1 часть (1/1)

Небо над первой зоной подёргивалось голографическими всплесками. Божественная дым-машина наполняла купол клочьями розовых и сиреневых испарений. Лорд Бэйкя находил химию света чудесной. Он не считал возведённое Аресом небо искусственным или отличным от того, что скрывалось за полимерной стеной купола, хотя отличия, конечно же, имелись. То небо было непостоянным и своенравным, от него можно было ожидать чего угодно, чаще всего — безразличной серости или злой непогоды. Небо первой зоны было безобидным и щедрым на окрасы. Оно причудливо отражалось в декоративных бассейнах, искрилось в прожилках мраморных плит. Электрическое солнце освещало убранство анфилад с колоннами из песчаника, цветочными узорами вдоль стен и живыми растениями. Из подвесных кашпо пеной стекала нильская зелень, в эмалевых кадках краснели израненные рты гибискусов, кивали тяжелыми снопами бледно-синие африканские лилии, а по воде скользили клубы прозрачного пара, который к вечеру окутывал дворец загадочной и ароматной дымкой. Бэйкя искренне любил это место, восхищался искусственным круговоротом воды и обильным цветением на открытых террасах. Дворец Ареса стал для него ключом к воспоминаниям человечества о древних мифах и забытых чудесах света, о висячих садах Междуречья и пирамидах египетских фараонов.С появлением Ареса слово ?миф? утратило значение для Бэйкя. И он думал об этом каждый раз, когда шёл через анфилады к святилищу, в котором обитал сам Арес.Во внутреннем дворе святилища возилась прислуга. Они "убирали посуду" из главной залы — выносили опустошённые людские тела, складывали их в тележки и увозили в хозяйственный блок. Прислуга — такие же люди, но еще пригодные для использования, — склоняли гладкие головы перед лордом первой зоны. За массивными дверьми, в полутёмном коридоре, ведущем в главную залу, никого не было.Значит, Арес велел всем убраться.Значит, Арес был не в духе.Его мрачная фигура на троне просвечивала сквозь полупрозрачные занавески, как рисунок, разнесённый на тростниковых пластинках. Бэйкя изящно отодвинул их одной рукой, и пластинки встревоженно застучали друг об друга.Верхний бордовый халат Ареса был распахнут, а нижний белый легкомысленно подвязан золотистым кушаком. Несмотря на усталую распущенность, Арес был напряжен, выкручен и стянут в складку на переносице. Бэйкя только улыбнулся его строгому взгляду и проскользнул в залу, ступая босыми ногами по влажным плитам — слугам приходилось вытирать кровь после каждой трапезы. На бронзовых треногах в ажурных курильницах тлела сандаловая кора, и пряный дым уносил с собой запах бойни в закатное небо с белым осколком полумесяца.— У тебя тоже какие-то проблемы, Бэйкя? — тоскливо спросил Арес.— Разве могут у меня быть проблемы, владыка? А если бы и были, стал бы я приходить с ними к тебе? — Вслед за Бэйкя тянулся подол его черной накидки.— А что, не стал бы? И тоже делал всё, что тебе вздумается?Это второй раз произнесённое ?тоже? насторожило Бэйкя, и он остановился перед ступенями к трону. Кто-то из приближённых Ареса успел провиниться и ослушаться его?— Если кто-то из подданных перестал быть верен тебе, его следует вычеркнуть из истории, которую ты пишешь.Арес не торопился отвечать, и его молчание становилось всё более тревожным. Спрятанная за искусственными облаками и сказочной грёзой первая зона была изолирована от остальных кругов, и Бэйкя даже знать не хотел, что творится за пределами мифа, власть над которым ему даровал Арес. Лишь изредка до Бэйкя долетали известия с периферии, обычно дурные, и он воспринимал их, как гуляние ветра в застенках. Но даже отзвук приносил с собой память о человеческом прошлом, от которой Бэйкя укрывался за песчаными колоннами и живыми изгородями дворца.