1 часть (1/1)
Сегодня они гуляют в гостиной у малоизвестного, но, как это водится, подающего надежды художника. Юноша типичного для своего возраста и увлечения склада души и тела. В мутно-серых глазах легкая тоска, сам тонкий и долговязый, отчего выглядит нелепо во фраке. И имя, имя то ли Поль, то ли Жан, все едино. Сколько Полей и Жанов, пишущих по художественной моде, разнясь в качестве красок, было сейчас в Париже, столько же здесь можно было найти писателей, да и другого творческого люда, приехавшего за вдохновением. Скотту даже немного неловко, что он не способен припомнить имени гостеприимного хозяина, правда, чувство слегка скрадывается от того, какой мрак наводит и депрессивный вид экзальтированного творца, и общая угрюмость местной публики.- Это черное.Внезапно раздавшийся возле уха высокий голос заставляет чуть не подпрыгнуть, благо Фицджеральд держит бокал на достаточном расстоянии от себя. - Что, дружище?Скотт иронично-недоуменно выгибает бровь, расплываясь в тонкой улыбке, и быстро оглядывает взлохмаченного юношу.- Черное. Я думаю нужно больше черного, - словно в каком-то неземном состоянии повторяет хозяин вечера, неожиданно начиная приглаживать торчащий над лбом вихор. - Вам просто нужно переехать от Сент-Шапель, старина. Архитектура способна оказывать...- Скотт!Зельда появляется, словно в вихре серебристой шелухи, сегодня она в платье сплошь состоящем из тонких, отливающих блеском металла нитей, вызывающе коротком и с открытыми плечами по последней моде. Его супруга здесь маленькая изящная сирена, юркая, но соблазнительная, среди всех этих чересчур рыхлых, высокомерных дам, с очевидным отпечатком высокого интеллекта на лице, который их старит. Зельда была ребенком, причем чудесным и смекалистым ребенком.- Мой Скотт, еще немного и я совсем зачахну. Вы говорили что-то про черное, наверное, это оно так на меня влияет. Поедем на Монмартр, я хочу шоу.Она игриво тянет его к себе за галстук, крепко удерживая пальчиками шелковую ткань, и Скотт покорно склоняется, мягко улыбаясь, словно любуясь ее поведением.Женщина резко отворачивается и протягивает руку Скотту, уже спеша по направлению к двери. Фицджеральд бросает короткий взгляд на растерянного юношу, и торопливо машет ему на ходу.- Только не возле кладбища, мой друг, туда вам противопоказано, - спеша за женой, выкрикивает Скотт, и со смехом выскакивает за дверь в ночной холодный воздух Парижа, сплошь состоящий из ароматов свежей, даже в такой час, выпечки и женских духов, наравне с речным ветром."На Монмартре поздней ночью не смолкает гул, там бессонное веселье до утра". Здесь так всегда. А их словно тянет туда, где больше всего шума, танца, отдаленных переливов джаза и совсем не к месту звучит аккордеон. Тут вся жизнь Парижа, бьется в каждом, кипит и выплескивается резкими движениями и речами. Будь ты поэт, тебя выслушают, дай только всем выпить. В гостиной, где появляются супруги Фицджеральды, их принимают с радушием. Много яркого искристого света, а в стороне стоит рояль, и мадмуазель поет, укутавшись в батистовую блестящую ткань, пухлыми алыми губами вытягивая "у" в Ms. Moon Man. Их, кажется, кружит от обилия веселых гостей в легких, пушистых и воздушных одеждах, позволяющих чуть не парить в танце. Скотт наслаждает компанией приятных, умных мужчин, не стесняющихся броских слов, раскуривая с ними Данхилл, а Зельда с несколькими дамами пробует какое-то шампанское нового сорта, с яблоневой ноткой. Женщины одобрительно тонко смеются, и Скотт салютует жене сигаретой.Тут весь театральный и писательский свет Парижа сегодня. Скотт даже видит Хемингуэя в отдалении, что-то с жаром доказывающего мужчине приличного вида с тонкими усиками. Когда возле него оказывается Зельда, Скотт не замечает.- Тебе опять скучно?- Ты ведь знаешь меня, Скотт. Я придумала потрясающее развлечение.- Правда? И что же это?Фицджеральд приобнимает женщину за талию, пропуская через пальцы тонкие нитки и уверенно прижимая их к горячему телу. - Ты поцелуешь Эрнеста.- Я?! Скотт настолько удивлен, что, оказывается, способен на такое, что чуть не роняет тлеющую сигарету.- Он может обидеться, милая.- Эрнест? Он тебя обожает.- Ты сумасшедшая, - улыбаясь одним уголком рта, восхищенно произносит Скотт. - И я полностью очарован тобой.- Ну же, Скотт, не будь занудой! - воодушевленно продолжает Зельда. - Так ты сделаешь?