Часть 3 (1/1)

Пруссия

Недавно у нас с братом наладились отношения. Там, на западе, все ненавидят СССР, но мне со временем начали нравиться некоторые вещи. Например: есть за одним столом со всеми, много читать, снег, да много ещё всяких мелочей. Но все-таки есть одна вещь, которая очень меня беспокоит. Россия…— Просыпайся, – ласковый шёпот.— Ммм, доброе утро.— Завтрак через пятнадцать минут, – Россия поворачивается, уходит, а я не хочу. Что? Ладно, пора вставать. Одеваюсь, спускаюсь вниз. Ещё не все пришли, но я наверно подожду здесь. Иван расставляет тарелки. Он предпочитает делать это сам. Странный он. Что-то я много о нём думаю. А чего это Беларусь на меня так смотрит?***Днём дома почти никого нет, поэтому я частенько по нему прогуливаюсь. Проголодался. Я почти дошёл до кухни, как вдруг в одной из дальних комнат послышался шум, как будто что-то упало. Я не великий и бесстрашный Пруссия, если не пойду и не посмотрю. Дверь закрыта. Я тихонечко приоткрываю… Не могу поверить своим глазам. На полу сидит Россия, нет, не тот Россия, которого я знаю. Этот Россия воистину безумен. Он режет себя. Я должен ему помочь, но не могу сдвинуться с места. Вдруг он резко поворачивается, смотрит на меня и начинает неистово смеяться леденящим душу смехом, одновременно полосуя руку лезвием. Мне страшно, но я не убегаю. Внезапно он останавливается, смотрит прямо в глаза, резко бросается в мою сторону. Я отшатываюсь, а он быстро захлопывает дверь и, судя по щелчку замка, закрывается.***Уже глубокая ночь, а я никак не могу уснуть. Иван не выходит у меня из головы и это пугает не меньше его выходки. Зачем он это делал? Как мне теперь с ним говорить? А ведь я только привык. Интересно, как он. Стук в дверь.— Заходи, – как и ожидалось ?– это Россия.— Не разбудил?— Нет, – Иван как всегда присаживается на кровать.— Я вот тоже не могу заснуть.— …— Прости меня, я не хотел, чтобы это кто-нибудь видел, – все-таки он решился об этом заговорить.— Да что это вообще такое было?— Прости… – собираешься уходить? Ну, уж нет.Хватаю этого придурка за руку, он останавливается.— Я точно не знаю, что это такое, но подозреваю, что репрессии.— Ты хочешь сказать…— Да, я сам, добровольно. Вот такой я мазохист и извращенец.

— Я должен был тебе помочь.— Не думай об этом, – ободряюще улыбается, – Ты бы не смог мне помочь, – он встаёт, снова хочет уйти.И что это со мной, не понимаю. Всё происходит будто во сне. Я останавливаю его у двери, он поворачивается, впиваюсь в его губы. Чувствую, он очень удивлён, неужели совсем не рассчитывал на взаимность. Приятно. Почему? О, кажется, понял. Похоже, я в него влюбился. К моему собственному удивлению, спокойно примиряюсь с этим фактом. А тем временем он берёт инициативу на себя, но я так просто не уступлю. Россия отпускает меня только тогда, когда уже не хватает воздуха. Мы оба тяжело дышим. Взгляды глаза в глаза. Иван не может сдержать счастливой улыбки. Нет, теперь я буду звать его Ваня, так мне больше нравиться. Неужели всё изменилось так быстро и легко?Россия— Я люблю тебя, – я счастлив, впервые за столько лет.Теперь я целую его. Глубоко, страстно, пытаясь выразить все свои чувства. Даже если он делает это из жалости, я не смогу сопротивляться. Раздеваясь, неуклюже добираемся до кровати. Странно, но все слова, которые я так хотел сказать, куда-то исчезли. Он подо мной, не верится. Бледную кожу раскрашивает румянец. Я прикусываю мочку уха, целую его шею, на ней остаются следы, ничего не могу с собой поделать. Гилберт… Влажные, припухшие губы приоткрыты, ресницы полуопущены, дыхание сбилось. Моё сердце сладко сжимается. Я медленно спускаюсь к его, уже затвердевшим, соскам. Втягиваю один, покусываю. Он обнимает мою голову руками, зарываясь пальцами в волосы, закусывает губу. Боже, какой же он красивый. Вспоминаю, что я весь в бинтах, а там где не в бинтах, так лучше бы они были. Интересно, это сексуально? Кажется, Гилберт тоже об этом вспоминает.— Ей, может попозже?— Да всё в порядке, – теперь-то не отвертишься.Снова целую, а рукой нахожу его член. Да он уже готов! Восхитительно. А ведь я даже не притронулся. Да чего уж там, у меня самого стоит. Провожу рукой по всей длине, такой непокорный Пруссия сладко стонет мне на ухо. У моего терпения тоже есть предел. Раздвигаю его ноги. Смазку я не захватил, так что облизываю пальцы и сразу начинаю растягивать. Не думаю, что ему больно, нет уже, наверно, страны, которая не пережила бы чего-нибудь подобного. Нахожу нужную точку, Пруссия выгибается и снова стонет. Всё, это была последняя капля. Резко вхожу, шепчу ?прости? и сразу же начинаю двигаться. Он такой горячий и тесный, что голова кругом идёт.Я никак не могу поверить в то, что это реально, что он действительно стонет подо мной. Воздух раскалён. Мы двигаемся на запредельных скоростях, крепко обнимая, цепляясь друг за друга, как за последнюю надежду. Я хочу быть ещё ближе, слиться с ним в одно целое.— Я люблю тебя, люблю, люблю… – мой шёпот растворяется в его стонах.Он так сильно сжимает меня… больше не могу. Мы кончаем, я не хочу отрываться от любимого тела, но скоро все проснутся. Только сейчас замечаю, что бинты пропитались кровью, но оно того стоило. Гилберт задумчиво смотрит на меня.— Ты пока спи, а я принесу тебе завтрак, – целую его в лоб.***ПруссияОн любит меня – это приятно. Я тоже люблю его – это страшно, я не привык к подобным чувствам. Но всё равно мне кажется, что это здорово. За всё моё долгое существование я, конечно же, испытывал симпатии, но что-то подобное у меня впервые. Это когда-нибудь закончится, я знаю, он же не может так жить, на износ. Но меня это не пугает, я не раз видел, как страны уходят на время или навсегда. Иногда люди уходят, это нормально. Возможно, уйду я, кто знает, как повернётся. Я заметил, что Россия живёт, задумываясь о последствиях, но ничего при этом не предпринимая. Сейчас я делаю также. Америка во всю трубит, какой я бедный и несчастный, что меня надо вернуть брату, но как же тогда Ваня?