— Тогда что ты скажешь, узнав, что твоя бывшая госпожа была убита из-за собственной глупости?Вот как. Наверно, это должно было взволновать Бэйкя, но он совсем не ощутил грусти. Даже повторил про себя это короткое и точное, как нож, слово — убита. Но ничего так и не произошло внутри.— Скажу, что я не удивлён, и это был вопрос времени. Я втайне поражался тому, что Белла, с её бестолковой горячностью, так долго продержалась на своём месте, и в этом только твоя заслуга.— Но ты был её лучшей куклой. Белла обратила тебя, создала заново и приложила много усилий, чтобы ты стал таким, какой есть.— Белла не создавала меня. Она была лишь лестницей в прекрасный и совершенный мир моего владыки.— Белла привела тебя ко мне.Борясь с нарастающим раздражением, Бэйкя не сдержал холодной и невесёлой улыбки. Уж он-то прекрасно помнил день своего посвящения, когда Белла притащила его с десятком других своих кукол в святилище. Как она наставляла их, что говорила и как изгалялась перед Аресом.— Никто не приводил меня. Я прекрасно знал, кому служу на самом деле, поэтому пришёл сам.Бэйкя и правда ничуть не походил на тех кукол, которых Белла приводила к Аресу одну за другой в знак благодарности за привилегии. В ту светлую ночь, когда Белла привела в первую зону свою новую коллекцию, все куклы были одеты в кружевное бельё и обёрнуты в объёмный чёрный кристалон. И когда Арес впервые встретился глазами с Бэйкя, тот смело улыбнулся, показав тонкие клыки. Эта вопиюще похабная улыбка и раскованный жест спускающейся по бедру руки заинтриговали Ареса. Как и кружевное бельё, которое почти ничего не скрывало. Лорд Бэйкя не походил на куклу потому, что он никогда ей не был. Он поднимался к трону, и в его покачивающейся походке было нечто гипнотическое и увлекающее, как в движениях кобры. Арес, наконец заметил, что Бэйкя пришёл к нему без обуви.— Нет, не Белла, и никто меня этому не учил. Я не умею льстить. Но зато я о-о-очень ревнив.— Ты ревнуешь меня к Белле?Бэйкя навис над троном и теперь, находясь достаточно близко, мог говорить тихо, почти шёпотом.— Я просто вижу, как сильно ты расстроен, и я ревную тебя ко всем, кто ещё способен причинить тебе боль. Даже своей смертью.Бэйкя склонился ещё ниже, пока они не соприкоснулись рогами. А ведь прежде, когда он только стал D-человеком, его возмущала эта непривычная и бесполезная часть тела. Теперь это прикосновение рогов стало излюбленным началом прелюдии, когда Бэйкя будто вспарывал между ними невидимую преграду. Рога Ареса были символом его силы и его власти, они украшали и выделяли его. Во втором акте прелюдии Бэйкя с почтительным трепетом по очереди целовал каждый из этих рогов. Но для второго акта он нуждался в одобрении, которое ещё не получил, ведь Арес смотрел на него всё тем же опечаленным взглядом.— Мы с Беллой были союзниками сотни лет. Я расстроен потому, что доверял ей и, должно быть, переоценивал её. Мне стоило быть более внимательным.Руки Бэйкя в лайкровых перчатках напоминали гладких чёрных пауков, которые ловко забрались по бархатным подлокотникам и легли на смуглые ладони Ареса.— Мой владыка не должен волноваться о том, не протекает ли треснутая чаша, если гораздо проще заменить её новой. Белла давно забыла о своём предназначении и не стоила того, чтобы её беречь. Сейчас ты занят по-настоящему великими делами. Ты собираешь армию.— Это не оправдывает меня.