медленно, но верно я вытянул из него все страхи, сомнения, неуверенность. Мы познакомились заново, я узнал о детстве в детдоме, он о детстве в семье ебнутого ученого. Он даже умудрился познакомиться с моим вездесущим братцем. Вообще-то сикильдявка редко ко мне заявляется, больше по работе с документами и просто побесить. И надо же было ему заявиться в мое отсутствие… Увидел тощего мальчишку в инвалидном кресле и решил, вы только вдумайтесь, что я издеваюсь над калекой и удерживаю его силой. Заявился я в тот момент, когда сикильдявка уговаривала Акиру принять его помощь для побега от тирана и деспота… Акира заговорчески поманил его пальчиком, мол, иди что-то на ушко скажу и когда братец доверчиво наклонился ближе, огреб неслабый подзатыльник. Я не удержался и самым бестактным образом заржал, обнаружив себя. - Не верю! – восклицал братец, когда я прошел к мальчишке и коротко, но привычно поцеловал, у нас к этому моменту короткий взаимный поцелуй был вместо ?До вечера" и ?Я вернулся", - Чтобы ты… Ты!? – негодовал блондин, но мне не было дела до его ахов, меня злило то, что он заставляет Акиру напрягаться.- Какого ты вообще приперся? – не очень вежливо осведомился я.- Документы оставить.- Оставил? – уточнил я и не дав ответить, велел, - Проваливай.Больше его в мое отсутствие не пускали. Теперь вообще никого без меня не впускают. - Ты снова меня обманул, - подчеркнуто обиженно заметил мальчишка, оторвавшись от моих губ.- А ты снова занимаешься без инструктора, - заметил я, осуждающе сузив глаза.Самый верный способ заткнуть человека – впиться в его губы, да, Акира, я тебя раскусил. Мы еще вернемся к вопросам о самостоятельности… Только сперва… Поймаю твой юркий язык.Я так привык к запаху мяты, исходящему от него, теплым цепким рукам и даже когда ночью во сне пихается или стягивает одеяло, я ловлю какое-то мазохистское удовольствие. А еще можно заебаться на работе, наораться на кретинов, а вернувшись домой, уткнуться лицом в светлые волосы или впалый живот и… Отпустит. Отпустит напряжение, злость, усталость.Укладываю на диван свою ношу, головой на мягкий подлокотник:- Лежи, - даже не просьба, приказ, - Тебе врач внятно сказал беречь себя.- Сколько можно себя беречь? – пробурчал мальчишка, - Я так не научусь бегать. - Ты нетерпилив, - не соглашаюсь, - Ты встанешь, но не торопи лечение, - поднимаюсь и возвращаюсь к проему, где подхватываю все ту же коробку, - Вот ты выдержал сегодня весь рацион? – по тому, как скуксилась светлая мордашка, понимаю, что нет, - Как ты встанешь, если толком не ешь.- Это все витамины, - пожимает плечами, - Из-за них нет аппетита.- Не оправдывайся, - сажусь рядом и ставлю нетяжелую коробку на плоский живот, - Это тебе.- Там чулки и корсет? – предполагает он, потянувшись к ленте, - Или нет, оно тяжелее ткани, секс игрушка? Чтобы я не скучал, пока ты в командировках? Что, нет? Две игрушки? – он начинает трепаться в двух случаях – смущен или где-то накосячил. Очевидно первое.- Открывай уже, - тихо смеюсь и слежу за реакцией.Открывает наконец коробку и вместо того, чтобы перевернуть на бок, приподнимается на локтях сам, заглядывает внутрь и опускается обратно:- Не-е-ет, ты не мог достать их за три месяца до публикации! – а на тонких губах невольно растягивается улыбка.- Я все могу, - наклоняюсь и забираю свой честно заслуженный поцелуй, - Хочешь прокатиться? - Ты же про машину?- Ну, потом можно и на машине.