01.8 (1/1)

Было тихо и больно, и Ли в этой тишине, нестерпимо устав, терпела обжигающую боль, которая пронзала все плечо и правую руку, парализовав ее. Она спала долго?— и в полубреде находилась ещё дольше, не зная, что выпала из реальности на четыре дня.Тысяча был рядом. Он донёс ее на руках до разрушенной больницы?— ему попалось на пути лишь родильное отделение, куда он и направился, крепко, но осторожно держа в руках Ли, точно боялся сделать ей еще больнее.Его лицо было сосредоточенным и суровым, он не пытался походить на человека?— и, проваливаясь то в сон, то выныривая из него в явь, Ли смотрела на бездушное лицо машины, но почему-то не боялась его, даже когда он заметил, что она очнулась?— и посмотрел на неё в упор.Девушка лишь устало приткнулась лбом к его груди, стараясь не двигаться, и потеряла сознание. Она была потемневшей от боли?— и хмурой, и цеплялась за его одежду, которая была такой же ненастоящей, как и он сам, но до последней морщинки и складки имитировавшей движение обычной ткани.Тысяча выбил дверь в запертое крыло, вошёл в палату, наполненную пустыми кювезами?— первыми колыбелями человеческих младенцев, сделанными из прозрачного пластика, и перевёл холодный взгляд на кучу бирочек, на которых были настрочены дата родов, имена матери, вес и рост младенца. Эти бирочки россыпью лежали на стальном столе, и у человека они бы вызвали дурное предчувствие. Но Тысяча не был человеком, он просто понял, что все эти младенцы теперь мертвы, как и их матери?— и никому не пригодились ни кювезы, ни стопки пелёнок, теперь уже тлеющих и холодных, ни бирки, по которым малышей бы не путали медсестрички.Тысяча пронёс Ли в одну из палат, толкнув дверь плечом, и створа, которая должна была отъезжать автоматически?— когда ещё работала автоматика?— смялась под лёгким толчком терминатора.Он хранил молчание, был невероятно сосредоточен и аккуратен. Опустив девушку на койку, он убрал из-под неё руки и быстро осмотрел, задержавшись на залитом кровью плече, насквозь пробитом щупальцем машины. Ли была без сознания, и лицо ее, покрытое пылью и кровью, казалось фарфоровым.Как тонкий бокал, наполненный болью… тихая, хрустальная, доверху?— окунувшаяся в боль. Времени на бездействие не было, поэтому Тысяча занялся делом.Аккуратно разорвав на ней одежду и освободив от грязных тряпок, он продолжил осмотр раны и мягко ощупал живот, ребра и грудь, чтобы удостовериться, что внутренних переломов нет. У него оставался вопрос касаемо одного ребра, и он сделал в итоге вывод, что в нем трещина. Тысяча прикрыл девушку пледом, предварительно встряхнув его от пыли, и быстро исчез из палаты. Начинался новый этап его знакомства с человеком. Только сперва этого человека нужно было спасти…***Тысяча не уставал и был идеальной сиделкой, идеальным врачом. Его руки были стерильны и могли выполнить любую, даже самую сложную и высокоточную, операцию. Он мастерски обработал рану Ли, спеленал ее ребра тугими бинтами, одел свою спутницу в ночную рубашку, одну из тех, которую выдавали роженицам, и сейчас задумчиво смотрел на почти лысую азиатку, смешно расслабившую губы и тихонько сопевшую во сне себе под нос.Тысяча не был человеком и не хотел причинить ей вред как машина, а потому Ли была в полной безопасности. Он непрерывно дежурил у ее койки и подключил к ней питательную и витаминную капельницы, владея достаточными знаниями для ее лечения.Через четыре дня Ли проснулась.Сначала дрогнули ее веки. Приподнялись короткие ресницы, и она устало открыла глаза, первым увидев терминатора.—?Тысяча… —?прошептала она.Шёпот был тихим, утвердительным. Несмотря на полное отсутствие сил и тупую?— уже затухающую?— боль в плече, все ещё захватывающую всю правую часть туловища, Ли могла нормально соображать, хоть и со скрипом.Терминатор обратил на неё взгляд голубых глаз, ясных, но холодных, как сталь. Он подошел к ней и присел на корточки возле койки, скроив самую доброжелательную физиономию, на которую был способен. Лицо его было так близко от неё, что она видела каждую морщинку, веснушку и родинку. Как он это сымитировал?..—?Привет,?— тихо сказала она, усмехнувшись. —?Ты все такой же жуткий.