Разговор в Париже (1/1)

1890 год.Жюли Бодэ, бывшая наша княжна Тишинская, если кто забыл, жила себе и жила в Париже, уже, наверное, лет двенадцать.Квартира её находилась на левом берегу, на rue de Grenelle, в VII аррондисмане (округе), среди прекрасных особняков, недалеко от Собора Инвалидов и прочих достопримечательностей.Жюли развила довольно успешную промышленную деятельность, у неё было четыре завода по производству духов, например. Она очень любила духи, и поэтому была заинтересована в появлении новых ароматов. Это была серьёзная работа, надо было подбирать специальных людей, которые изучали запахи, их сочетания, их воздействие на человека. У Жюли были плантации на юге, где выращивались различные ароматные растения, используемые в парфюмерной промышленности. Она умножала свои капиталы, была успешной и уважаемой женщиной. Фирму она назвала по фамилии мужа – ?Бодэ?. А названия духов подбирала лирические: ?Лунный свет?, ?Серебристый ручей?, ?Новая песня? (кстати, l’air – это и песня, и аромат, и воздух по-французски…).И вот однажды к ней пожаловала гостья, дама лет за сорок, с хорошенькой девочкой на десятом году. Дама, несмотря на почтенный возраст, была одета в лиловое платье, украшавшее фигуру: талия в рюмочку и красиво драпирующиеся складки юбки-колокола. Жюли поразилась смелости дамы. На голове дамы была сложная шляпа в тон платью с плотной белой вуалью, имитирующей голубиное крыло. У девочки было кукольное личико, смугленькое, румяное, она лицом была похожа на эту женщину, так что, очевидно, это были мать и дочь. Тёмно-каштановые волосы в кольцах, как у матери, ниспадали с макушки на покатые плечи и изящную шейку. Девочка была в сиреневом длинном платьице, имитирующем взрослый наряд, и оно было закрытым, летящим, а рукава, узкие на запястьях, к плечам были подняты в виде фонариков. Из-под длинной юбки выглядывали изящные туфельки. Юлия разглядывала посетительниц, но не могла понять, кто это, пока взрослая дама не открыла рот и не заговорила. Она сказала русским языком:– Жюли, дорогая! Конечно, меня узнать мудрено: столько лет прошло! Ну как, вспомнила свою старинную приятельницу по салонным играм?– Ни-ина! Какими судьбами? Нина Воронцова!Та ответила строго, покачав полузакрытым веером из стороны в сторону, предостерегающе, как пальчиком:– Ман-чи-ни! Манчини, я уже давно Манчини. А это моя дочь, познакомься, Марчелла Манчини! Мы её зовём Челина, Лина!Девочка непонимающе переводила взгляд с матери на хозяйку дома. При упоминании её имени склонила головку и присела в книксене – поняла, что речь о ней.– Нина, дорогая! Она у тебя не понимает и не говорит по-русски?!– А зачем ей русский? Она итальянка, живёт в Италии!И она начала вполголоса что-то быстро говорить дочери. Девочка, слушая, водила из стороны в сторону чёрными и блестящими, как маслины, глазами, изредка кивала головой, потом, кивнув в последний раз, подошла к дивану и села, взяв в руки подушечку, вышитую гладью и бусинами, и стала её рассматривать так внимательно, будто собиралась повторить узор своими руками. Узор представлял собою цветы, стебли и листья (вышитые нитками) и ягоды (бусины). Русский разговор матери с приятельницей ей был непонятен и неинтересен.Жюли сказала:– А мои крошки в пансионе. Сесиль семь лет, а Бабет – девять! Они такие живые девочки! Я с ними не справляюсь!Нина спросила с задумчивым видом:– Неужели не скучаешь по дочерям?– Скучаю… Но когда мы встречаемся в каникулы, они так радуются! А жили бы все вместе, может, быстро бы надоели друг другу. Хорошо, когда общение – праздник!Нина посерьёзнела.– Жюли, я бы могла много ещё болтать, помнишь, как встарь: я была тогда мастерицей салонной causerie* (болтовни)! Но я не буду обсуждать светские сплетни и парижские достопримечательности. Кстати, завтра, если хочешь, можем прогуляться по Парижу, покажешь мне свои любимые места! Однако сейчас я бы хотела перейти к делу. Я собираюсь съездить в Москву, навестить Серёжу. Может быть, он согласится поехать со мной и жить с нами в Италии. Он ведь уже большой мальчик! Жюли открыла рот от удивления. Нина живо отреагировала: – Жюли, закрой рот, а то в него влетит птичка! – Ха-ха! – ответила хозяйка, и смех её был так же принуждён, как во времена её юности, будто она не умела смеяться. – Неужели ты ещё не утратила способности удивляться?– Ни-ина! Я всегда знала, что от тебя можно ожидать чего угодно! Кстати, твоему сыну сейчас уже могли сообщить, что ты – его мать. Мне так кажется!