1 часть (1/1)

– Джонатан Стрит к вашим услугам, сэр! – в пустоту пыльного воздуха провозгласил высокий, стройный всадник на мощном чёрном коне, как на горсти сырого пороха. Тело молодого лейтенанта было роскошно обтянуто тёмно-зелёным мундиром 95-го стрелкового полка, но выглядел он чересчур вычурно, свежо, и казалось, что плотная мягкая ткань ещё пахла бренди лондонского портного. Джонатан Стрит не успел омыть мундир в горячей багряной крови и пропитать его густым пороховым дымом, ибо сравнительно недавно был переведён в данное подразделение указом самого Артура Уэлсли, генерала британской армии в Португалии. Выяснение сути такого намерения было сродни невыполнимой задаче. Уэлсли, смотря на мир с высоты своего длинного носа, являлся фигурой загадочной, рассудительной, и не всякий мог разглядеть в его поступках, казавшихся бессмысленными, некий особенный толк. Генерал планировал вступить в Испанию, а для этого было важно подступить по берегу реке Тежу к союзному Мадриду, лишив французов возможности использовать мост Вальделаказы, города, что не отмечен на карте. А это означало отсутствие испанского гарнизона в качестве защиты моста, и французы, с лёгкостью укрепив его, смогли бы свободно перебраться на другой берег и навредить тылу британской армии. Потому мост приказано взорвать. Джонатан не стал бы возражать, даже если бы имел самое ничтожное на то право. Вырваться из душного Лондона, где армия ценилась не больше скрюченного ржавого гвоздя из лошадиной подковы, было реальным, но опасным шансом дослужиться наконец до капитана или отдать свою голову под французскую саблю. Лишь бы погибнуть среди противной гари, а не в окружении протухшего общества, для которого Трафальгарская битва перекочевала в глубины истории. Отец Джонатана был серьёзно ранен тогда, 21 октября 1805 года*, и медленно умирал, словно смерть со страшным наслаждением протыкала иглами ещё живое сердце, считая, сколько их необходимо, чтобы кровь в синих венах застыла навсегда. Оставив позади неблагодарную Англию и опустевший отчий дом, Джонатан неторопливо вёл своего чёрного скакуна по испорченной ходом полевой артиллерии дороге. Стрит знал, что не прошло и суток, как, направляясь в Каштелу-Бранку, на жёлтом песке оставил свои следы от чеканного шага Южный Эссекский. Это был батальон, испачканный солдатской кровью не на поле брани, а во время изнурительных маршей до потери чувства собственных ног и безжалостных порок. Джонатан был наслышан о полковнике Генри Симмерсоне, который давил остатки своего разума безумными мыслями об армейской дисциплине, чётком книжном порядке, что в бою, жар которого Южный Эссекский ещё не испытывал, могло бы сыграть злую шутку с неопытными и униженными солдатами. Джонатану казалось, будто его неуверенный громкий возглас повис в тяжёлом сухом воздухе более невнятным, несмелым эхом. Лейтенант от скуки вздумал тренировать боевое приветствие, адресованное старшим офицерам, и не мог понять, откуда в нём такая зажатость, словно у рядового с ненавистным кожаным ошейником**, стиравшим шею до самых гланд. Не существовало никаких внешних препятствий звонкому голосу, способному взбудоражить тишину над приближавшейся справа рощей.Конь по имени Рыцарь отгонял прочь мелких надоедливых насекомых блестящим длинным хвостом, и шаг его был вялым, из приоткрытого рта тонкой ниточкой капала слюна, а тёмные глаза, казалось, больше не могли смотреть вперёд, отражая высокое полуденное солнце. Стрит, почувствовав утомление Рыцаря, потрепал его по мягкой расчёсанной гриве так, как лёгким хлопком утешают старого друга в те времена, когда всякие слова излишни. Джонатан и сам начинал уставать, стирал с большого лба струйки тёплого пота. Он был беззащитен перед невидимыми клинками немилосердного солнца, что впивалось в новенький мундир, а вместо крови по прямой спине лейтенанта сбегал пот, вызывая неприятные ощущения. Джонатан привык к поту и грязи, но не настолько, чтобы их полюбить. Стрит не мог похвастаться участием в сражениях, которые бережно покрывала пылью и хранила история, но ему известно достаточно о духе смерти, что состоял из мушкетного дыма, запаха свежей крови и привкуса горящей плоти, от которого нельзя скоро избавиться. Стрит бесцельно смотрел с поникшей головой на виднеющиеся силуэты деревьев, но воображение пригрелось на солнце и внушало лейтенанту