Взгляд со стороны (Оллард, Такко) (1/1)

Перо скользит по бумаге с лёгким шорохом. Выписывает цифры, цифры и снова цифры?— бесконечные столбики прибылей и убытков. Первых всегда больше?— пока император укреплял власть короны, Олларды строили свою империю, и теперь их последний наследник пожинает плоды.Тренированный мозг работает лучше счётной машины, проверяя расходные книги и отчёты из мастерских. Доходы позволяют нанять управляющего, а статус почти обязывает, но разве можно кому-то доверить родовое наследие? В Медных горах и так не видали хозяина много лет, и приходится слепо верить отчётам. Люди, что составляют их, выбраны лично и многократно проверены, но разве можно довериться им полностью? Поэтому перо скользит по бумаге, пока в глазах не зарябит от цифр, а в руках не поселится дрожь, утолить которую можно лишь одним способом?— взяться за механизмы.Отец говорил?— негоже наследнику возиться в мастерской, как простому работнику. Отец требовал, чтобы сын знал науки и военное дело. Мать ничего не говорила, но одного взгляда на её прямую фигуру, всегда затянутую в тёмное платье, расшитое золотом, хватало, чтобы сесть за книги, а после взяться за меч.Мать не сразу полюбила Малвайн?— слишком та была бела и нежна, слишком пугливо смотрела поначалу на новую семью и робела в стенах замка. Но когда во дворе пышным цветом зацвели розы, а стены оружейной украсили клинки в сияющих ножнах, вытащенные из сундуков по приказу младшей маркграфини, старшая госпожа одобрительно склонила голову, и её тонкие губы тронуло нечто похожее на улыбку. Теперь можно было и перебираться из замка в усыпальницу, освобождая место молодым.Только однажды она засомневалась?— когда родилась Агнет. Мало что девочка, так ещё белая и нежная, в чужую породу. Однако характер у внучки был правильный, оллардовский. Лекари обещали, что Малвайн сможет родить ещё, и старшая маркграфиня умерла тихо.В тот день она поднялась с рассветом, как всегда. Проследила, чтобы служанки потуже затянули шнуровку на её вдовьем платье и убрали седые волосы в узел. Отдала распоряжения на день, написала письма и прилегла отдохнуть на заправленную без единой морщинки постель. Там её и нашли через час?— спокойную, с непривычно смягчившимся лицом и лёгкой улыбкой.За три года до того умер отец?— схватился за грудь, свирепо выкатил глаза, нашарил слабеющей рукой тяжёлый подсвечник, будто мог отбиться от последнего врага, и тяжело рухнул на пол. Олларды не умели умирать долго и тем более не имели привычки хворать годами. Во взгляде матери тогда странным образом мешались скорбь и радость?— супруг умер, но правильно, достойно. Стоя рядом с ней в сумрачной тесноте усыпальнице, трудно было не чувствовать силу, которую эта властная женщина вливала одним своим присутствием. Странно было думать, что когда-то она носила другое родовое имя?— она будто бы всегда была маркграфиней Оллард, улыбалась россказням о призраках, не боялась подвала и умела растворяться в каменных коридорах, сливаясь в своём тёмном платье со стенами.Странно, что именно смерть родителей отпечаталась в сознании отчётливее всего. Не детские воспоминания, не обязательные визиты. Хотя и оттуда есть что вспомнить. При появлении родителей стихали разговоры, и людская толпа расступалась. Уже тогда было видно, что люди склоняют головы не только перед знатностью и богатством. Было что-то ещё, что обдавало толпу каменным холодом замковых подземелий, что блестело оружейной сталью в глазах отца и сочилось ядом в бесстрастном голосе матери. Нет, Олларды умели быть приветливыми, умели и веселиться. Только забавы предпочитали суровые, в духе прошлых эпох, с крепким вином и хорошо отточенным оружием, гордясь тем, что не поддались сытой лени, охватившей двор после воцарения мира.После смерти родителей в замок совсем перестали бы ездить, если бы не Малвайн. Она понимала этих людей; знала, какие предложить угощения и забавы, чтобы они уезжали с улыбками и искренними обещаниями вернуться. Более того, она умудрилась вложить эту премудрость в Агнет. Девочка располагала к себе с первого взгляда?— мягкими чертами лица, ясными глазами, в которых далеко не каждый мог разглядеть блеск фамильных клинков, и приветливой улыбкой.Агнет любили. Когда выяснилось, что она неизлечимо больна, её полюбили ещё больше. А когда стало ясно, что других наследников не будет, живое свидетельство краха рода стало буквально купаться в нежности, смешанной с жалостью и щедро приправленной торжеством.Агнет. Старинное родовое имя, гнуще-гнетущее, должно было раздавить свою обладательницу. Но приближается тринадцатый день рождения, а хрупкие плечи всё также храбро развёрнуты, и голова гордо поднята, не склоняясь под невидимой короной.Надежда разгорается. Против воли. Её шёпот не может заглушить даже звон механизмов.***Если прикрыть глаза, сквозь полусомкнутые веки можно увидеть напротив своё отражение. Те же тёмные волосы, острые черты лица, любопытный взгляд, который норовит сбежать со скучных бумаг на что-то поинтереснее.Мальчишка ёрзает на стуле, покусывает дорогое перо, смотрит в окно, улыбается, хмурится, рассматривает корешки книг. Под грудой бумаг?