Голос звучал хрипло и срывался, но Ли была рада видеть терминатора. Не меньше радости доставил и плавный, красивый обертон Тысячного, прозвучавший как музыка:—?Рад, что мне ещё есть кого напугать.Она тоненько засмеялась, чувствуя себя удивительно счастливой и… живой, и подняла левую руку, вдруг невесомо касаясь бледной ладонью холодной щеки терминатора.—?Гладкий. И холодный. —?Шепнула она, щуря карие глаза. Тысяча напрягся, слегка склонив набок голову.Затем?— немного нахмурился, и словно серебристая волна пробежалась по всему его телу, прокатилась, как мерцающий перелив, от кончиков волос до ботинок. Ли вздрогнула, невольно отдёрнув пальцы и напрягшись.Он осторожно взял ее руку, вновь приложив к своей щеке, и спокойно взглянул в карие глаза, преобразившиеся от изумления.—?Тысяча…Он был тёплым и шероховатым, удивительно… обычным. Практически неотличимым от обычного мужчины. Ли недоверчиво покосилась на него. Пока можно было… пока ей было простительно… она, сгорая от любопытства, запустила пальцы в его коротко стриженные русые волосы, немного торчащие вверх, и скользнула кончиками по ним, чувствуя каждую жесткую волосинку.Тысяча не понимал, что происходит, но наниты прошлись рябью по его шее и позвоночнику. По ее лицу он видел, что она изумлена. Раньше терминатор не имитировал поверхность кожи. Тепло тела. Для кого ему было это делать? И для чего? Не было цели, не было данных. Но теперь, почти неотличимый от человека, он слегка улыбнулся?— игриво воззрившись на Ли.Ли рассмеялась.—?Нет, Тысяча, ты все ещё жуткий.Это была их шутка, их общая хохма, выросшая из ее недовольства и неприятия?— в нечто личное. Т-1000 попросту скопировал ее смех, но прозвучал он иначе?— и Ли с симпатией взглянула на него, убрав руку от щеки.… Дни шли. Сменялись днями. Ли первое время не вставала с койки, но через неделю она практически полностью поправилась. Плечо заживало, а с необходимыми препаратами Тысяча помог зажить и ее ребру.Она стеснялась делать с ним перевязки, ведь тогда терминатор видел ее лишь в одном неважном застиранном белье, но она осекалась, вспоминая, что он?— всего лишь андроид. И все же вздрагивала от прикосновения его рук, опуская глаза и думая, каким внимательным может быть его взгляд.Поразительный контраст. Она до сих пор не могла забыть то, как он прошибал своим телом стены, словно те были картонными, и ей не верилось, что руки могут быть такими осторожными, а сам он?— настолько чутким и ювелирно аккуратным, когда касался ее ран.Ли и Тысяча много разговаривали. Она садилась в постели, робот подкладывал ей под спину подушки, а сам устраивался рядом. Он мог бы и стоять… но знал, что Ли так непривычно. Потому делал все то, что могло бы ее расположить к нему.Беседы они вели на разные темы. Немало говорили про то, каким был мир до войны. Ли вспоминала детство и рассказывала Тысяче всякие истории… Из той категории, что утратили свою ценность в условиях нынешних реалий.В какую школу она ходила. Или?— как в пять лет ее отдали в музыкалку, а она случайно залила синтезатор водой из аквариума.Как сильно ей нравился один актёр?— так, что она даже собирала альбом с его фотографиями. Но это было лет в пятнадцать или меньше.Рассказывала о семье… но немного, вспоминать было тяжело.Тысяча слушал, задавал вопросы?— часто начинающиеся со слова ?почему?, и Ли быстро окрестила его милым почемучкой. Милым?— поскольку его лицо приобретало забавное озадаченное выражение, особенно очаровательно смотрелись торчащие уши (Ли совершенно внезапно обратила на них внимание, но теперь не могла относиться к Тысяче так же насторожено, как прежде, потому что эти уши ее чрезвычайно веселили).Почему ты меня испугалась? Почему ты не любишь консервы? Почему среди людей считалось ненормальным сочувствовать роботам? Почему тебе нравился тот парень из школы, о котором ты рассказывала? Почему… Сплошные почему Ли не раздражали, напротив?— она была рада отвечать, все равно заняться-то нечем. Да и Тысяча так начал казаться чуть более… ну… не то чтобы живым, но своим каким-то, близким.И пугал он уже гораздо реже.Когда Ли не могла уснуть?— рука или ребро немилосердно болели или ее терзали мучительные мысли о прошлом или будущем?