Не твоё (1/1)

Почему некоторые люди испытывают наслаждение, причиняя боль другим живым существам?Я вышколенный королевский убийца при дворе своего деда, короля Шрюда Проницательного. Я знаю сотню разных способов убить человека – от быстрых и гуманных до самых жестоких. От воли моего сюзерена и моего собственного мастерства зависит, как долго и сильно будет страдать жертва. Но я никогда, никогда не получал удовольствия от своей работы и так и не смог постичь, как этого достигают другие. Насколько должна прогнить душа, чтобы чужая боль принесла удовлетворение, граничащее с восторгом?Иногда я думаю, что нас с шутом больше всего роднила боль, через которую нас заставили пройти – боль, которой кто-то упивался.Я помню, как ни пытался забыть, каждый удар во время пыток в подземелье Регала – и ожидание перед ударом. Я помню, как сдалось насилию моё тело, сломанной куклой валяясь на холодных каменных плитах – деревянная марионетка, распавшаяся на членики, глиняный младенец, разлетевшийся на мелкие черепки.И я знаю, что шут помнит каждый укол, когда он лежал, распятый, словно бабочка, а ему наносили татуировку. Только те, кто избивал меня, ненавидели, а те, кто истязал его – любили. И я правда не знаю, что страшнее. Я не мог не думать об этом, пока кончики моих пальцев исследовали рисунок татуировки на узкой спине шута, пока совершенный узор не скрыли выпавшие из его ослабевшей руки длинные волосы.Мне хотелось обнять шута, защитить от всего мира – не только от Бледной Женщины-лжепророка, но я стоял в полумраке спальни, словно пригвождённый к полу, запутавшись рукой в золотой паутине волос, и не смел ни отстраниться, ни приблизиться. В это самое мгновение его боль стала моей, и я силился с ней справиться, не показать свою сентиментальную слабость тому, кто являлся олицетворением самого мужества. Но невозможно спрятать чувства от того, кто хорошо тебя знает. Знает лучше всех. И он принял решение за меня.Грациозно развернувшись на носках, шут положил золотую голову на моё плечо, и я наконец-то неловко его обнял, окончательно запутавшись пальцами в мягких локонах. Очень некстати вспомнилось наше прощание в горах и преследовавшие меня после этого сны. Я должен был оттолкнуть его – поступить правильно, как было положено человеку моего воспитания и статуса. Но это был именно тот момент, когда я люто ненавидел слово ?долг?.Шут продолжал дрожать, несмотря на жарко растопленный камин, и я понял, что он дрожит не от холода, а от страха. Я прижал его к себе ещё крепче, не сводя глаз с гипнотического танца языков пламени на поленьях. Стражники заносят огромные, испачканные в крови дубинки над искалеченным телом молодого мужчины, ухмылками встречая стоны и крики. Люди в монашеских одеяниях крепко удерживают дрожащего мальчика, пока один из них колет кожу на беззащитной спине длинной острой иглой, бормоча что-то в утешение. Своя боль, чужая боль…Я скидываю через голову тунику с рубашкой, продолжая удерживать одной рукой шута, и между нашими обнажёнными торсами остаётся лишь тонкая простыня, которую продолжает комкать в кулаке шут. Я мягко разжимаю его пальцы, позволяя ткани сползти на пол, и прикладываю посеребрённые подушечки к отметинам на моём плече.- Это не твоё и не моё, - тихо говорю я, почти шепчу. – Это наше.Он становится тем мужчиной в подземелье. Я становлюсь тем мальчиком в монашеской келье. Он тянется к моему лицу, заставляя меня наклонить голову, и дарит лёгкий, исполненный грусти поцелуй, отзывающийся громким набатом через нашу Скилл-связь. Я отвечаю со всей горечью и отчаянием пережитых потерь, сметая хрупкое подобие равновесия, установившегося между нами, и слышу полустон-полухрип:- Фитц…Я слышу далёкий вой Ночного Волка, прорывающегося через моё сознание, и у меня хватает сил осторожно отстраниться и разомкнуть мостик Скилла, пока это прикосновение не убило нас обоих. Янтарные глаза шута снова приобретают осмысленное выражение, и он растерянно прикрывается руками, по старой привычке пряча своё тело от чужих глаз. Не говоря ни слова, я подхватываю одежду и оставляю его в одиночестве. На пороге меня догоняет его слабый голос.- Ты прав, Фитц. И ты должен отпустить то, что тебе не принадлежит. Иначе у нас ничего не выйдет… мой Изменяющий.