— Но тебе и не нужны оправдания! Разве кто-то спросит с тебя, когда ты донесёшь свой порядок до всего остального мира?Пальцы Ареса шевельнулись под ладонями, и он устало прикрыл глаза. Это и было одобрением для Бэйкя, позволением ему сесть на колени Ареса, обнять его за шею и поцеловать в закрытые веки, наблюдая, как розовый свет угасающего солнца путается в тёмных кудрях.— Великие дела… Я видел, как в бескрайних пустынях зарождались империи и обращались в руины из-за сущего пустяка. Из-за незначительной ошибки военачальников и правителей, допущенной потому, что в самый важный момент они не смогли быть достаточно твёрдыми. Не смогли отбросить человеческую слабость.— Неужели у вас спустя тысячи лет ещё остались человеческие слабости?Арес медленно открыл глаза. Он видел перед собой украшенный узорными бортами расписной потолок залы. Роспись была подражанием древнему, раскалённому до синевы небу Египта, с плывущей по дуге солнечной ладьей и белогрудыми ибисами, распахнувшими серые крылья.— Я не чувствую, что прожил уже столько лет. Бывает, что время настигает меня врасплох, и я ощущаю всю его тяжесть, как будто я закрыт в тесном саркофаге, время высится надо мной каменной гробницей, и мне никуда не деться от себя. А иногда мне кажется, что никаких тысяч лет не было, что я где-то в самом начале пути. Или на середине…Слушая голос Ареса, Бэйкя тоже взглянул на потолок. Плоское небо с черными пятнами птиц, красным солнцем с тонкими лучами-линиями и белой ладьей бога Ра — эта картина, как и дворец, как и вся первая зона были реставрацией древнего величия, тайны, занесённой песчаными бурями. Бэйкя преклонялся перед этим знанием и его воплощением, перед живым кодом, и поэтому так ревностно хотел защитить Ареса от него самого.— Ты снова сомневаешься, владыка, но ты не должен. Ни оправдываться, ни сомневаться. Сомнения — медленный яд пустынной змеи.Бэйкя спустился с его колен и, провожаемый взглядом Ареса, направился к подиуму в углу залы, где томились инструменты играющих на празднествах музыкантов.— Кто ещё прошёл такой же невероятный путь, что и ты? Только владыка Арес способен пробудить этот мир от забвения. Люди живут так мало, так беспорядочно и глупо! И никакому человеческому разуму не постичь своей истинной участи! Взять, например, эту лютню… — Бэйкя взял в руки инструмент с позолоченным узором на лаковом корпусе. — Разве могла эта дикая тыква, произрастая на илистых почвах вблизи мангровых болот, представить себе, что будет с ней после того, как её сорвут? Вообразить, во что она превратится из заурядного и неказистого плода, когда острый нож мастера разрубит её пополам, вычистит внутренности и высушит над огнём? Что она вообще могла видеть на своей грядке кроме одного и того же куска неба? А теперь посмотри на неё — её мумифицировали, и она обрела бессмертие прекрасного инструмента. Мастер увековечил её в самой совершенной форме.Струны гулко забренчали в пустой зале. Когда эхо переборов стихло, Бэйкя аккуратно положил лютню на место и столь же вдохновенно подытожил свою пафосную речь:— К сожалению, люди не так далёко ушли от тыкв.Арес не сдержал усмешки.— Я уверен, что Беллу погубило самодурство. — Продолжал Бэйкя. — Сколько я помню, она холила и лелеяла эту свою черту, окружала себя куклами, наивно полагая, что имеет над ними власть, что все они — её дети. Удивительная и отталкивающая склонность женщин всем навязывать своё материнство. Зависимость от собственных ?детей? была её главной человеческой слабостью. И тебе тоже следует избавиться от своей.