— она просила Тысячу просто посидеть рядом, и он действительно присаживался рядом, заимев привычку тихо положить руку ей на спину и молча смотреть куда-то в стену. Но даже такой простой жест действовал на Ли успокаивающе. Подсознательно, после того случая она начала искать защиту и опору?— и Тысячу, который раньше был кем-то вроде пленителя и врага, который строил хорошую мину при плохой игре, она уже воспринимала совсем иначе.Несколько раз он помогал ей подняться и выводил пройтись из палаты, по обветшалым и обрушенным коридорам, по прочим палатам и родильным отделениям. Зайдя в пеленальную, Ли не смогла сдержаться. Застыв в дверях, она встала враспор, не желая идти дальше и дрожа всем телом. Тысяча не понимал. Он нахмурился, встав сзади нее и просканировав комнату на предмет потенциальной угрозы, и спросил:—?Ли?.. Почему не идешь дальше?.. Здесь не опасно.Но она думала иначе. Смотрела на кювезы, кирпичные от пролитой крови тех, кто должен был в них лежать… на истлевшие ржавые пеленки, в которых были запеленуты теперь только косточки, маленькие, тонкие, похожие на птичьи… На рассыпавшиеся по полу бирки. На багровый от крови отпечаток взрослой ладони, пачкающий стену. Ли побелела, как не белела даже когда ее схватил Бегун, и отшатнулась назад. Но назад было не пройти: там стоял Тысяча.—?Что случилось? —?потребовал он ответа, но вместо этого Ли тихо взвыла, поставив в тупик терминатора, и стремительно отвернулась, неожиданно пряча лицо у него на груди.Тысяча не понимал. Он что-то сделал не так? Он осторожно склонился к Ли, тихонько положил руку ей между лопаток, мягко спросив:—?Почему ты плачешь?Она не плакала. Завывала, как побитое животное, вжимая мокрые от слез щеки в его куртку, и стискивала складки одежды в руках, понимая, что плакать бессмысленно?— но остановиться не могла.Это было последнее, что она хотела бы видеть. Она не могла вообразить себе тот день, когда в дверях этой комнаты показались механические враги.—?Что… —?Ли всхлипнула, не отнимая лица от Тысячи. —?Что здесь случилось?..Тысяча нахмурился еще сильнее, но все же ответил:—?Полагаю, все то же, что и в любом роддоме. Все человеческие особи младше восьми лет по Протоколу Центрального Компьютера подлежат утилизации. Ли…Последнее он произнес уже растерянно, поскольку девушка взвыла еще горше, дрожа плечами.Тысяча растерялся. Он не знал, что делать?— не понимал ее логику! Он проанализировал, что триггер?— это комната, так что не нашел ничего лучше, кроме как взять ее на руки и быстро унести оттуда.Ли не спала всю ночь, тихая и подавленная. Она смотрела на задумчивого, бесстрастного робота, который застыл подобно статуе в углу комнаты, заложив за спину руки, и не могла забыть о коричневых от крови кювезах, наконец начиная кемарить…Когда-то в нее, блестящую, новенькую, прозрачную, клали маленького, теплого ребенка, только что родившегося?— сморщенный комочек плоти, стремящийся к материнскому теплу. А затем в эту только начатую жизнь вмешивалось чужое страшное присутствие, которое оборвало все. Причинив столько страданий и горя. Столько боли и смерти…И тогда, переполненная этим до краев, Ли вскакивала с постели, что-то крича, и всякий раз лицо было мокрым от слез. Но к счастью, Тысяча всегда оказывался рядом?— так что она просто благодарно утыкалась в его плечо лбом, и, вздрагивая, будто от холода, позволяла ему уложить себя обратно. Кутаясь в одеяло, она долго не выпускала его руку из своей, не потому, что питала ложную иллюзию его человечности. Просто он действительно был рядом, и он понимал её. Старался понять, во всяком случае.… Однажды наступил день, когда Тысяча сказал: пора покинуть и это место, теперь Ли вполне здорова, чтобы продолжить путь. И она, содрогнувшись, быстро согласилась, не желая оставаться здесь дольше положенного времени.Терминатор отлучился совсем ненадолго, чтобы принести ей теплую одежду взамен порванной старой, и Ли оделась в спортивные штаны, футболку с длинным рукавом и куртку, отметив, что Тысяча нашел всё точно по её размеру. Он заметил, что еще какое-то время будет делать Ли перевязки, но по крайне мере трещины в ребре больше нет.Невольно притираясь к своему спутнику здоровым плечом, она осмотрела тусклое серое небо и поняла, что больше атомный снег не идет.