– Вот я здесь, потому что мне приснился вещий сон, что мы с Серёжей поехали в Италию!– А от меня-то ты чего хочешь? – Жюли не могла взять в толк.– Я хотела оставить у тебя Лину, но теперь вижу, что тебе не до детей! Значит, придётся оставлять её где-то в другом месте! Нина была явно разочарована.– А где твой… Джованни?.. – спросила Жюли. – Боже, даже странно произносить это имя! Как всё было давно!..Она закатила глаза, напомнив этим ту, московскую прежнюю Жюли.– Джованни остался дома, в Италии. Я не хотела ему говорить, что собираюсь в Россию, поэтому и Лину взяла с собой. Но везти её в Москву не хочу: незачем.Жюли мало что поняла, но вникать не захотела.– Она у тебя по-французски-то говорит? – Немного. Ты ведь знаешь: итальянский похож на французский, так что в случае чего разберётся!– А почему ты не хочешь взять дочь с собой?Жюли хотелось, как прежде, влезть в душу к приятельнице, изведать все её тайные уголки. Это ведь так заманчиво!– Знаешь: Лина – это моя новая жизнь, не хочу окунать её в быльё.– Как ты странно выражаешься! Ха-ха-ха! – церемонно засмеялась Жюли. – Тебе и по-русски, небось, не с кем поговорить!Она хотела немного задеть собеседницу – не могла без этого. – А тебе?В голосе Нины слышалась зависть и ревность.– Здесь очень много русских: кто живёт постоянно, кто приезжает, – у нас целый салон русских! Мы собираемся по пятницам два раза в месяц, - с упоением рассказывала Жюли, поняв, что рыбка заглотила наживку. – Потом, здесь бывает много русских художников, они участвуют в выставках парижских салонов. Они приезжают из Москвы, из Петербурга, у них всегда можно узнать новости. Почему-то ей было приятно, когда Нина ей завидует. Она продолжала хвастаться:– Недавно я познакомилась с Константином Коровиным. Потрясающий художник! Он и для театра рисует декорации! Будешь в Москве – обязательно сходи в театр!И Жюли начала болтать на посторонние, с Нининой точки зрения, темы.– Жюли, так посоветуешь мне, где оставить дочь, пока я езжу в Москву? Пансион, где живут твои крошки, хороший?– Да, пансион хороший, но он за городом. – Это и неплохо: пусть Лина подышит воздухом! Сейчас в Париже слишком много заводов, из-за них трудно дышать! Не город, а просто ад какой-то! У нас на море воздух свежий, прозрачный! Теперь пришла пора Юлии завидовать - Нина осталась довольна итогом разговора. Она всегда любила, чтобы последнее слово оставалось за ней.Жюли проводила Нину и Челину Манчини в пансион, где можно было оставить девочку недели на две. Это было на севере от города, в пригороде Обервилье (le faubourg Aubervilliers). Двухэтажный домик с черепичной крышей прятался в тени деревьев: пансион окружал сквер. Лина осталась там без удовольствия, но и без возражений. Она сразу взяла книжку (сказки Шарля Перро с большими детскими картинками), которая лежала на столе, и стала читать, помахав матери на прощание из окна своей нынешней комнаты.Жюли удивилась: ?Какая послушная девочка!? Нина чувствовала себя немножко предательницей и молчала всю обратную дорогу. На следующий день Жюли, как и обещала, устроила Нине прогулку по Парижу. Она показала ей набережные, Монмартр, наконец построенный собор Сердца Господня (La Basilique du Sacré C?ur de Montmartre). В Соборе Инвалидов они поклонились праху императора Наполеона, дух которого порой вызывали в гостиной княгини Алтуфьевой.На Монмартре Жюли пригласила гостью в кабаре ?Moulin Rouge? (?Мулен Руж?, или ?Красная мельница?). Нине не понравились прыжки полуголых танцовщиц: ?Это всё для мужчин!? - сказала она и решила, что правильно отвезла дочку в пансион, нечего ей тут было бы делать! Это не детское зрелище!Одной из невероятных вещей, которыми удивляла столица Франции своих гостей, была ажурная 300-метровая конструкция башни по проекту инженера Эффеля, Eiffel, которая была видна из окна квартиры Жюли. Это сооружение появилось всего год назад к Всемирной выставке, которые регулярно проходили в Париже, и вызывало непримиримые споры, толки, дискуссии. Некоторые, например, писатель Жюль Верн, считали, что башня портит парижский городской пейзаж. Когда его подкалывали, почему же он там обедает каждый день, фантаст отвечал: - Это единственное место, откуда я не вижу этого уродства!Нину сооружение впечатлило. - Это башня ХХ века! - сказала она с восторгом. Она немного пожалела, что дочка не видит башню вместе с ней. ?Ну, на обратном пути! ...Эх, а что же я увижу в Москве?!?