- Только если ты будешь смеяться громче всех.- Хотя это и не приличествует даме, я согласна.Женщина прижимает руку к груди мужа и легко гладит жесткую ткань пиджака.И Скотт делает. Мягко освобождается от объятий, стремительно идет к Хемингуэю, и взяв его за голову крепко целует прямо в губы.Эрнест уже набрался и от него хорошо несет алкоголем. Он секунду удивленно разглядывает Скотта, а затем расплывается в широкой улыбке довольного жизнью человека и пьяно треплет его за щеку, после чего сам мажет губами мужчине по подбородку, на что Скотт деловито отмахивается. Но Эрнест цепко удерживает его за уши, прижимаясь своим лбом к лбу друга.- Ну что ты, все угомонись, - чуть раздраженно просит Скотт.Хемингуэй резко отстраняется, вскидывая руку и щелкая пальцами.- Требую, чтобы все еще выпили.Толпа поддерживает его неровным смехом и поднятыми бокалами. А Скотт удерживает Эрнеста под локоть, опасаясь как бы он не опрокинул кого. Роскошные, безбашенные Фицжеральды, наверное, от них можно такого ожидать. Что они придут на твою вечеринку, и завтра весь город будет обсуждать очередную выходку Скотта или Зельды. Сегодня у бомонда мода на поцелуи с Хемингуэем, а завтра они поедут громить Опера Гарнье, врываясь на сцену в кульминационный момент, и никто и слова не скажет этим вульгарным, но притягательным людям.- Скотт, эта женщина сведет тебя с ума. - Это дикий, дикий город, дружище. Здесь нет цивилизации. Эрнест тащит его еще выпить за ближайший столик, людей за которым они даже не знают. Только его тут же перехватывает Зельда, чуть раскрасневшаяся от вина, но очаровательная. - Какой ты хороший, Скотт. Какой замечательный. Ты не скучный, не то, что эти месьё, все похожие на официантов.- Ты нагрубила какому-нибудь доброму джентльмену? - с притворной укоризной произносит Фицжеральд, укладывая узкую ладонь жены поверх своего локтя. - К черту! К черту этих неинтересных людей, Скотт, и твоего Хемингуэя. Поехали на Champs Elysées. - Не нужно разбрасываться Хемингуэем, милая.Скотт обворожительно тонко улыбается, а затем тянет женщину прочь из шумной, пропахшей тяжелым духом свежих гиацинтов и дорогим коньяком, комнаты. Но на Елисейские поля они не едут. Отправляются в снятый ими дом с видом на парижские ночные огни. В просторной гостиной темно, а тюлевые шторы вздымаются от ветра, словно лилии поднимают к лунному свету головы.Зельда мгновенно сбрасывает платье резким движением, оставаясь в одних незаметных чулках, белье и жемчужных коротких бусах под горло. Она разгорячена этим вечером, поэтому с удовольствием подставляется под прохладный воздух. Скотт наливает им из высокой бутылки бренди на самом донышке. - Ты смотрел на эту маленькую мадмуазель с кудряшками, - внезапно говорит она.- Правда? Ты уверена?- У нее усы, Скотт, я бы не советовала. Черные, Скотт.Зельда игриво прижимается к нему, а мужчина смеется, откинув голову.- Обожаю тебя, - сквозь зубы с жаром произносит он. - Ты готова унизить любую женщину на которую я взгляну?- Даже королева Англии не уйдет от моего язвительного remarque.Скотт целует ее в бровь и протягивает бокал бренди.- У меня толстые ноги. Ляжки толстые, Скотт.Она всегда уязвима в это время, после всех развлечений, дикого горящего кутежа, словно ее всю выжигает, не оставляя уверенности, только изящество и мягкое обаяние. - На прошлой неделе ты была недовольна своим носом.- Ты пишешь такие книги, и тебе жаль слов на меня? - Грубиянка, - с довольной улыбкой произносит Скотт. - Ты невыразимо идешь этому городу. У тебя великолепные ноги. Большие прекрасные ноги.- Так тебе нравится?- Как мне могут не нравиться твои ноги? Был бы рифмоплетом, сочинил бы им оду.- Ты смеешься, Скотт, я знаю, ты смеешься!Мужчина широко дерзко улыбается, отставляет бокал, и в один шаг подхватывает Зельду на руки, встряхивая ее совсем не нежно, как мог бы это сделать сошедший на берег моряк от избытка радости и силы, гуляющей в теле. - Я обожаю твои толстые ноги, Зельда. Я буду обожать их, как бы ты их ни назвала. Можешь даже дать им имена, я все равно будут боготворить их.- У тебя нездоровые идеи.Зельда радостно улыбается, и Скотт чуть наклоняется к ее губам, целуя настойчиво и долго.Порочные, богемные, роскошные, безрассудные, притягательные, истеричные, обольстительные Фицжеральды. Не любить их нет никакой возможности.