Глава 5 (1/2)
Алессандро Микеле уже пару лет был главным креативщиком ?Гучи? и имел ряд правил, одно из которых — не выделять себе любимчиков среди моделей. Несмотря на мягкую внешность и теплый взгляд, он старался держаться с этими взрослыми детьми нейтрально, потому что знал: ты погладишь по головке одного, и сразу вокруг тебя, в поисках похвалы или поддержки, завьются все остальные. Но сегодня что-то его подмывало сделать исключение: его прекрасный Виктор, который, несомненно, имел большое будущее на модельном поприще, выглядел откровенно расстроенным. Нет, он никак особо это не показывал, но Микеле был эмпатом и хорошо чувствовал людей. Парнишка был даже не расстроенным — он был буквально убитым, поэтому в перерыве Микеле сам к нему подошел: — Что с тобой, птенчик? — мальчик, неподвижно сидевший на стуле со взглядом в пол, вздрогнул от его голоса и поднял глаза: смотрел он как-то испуганно и обреченно. — Алессандро, простите… Я плохо прошелся?
— Ты шел хорошо, как обычно, но лицо до жути напряженное, — во время прогона Микеле не заметил ничего необычного в его походке, но лицо было каменным, и даже губы побелели.
— Ты не заболел, Виктор? — только болезни закрывающей показ модели ему сейчас не хватало, подумал арт-директор: синие тени под глазами Виктора отчетливо просвечивались даже сквозь легкий мейк, который ему сделали. — Все нормально, спасибо, — парень улыбнулся, и ?вымученно? для этой улыбки было недостаточной характеристикой: Микеле прям видел, как Виктору сложно напрячь мышцы в естественном движении. А ведь он привык, что обычно блондинистый швед — улыбчивое, смешливое существо, будто порхающее над землей. Что же ему так крылья-то подрезало? Хотя, с другой стороны, ничего удивительного: одинокий двадцатилетний мальчишка вдали от дома и родных мог словить любое состояние. Чувствовалось, как плотно он сейчас завернут в кокон своих переживаний, откуда его некому вытащить. — Если нужно, иди домой, поспи, — что еще он мог предложить? Микеле — не нянька, в конце концов. — Нет, что вы, спасибо большое, нам же еще фотосет снимать, — запротестовал парень и, опять включая пластиковую улыбку, закончил: — со мной все нормально, я все сделаю в лучшем виде. ?Ох уж эти потомки викингов, — подумал Микеле, невольно чувствуя восхищение, — силы им не занимать. Мне бы кто-нибудь предложил поспать лишние пару часов…? Хотя он разделял мнение парня, что пропускать важный фотосет — это кощунство.
— Ладно, Виктор, следи за своим здоровьем, понял? — парень с готовностью кивнул. — И я, кажется, знаю, какой у тебя будет образ на фотосете — это будет бомба.
*** Второй ?дроп? оказался в два раза хуже предыдущего. Он всю ночь не сомкнул глаз, все думая, как можно было добровольно наступить на те же грабли. И почему-то винить только Лето в этот раз не получалось: то, что он вел себя, мягко говоря, не так, как хотелось бы Виктору, — это данность, и к ней уже пора привыкнуть. Но он же предлагал уйти… Конечно, мужчина пользовался тем, что Виктору в тот момент отказаться было фактически нереально, но формально все произошло по взаимному согласию. Еще бы: парень не помнил, когда последний раз в его жизни был такой секс, как в эти дни, — яркий, перекрывающий все прочие обстоятельства, порабощающий своим влиянием на душу и тело. Эх, Виктор, дурачок ты и тряпка, Лето прав, наверное…
Позволяя себе не только ложиться под властного любовника, но и чувствовать себя ничтожеством, Виктор давал волю слезам всю оставшуюся ночь, а в шесть нужно было вставать и бежать на работу. Он, конечно, ничем не обработал поврежденные места, и это было огромной ошибкой: ладно бы располосованная задница, из-за которой приходилось натягивать дизайнерские шмотки в кабинке туалета, а не в нормальной гримерке со всеми, так еще и промежность жгло огнем: Микеле верно подметил, выражение лица во время прохода было каменным в попытке сдержать очередную порцию слез и не ковылять. Потом же условные друзьяшки — модели застебут.
Виктор действительно не отказался бы отправиться домой, но на сегодня был намечен фотосет, которого все очень ждали: он получил рабочее название ?Эмоции?, и снимать его должен был легендарный нью-йоркский фотограф Терри Ричардсон.
Для фотосета Микеле подобрал Виктору довольно странный образ, но парень привык, что креативному чутью Алессандро просто нужно верить, поскольку оно всегда приводит к отличным результатам. Мейк остался очень легким: визажистка только поправила тон и наложила немного перламутрового хайлайтера на скулы и веки; затем его попросили снять верх и накинули на плечи что-то, напоминавшее плащ из плотной слегка блестящей ткани глубокого темно-синего цвета. Плащ застегивался на груди, но открывал плечи почти полностью, сзади обрамленные объемным капюшоном. Виктор невольно усмехнулся про себя: представил, как сбегает от держащего его в плену Джареда, завернутый непонятно во что на голое тело. Хотя кого он обманывал – в оба их раза, после всего, ему не хотелось сбежать: он всеми фибрами души желал остаться, но с мужчиной, который не будет от него отгораживаться и уничтожать своей неприступностью.