золотой пожар на горизонте, серый дым, который рождали нескончаемые и вооружённые полки неприятеля под смутный барабанный бой, что тревожно доносился до его ушей. Звуки были вполне реальны, и посреди шума города, чьи стены уже виднелись, отчётливо слышался бой барабанов. И Стрит надеялся, что никто из Южного Эссекского не подвергался порке по милости сэра Генри. Джонатан и хотел бы наслаждаться тем настоящим спокойствием, временным, но настоящим, каким сияла роща близ Каштелу-Бранку, но глубокие, усталые карие глаза продолжали видеть воображаемые огненные полчища вечного коварного врага. Верный своему честному и благородному хозяину, Рыцарь, изнемогая от жары и жёлтой пыли, из последних сил гарцевал, путаясь в колеях, которыми наследила артиллерия. Лейтенант вдохнул в грудь побольше воздуха, словно думая, что этой горькой порции хватит, чтобы истоптать всю Испанию.***Стрит мечтал броситься прямо с лошади в омут прохладной воды или оказаться укрытым доброй тенью от стен Каштелу-Бранку, которые уже ясно различал среди раскалённой воздушной массы. Джонатан влажной рукой подхватил ручейки липкого пота и размазал по лицу, тихо фыркнув, как и Рыцарь, которого лейтенант внезапно пришпорил, пробормотав нечто нервное и успокаивающее. Немыслимая усталость свалилась на молодого офицера, и он с презрением обругал себя за приступ слабости и нетерпения. ?Ты солдат, чёрт возьми!? – мысленно воскликнул Стрит и порозовевшими от жары руками вцепился в узду. Конь возмущённо заржал, вновь ощутив опротивевшие шпоры, и лениво зашагал, сокращая расстояние до того места, куда они стремились так долго. Джонатан иногда изнурял себя думой: почему именно его вытащили из душного тумана Лондона, чем он заслужил такую честь оказаться среди превосходных стрелков в плену беспощадного солнца Испании, страны разукрашенной, как на маскарад, армии, чья сила и мощь зависела от опыта и разума командира. Уэлсли в кипе надоевших бумаженций за большим письменным столом царапнул пером, и заковыристая чернильная подпись определила судьбу лейтенанта Стрита. И теперь он пачкал потом новый мундир, плавился под солнцем, как забытое хозяйкой масло. Джонатан мельком припомнил мягкий вкус утренний булки, запахи с детства любимой лавки, и в его животе горестно заурчало, желудок жалобно откликнулся на воспоминания о приятной пище. В ранце Стрита осталось несколько чёрствых булок, местами зелёных от плесени, но лейтенант не морщился, вкушая испорченную выпечку, ибо в длительных походах такой обед нередка равнялся королевскому блюду.Джонатан невольно коснулся кривой сабли лёгкой пехоты, которой ещё его отец сеял ужас в клубах серого дыма – позади него донёсся ровный, приглушённый гул от чёткого марша. Лейтенант напрягся в седле и остановил уставшего Рыцаря. Встревоженный появлением нового звука, он обернулся, вгляделся вдаль и подтвердил свои первые мысли. Его тонкий слух уловил особенность приближавшегося марша: три шага бегом, три обычного шага. Это была традиция хода стрелков. Джонатан продолжал, щурясь, смотреть. Прямо на него удивительно идеальной колонной чеканили шаг зелёные мундиры, элита британской армии, и среди них лейтенант разглядел невысокого всадника, чьё лицо покрыла тень от полов широкой соломенной шляпы, а небесно-голубой мундир и белые брюки издалека делали его похожим на француза. Его лошадь была бодра, даже шерсть блестела по-особенному, переливаясь в лучах полуденного солнца. Стрит, не сводя глаз с процессии, опустил руку на горячую шею своего коня, который тяжело дышал и мог бы позавидовать нерасплавленной резвости незнакомой лошади. Возглавлял стрелков уверенно и немного грозно очень интересный человек, вызвавший в душе Стрита мрачную теплоту и заставивший присмотреться как следует: твёрдую, стройную талию его охватил красный офицерский шарф, возможно, неизвестный в полинявшем мундире, тоже был лейтенантом. Через плечо был перекинут штуцер, на поясе виднелся тяжёлый длинный клинок палаша, и Стрит снова с той же невольной тревогой нащупал рукоять сабли. Незнакомец вселял подобие страха и принуждал сохранять бдительность. Было в его суровом взгляде нечто пугающее и вместе с тем притягательное. В те минуты, ожидая, пока колонны достигнут его, Стрит и не подозревал, что командир тридцати солдат, затерянных в Испании, Ричард Шарп, окажет существенное влияние на его жизнь.