— военный трактат. История повторяется с пугающей точностью; лет двадцать назад под грудой таких же бумаг скрывался трактат по механике, и самым трудным было незаметно переворачивать страницы. Но тогда напротив друг друга сидели отец и сын. Если прикрыть глаза, и сейчас можно представить, что… но с улицы доносится громкий звук, мальчишка вскидывает голову, и одно движение?— чужое, неправильное?— разрушает иллюзию. Полностью.Внутри растёт смутное беспокойство. Как будто видишь тщательно собранный механизм, пылящийся без дела. Так не годится: нужно бережно очистить, смазать и завести. Пусть вращаются шестерни, пусть бежит по зубцам цепь, пусть движутся валы! Иллюзия жизни. Иллюзия власти. Щелчки шестерней заглушают шёпот камней. Замок помнит и хранит слишком много даже для своего хозяина. Нельзя поддаваться голосам, а потому каждое утро начинается с поворота ключей и стука оживающих механизмов.Мальчишка тоже слышит голоса. Не зря он так часто замирает на ступенях башни, прикрыв глаза и склонив голову. Не двигается. Молчит. Он и сейчас молчит?— утолил, наконец, своё любопытство, и прилежно считает, отвернувшись от окна. Невыносимо смотреть, как этот совершенный механизм бездействует. За письменным столом не развернуться, зато в оружейной…—?Танкварт, не хочешь размяться?Глаза вспыхивают нетерпеливым огнём, а в наклоне головы чувствуется упрямство. Не любит проигрывать.Интересно, как ему удаётся показывать эмоции всем телом. Вот он идёт через двор в конюшню спокойной, чуть разболтанной походкой. Выходит, ссутулившись и глядя в пол?— значит, получил нагоняй от Берта. Вздёргивает подбородок и расправляет плечи: обдумывает не то достойный ответ, который уже поздно давать, не то план мести. А вот обернулся, приветственно склонил голову, пряча улыбку, чуть проводил глазами и дальше работает с мечтательным, смягчившимся взглядом. Мелькни в этом взгляде хоть тень похоти?— и мальчишка будет молить о смерти, а камни в подвале напьются крови сполна. Но он любуется прошедшей мимо Агнет, как цветком белого шиповника, заполонившим весь сад, и потому живёт.Тем более, она тоже прячет улыбку, глядя на него. Лучший способ дать дочери игрушку, которая нескоро ей надоест,?— не говорить, что это игрушка. Вот они снова расходятся, обменявшись лёгкими поклонами, быстрыми взглядами и улыбками. Молодость, молодость…А в мальчишке видна порода. Чувствуется чужая, но хорошая кровь. И воспитание?— его показная почтительность не рабская, а скорее сыновняя. Было бы забавно вправду объявить его внебрачным сыном, женить на дочери какого-нибудь обедневшего графа и посмотреть, что за дети будут. В том, что они будут, сомневаться не приходится: парень сам рассказывал, что у его отца чуть ли не пятеро братьев, и это только выжившие и не считая сестёр! Вот плодовитая порода! Ввести такого в общество?— всё равно что пустить волчонка к течным борзым. Только испорченный приплод не утопишь. Нет, мальчишке нельзя растратить молодость по чужим постелям. Эти крепкие кости и гибкие суставы достойны большего.И всё же как несправедливо! Слепая природа подарила мальчишке столько здоровья и неуёмного жизнелюбия, что хватило бы на двоих.Взгляд скользит по обнажённым плечам, прослеживает позвонки, цепляется за выступы рёбер. Мальчишка в третий раз окатывает себя из ведра и блаженно замирает, подставив тело солнечным лучам. Позабыв, что уличная мыльня видна из башни, как на ладони. Никого это не заботит, ведь никто не бывает в башне.При дворе животы бы надорвали, узнав, что маркграф Оллард наблюдает за учеником. Не один месяц обменивались бы грязными сплетнями, меряя по себе, по своей прогнившей насквозь нравственности. Может они не так и не правы? Нет. Неясное беспокойство, разгорающееся внутри, не имеет ничего общего с любовным жаром. Отчаянно хочется приблизиться и прикоснуться… чтобы разобрать по косточкам, понять, как устроено, измерить гибкость и ловкость, перевести их в длины пружин и диаметры шестерней. Мальчишка сцепляет руки над головой и тянется вверх, поднявшись на носках. Наклоняется вправо и влево, не чувствуя, как чужой взгляд намертво вплавляется туда, где под загорелой кожей так податливо гнётся позвоночник.Почуял. Резко обернулся, обшаривая недоумевающими глазами башню, и поспешил схватиться за одежду. Тонкое полотно липнет к влажному телу, не даёт протиснуться в штанину быстро, и позвонки под кожей перекатываются, как крупные бусины. Разобрать бы, рассмотреть и нанизать наново, чтобы белизну костей разбавлял тусклый блеск латуни?— так будет прочнее, красивее, правильнее…Но дочери ещё не надоела новая игрушка, и иллюзия отражения напротив по-прежнему успокаивает едва не лучше, чем стук механизмов.—?Седлай лошадей! Прокатимся на пустошь. И лук возьми.Быстрый наклон головы, почти радостный разворот плеч. На пустоши он сможет стрелять далеко, в полную силу, не боясь задеть статую или кого-то из некстати приблизившихся слуг. Лошадь высокая, мальчишке приходится тянуться и изгибаться, чтобы расправить попону и поднять тяжёлое седло. Вдруг он вздрагивает и оборачивается, неуютно передёрнувшись, будто почуяв под кожей настоящие, не воображаемые шестерни.Успокаивается, поймав одобрительный взгляд.Так и не поняв, что именно одобрили.