Небо в фигурных проёмах окон всколыхнула последняя бледно-розовая волна, и искусственное солнце стало холодной луной. Белая ночь царствовала над первой зоной.Бэйкя снова был в центре залы, сквозняк колыхал иссиня-чёрные перья на воротнике его накидки. Над глянцевым полом длинными полосами повисло бледное свечение, но Бэйкя оставался в тени, ожидая, когда Арес промолвит своё слово.— Ты всегда умеешь подобрать нужные слова. Мне нравится тебя слушать.— А смотреть, как я танцую? — Бэйкя потянулся к металлическим застёжкам накидки и его губы изогнулись в очаровательной улыбке. Арес кивнул головой и прижал пальцы ко рту, опёршись на подлокотник.— Это мне нравится ещё больше.Расстёгнутая накидка упала на пол и Бэйкя шагнул из тени под льющийся из окон свет.У этой ?куклы? было тело гипсовой статуи, отлитое в идеальных пропорциях, и такое же ослепительно белое, но ему была чужда холодная неподвижность гипса. Руки Бэйкя были мягкими, словно бескостными, он выкручивал их и воздевал их над головой, собирая в ладони лунный свет, а затем размазывал его по животу и груди. Белизна его кожи просвечивала сквозь вырезы обтягивающей чёрной туники. Порезанные на ленты фалды следовали за Бэйкя в танце, раскачивались, обвиваясь вокруг бёдер с тонкими кожаными ремешками. Когда он вскидывал голову, распущенные волосы падали на лицо и соскальзывали на плечи, прилипая к приоткрытым влажным губам. Прогибаясь в спине и коленях Бэйкя обращал своё тело в неразгаданный иероглиф, в ведический символ, в угловатую руну, в громкое слово и в нежный шёпот, которым он так любил разговаривать с Аресом. Он выводил спирали, идущие вдоль позвоночника от самых кончиков ступней до натянутых пальцев рук, и ни на миг не отводил взгляда от своего владыки. Его глаза походили на две блестящие жемчужины в перламутровых створках век.Прежде Арес окружал себя красивыми танцовщицами, которые рыскали по дворцу, как дикие кошки, но Лорд Бэйкя выжил их всех. Танцуя, он увлекал Ареса за собой, воплощая в себе утраченный, почти божественный образец красоты. Сближаясь, он будто запускал свою белую, бескостную руку в грудь Ареса, и нащупывал ещё теплое воспоминание о старой любви. За несколько эпох Арес сменил столько любовниц и любовников, столько фанатичных и преданных последователей, что перестал запоминать их имена. И он никогда не рассказывал, что при их первой встрече, когда Белла привела свой выводок в святилище и выставила их на показ, увидев Бэйкя, Арес сразу вспомнил о Лессе. Благородном и могущественном — о таком, каким он явился с небес несчастному палестинскому мальчик почти три тысячи лет назад. И хотя этот образ тотчас же разбился о смелую улыбку Бэйкя и вызывающие движения его бёдер, Арес иногда ловил себя на мысли, что сравнивает их между собой. И в белом Лорде было всё то, чего так не хватало Аресу с самого сотворения острова Гексагон, и чего так не доставало Лессе. Уважение и понимание.Поэтому он выбрал тогда этого распутного, но улыбчивого юношу, который смотрел на Ареса открыто, с восхищением и любопытством. Поэтому назначил его своей правой рукой и хозяином первой зоны. Из всех приближённых повелителя шести зон Бэйкя был единственным, кто в любое время мог войти в святилище Ареса. И в его опочивальни.Коридор между залой и покоями освещался голубым пламенем газовых факелов. Ведомый пляской Белой Ночи, Арес остался без одежды раньше, чем они вошли в спальню с приглушенным светом бумажных фонарей. Золотистый кушак, нижний пояс, белый и красный халаты устилали тёмную ковровую дорожку коридора.