Благодарность, которую Виктор сейчас испытывал к Микеле, зашкаливала: спросил о его самочувствии, так еще и поставил сниматься первым; парень уже ждал, когда выполнит свой долг перед работой и сможет сбежать домой. Залезть в кровать, может, даже выпить снотворное… Тотальная непереносимость реальности. Виктор стоял перед зеркалом и разглядывал отражение: с таким мейком и растерянным опустошенным взглядом ему можно было дать от силы лет шестнадцать. Очаровательные плечи с выпирающими косточками контрастировали на фоне темной ткани, светлые слегка вьющиеся волосы почти касались плеч, а лицо светилось: только это был не свет его улыбки, радости, как часто случалось до встречи с треклятым Лето. Это был свет чистой, но непроглядной, как матовое стекло, печали.
Его позвали в зал для фотосессий: снимали просто на белом фоне; посреди экспозиции стоял черный высокий стул, куда ассистенты, держащие плащ, помогли ему взгромоздиться. И вот ближе подошел известный фотограф, который вполголоса разговаривал с Микеле: они пришли к какому-то выводу и наконец перевели взгляд на Виктора.
От парня не скрылось, что оба на несколько секунд зависли, разглядывая его. — Я же говорил, Рич, это будет бомба… — творец был доволен своей идеей и ее воплощением, — Виктор, дорогой, мы решили, что твоя эмоция на сегодня — это грусть. Сможешь отразить? ?О, да проще простого?, — парень даже улыбнулся ненужному вопросу. Да ему и отражать ничего не придется — как бы не перестараться. Просто кивнул.
— Виктор, смотри на меня, — Терри сделал несколько пробных снимков: было видно, что ему тоже не терпится начать работу; всех троих сейчас переполняло предчувствие, что фотосет уже удался, как минимум, благодаря этому образу.
Парень делал, что его просили, и вдруг словил правильную эмоцию: хотелось полностью отдаться этому короткому отрезку времени. Работа облегчала боль: сейчас через его живое взаимодействие с камерой можно было эту боль хотя бы частично выплеснуть. С каждой серией кадров брови Ричардсона ползли все выше, а взгляд становился острее: он явно ощущал, что открыл свой Клондайк на сегодня. — Принесите слезную жидкость, — обратился фотограф к ассистентам, — Виктор, сейчас еще кое-что попробуем, — он подошел к парню ближе, пытливо разглядывая; раньше от такого взгляда стало бы неудобно, но Виктор вдруг понял, что после глаз Лето ничьи взгляды и то, что за ними пряталось, его больше не волновали — все познается в сравнении.
— Сейчас сделаем тебе искусственные слезы, будут очень впечатляющие кадры, хорошо? — проговорил мужчина. — А если будут не искусственные? — спросил Виктор, отзеркаливая заинтересованный взгляд. Он не ревел с тех пор, как вышел из дома, и стыдно признаться, но снова накатывало.
— Сможешь? — в голосе Ричардсона чувствовалось легкое недоверие.
— Полминутки, — кивнул парень и отвернулся в сторону, концентрируясь на том, что внутри. Глаза в глаза… ?Ты такой красивый, Виктор…? А потом такси и ?хозяин? как окончательный приговор. Ресницы вспорхнули, смахивая первые слезы, такие же горячие на прохладной коже, как и щемящий жар за грудиной. Он развернулся к дулу объектива, которого не нужно было долго просить: Терри ловил момент, нарушая внезапно возникшую тишину частыми щелчками.
Слезы ползли вниз по щекам, Виктор закусил губу, обхватывая себя руками — прям как сегодня полночи делал: оказывается, это может быть искусством. Видимо, пока все это не выльется до конца, плакать он будет почти без перерыва. Боже, как же от себя тошно за то, что, несмотря на эту разрывающую боль, больше всего на свете хочется его снова увидеть! Спуститься ниже еще на один круг в своем персональном аду. Надолго ли хватит нервов? Как защититься от этой зависимости? Поглощенный бесячей жалостью к себе, Виктор не заметил, как Микеле вернулся в зал, ведя за собой человека.
— Терри! — такой знакомый голос, но сейчас не грудной и не приказывающий, просто веселый, — ты че не позвонил, что уже прилетел? —Джей! — Ричардсон отложил фотоаппарат и тепло обнял подошедшего друга.
Снова его демон в метрах от него: Виктор крупно вздрогнул, благодаря шок, вызванный тем, что его опять застали врасплох; шок позволял застыть и минимизировать эмоции на лице.
— Мы ужинаем сегодня? — они продолжали трещать. — Да, я соскучился, мой мальчик, — Терри потрепал звезду по голове, нарушая укладку и улыбаясь довольно скользкой улыбкой. ?Просто тупо не замечает? Очевидно же, что увидел?, — отстраненно размышлял Виктор. Парень прекрасно понимал, что Джаред даже мимолетно никому не намекнет, что именно он два последних дня вытворял с двадцатилетней моделью мужского пола; он же нормальный натурал — лицо перед фанатками и обществом нужно держать. И все равно этот совершенно логичный игнор вбил в сердце очередной колышек, хотя как там нашлось место среди прочих — неясно.