Волосы Бэйкя разметались на пёстрых арабских покрывалах. Гибкими руками он опутывал лежащего сверху Ареса и с настойчивой нежностью целовал печальное лицо, растворяя и собирая губами многолетнюю, окаменевшую тоску. В грубом отчаянии ответных поцелуев ему мерещился ответ на его чувства, а ведь Бэйкя был по-настоящему влюблён. Мог ли он противиться вызывающему взгляду жёлтых, как у зверя, глаз, нечеловеческой силы смуглого тела и крепких рук, ласкающих его белые ноги? Бэйкя был отнюдь не безвинным, но искренним, его прикосновения и протяжные вздохи полнились этой искренностью. Если бы владыка однажды сказал ему, что хочет принести его, Бэйкя, в жертву во имя своих великих целей, он сам бы без долгих раздумий лёг на алтарь. И это не было бы для него трагедией — Бэйкя прекрасно знал, чего ему хочется, и не цеплялся за идею жизни, как таковую.И сейчас ему больше всего хотелось, чтобы Арес смотрел на него так же, как он иногда смотрит на крыши первой зоны под мерцающим голографическим небом, или же на расписной потолок главной залы. С отстранённой детской мечтательностью. Чтобы Арес целовал его губы и шею, плечи и живот, чтобы стянул с него тунику, перчатки и бельё и бросился танцевать вместе с Бэйкя до головокружения, мелодичных стонов и полного изнурения.Почти так и случилось. Арес сидел на кровати, устроив на своих бёдрах Бэйкя, уже обнажённого и тающего, как свеча. Но только Арес не смотрел на него тем особенным взглядом, а утыкался в грудь Бэйкя, придерживая и направляя его, сжимая его ягодицы. Рога Ареса впивались в кожу под ключицами, и чем сильнее, тем большее удовольствие получал его развязанный слуга. Он взбивал пышные еврейские кудри своего владыки и выгибал спину дугой, отклонялся назад, широко расставив руки и сминая тканные покрывала с золотой нитью. Перевернувшись, они менялись местами. Раскинув руки в жарком любовном трансе, Бэйкя обхватывал Ареса ногами и подавался ему навстречу. Когда Бэйкя приподнимал голову, стирая тыльной стороной ладони лунный свет, растекающийся по лицу вместе с потом, Арес тянулся к его губам. Поцелуи с Бэйкя умиротворяли и остужали его, словно он втягивал пар, но не чёрный, как у обычных D-людей, а молочно-белый. Сладкую и прохладную взвесь с запахом розовой воды. Лекарство от яда пустынной змеи, укус которой до сих пор не зажил.Стиснув смуглые плечи, Бэйкя громко застонал сквозь губы и в последний раз поддался движениям Ареса. Любовь и танцы не знающих усталости бессмертных D-людей могли продолжаться до самого рассвета и тянущей ломоты во всём теле, но это всегда было приятное ощущение, как мелкие и частые покалывания в мышцах. Бэйкя упивался им, лёжа в изножье кровати, поглаживая спутанные курчавые волосы Ареса и его рога. Сам Арес, разгоряченный и уставший, лежал головой на плоском, чуть твёрдом животе Бэйкя и смотрел сквозь густые ресницы на его подбородок и порозовевшие губы.— Мне стало немного легче. Спасибо, Бэйкя. И раз уж Беллы больше нет, мне больше не у кого выведать, кем ты был до того, как стал её куклой.— Я был человеком. Ни больше ни меньше.Арес хмыкнул и коснулся прохладной белой скулы кончиками пальцев.— В той жизни ты тоже был танцором?— Ты так решил, потому что я хорошо танцую?— Не просто хорошо, а чувственно. И всё же, кем ты был, Бэйкя?— Я скажу владыке, только если ты скажешь первый. Кем ты был когда-то очень, очень давно.Они долго пробыли в молчании, нежно и кратко прикасаясь друг к другу. В конце концов Арес приподнялся, опираясь на руку, и с хрипотцой произнес:— Можешь мне ничего не говорить. Да это, в общем-то, и неважно теперь.— Хорошо. Тогда поцелуйте меня ещё раз.