"Я не буду это играть". Макс/Саша, фантазией Артём/Саша, ангстище, R. (1/1)

— Нет, — заявляет Саша и со всей немалой дури бросает толстую пачку сценария на стол. Цекало поочередно смотрит то на мятые, пухлые листки рукописи, то на звезду кино и сериалов и тяжело вздыхает. Отклонившись на спинку высокого кресла, он сплетает пальцы, хрустит костяшками, вдыхает-выдыхает еще раз и на мгновение прикрывает глаза.Воспоминание накатывает холодной, удушливой волной.?Как ты с ним работаешь?? — звонок Фёдора в седьмом часу утра и панибратское обращение в новинку, но Цекало знает, что могло вызывать столько эмоций. Вернее, кто.?С трудом?, — честно отвечает он и готовится слушать жалобы на популярного актера театра и кино, за которым в залы кинотеатров ходит толпа визжащих малолеток, делающих кассу.— Что не так? — спрашивает Цекало, открывая глаза и стараясь подавить в себе желание позвонить хоть кому-нибудь и пожаловаться.— Я не буду это играть, — очень содержательно отвечает Саша, бодро покрываясь красными пятнами, и тычет пальцем в пухлую пачку бумаги. — И клал я на контракт!Идея изначально была очень сколькой. Когда принесли сценарий, помощница, конечно уже сунувшая любопытный нос в запечатанный конверт, округлила глаза, сказав, что в нем есть ?эта сцена?. ?Этой сценой? оказались обычные обжимашки, которые есть в каждом фильме с пометкой выше шестерки с плюсом. Проблем возникло две — персонажи с большой разницей в возрасте. И одного, мужского, пола.Когда Цекало понес сценарий Руководству, там презрительно бросили ?хайпануть хотите, как на Западе?, но совершенно неожиданно утвердили. Будние дни, в районе полуночи, но утвердили, не завернули с самого начала. Казалось бы, все слишком гладко. Проблемы начались с главной звезды, прибитой жестким контрактом к ?Среде?.Саша не играет педиков.Саша не играет даже намеки.Саша собственноручно вычеркивает из сценария сцены с гомоэротикой и орет в кабинете у начальства так, что видны гланды. А потом начинает дергать за все доступные ниточки и идут звонки, с вкрадчивыми ?просящими? голосами, настаивающими на уступке.Саша гребанный гомофоб и переубедить его не получается ни за какие бонусы.— Сядь, давай обсудим, — Цекало передвигает по столу графин, наполненный водой и стакан, немного опасаясь, чтобы все это не полетело на пол.— Нечего обсуждать, — Саша хватает несчастный сценарий и трясет им в воздухе. — Переписывайте линию, я не буду сосаться с Ткаченко!— Так тебя именно Артём Валерьевич не устраивает? — мягко спрашивает Цекало, ощущая на языке высшую крамолу. Отказываться от Ткаченко, потому что Саша не хочет его целовать, было верхом идиотизма. Куда проще было ?отказаться? от Саши, но его, трижды невыразительная, наглая морда чем-то цепляла зрителей(ниц) и избавиться от этой головной боли возможным не представлялось.— Вы там вообще что ли… — ?ахуели? читается по губам, но Саша не произносит этого в слух, что дает некоторую надежду на мирные переговоры.— Ты же актер, — осторожно пробует почву Цекало, — вон, Данила Валерьевич что делал в ?Распутине?, а уже ?Весельчаки?…— Я, блядь, не Козловский! — Саша взвинчивается окончательно и раскрыв сценарий на середине, начинает читать:— ?Крюков прижимает Барковского к стене и целует. Барковский сопротивляется только первое время….? — это вот ваш Козловский играл?Да уж, лучше бы Саша, как он, уже открыл свою собственную студию и не превращал каждую читку в филиал цирка.— Артём Валерьевич согласился, — выбрасывает козырь Цекало и задерживает дыхание, потому что Саша нехорошо замирает. Ожидая очередную тираду или, чего доброго, полет сценария через всю комнату, Цекало уже не рад, что начал носиться с этой проклятой рукописью. — Я не буду это играть, — едва слышно сообщает Саша после длительной паузы и, словно сдувшись, опускает плечи и бросает листы на край стола, — хоть на куски режьте.Из кабинета он бежит, словно боится продолжать этот разговор и Цекало не останавливает его, только озадаченно смотрит в захлопнувшуюся за согнутой спиной дверь.***Стоит лишь представить, насколько это просто. Тонкие, кривящиеся в насмешке губы, по-мужски сильные руки, Ткаченко ведь выше, шире в плечах, как и многие. Прижимает к стене, его запах, совсем иной, тяжелый, низкий, щекочет ноздри, заставляет волоски на руках ставать дыбом, а сердце бешено трепыхаться в груди. И целоваться с ним, должно быть, настолько сладко, что ноги подкашиваются.Саша судорожно сглатывает, пытаясь подавить спазм, но его сгибает над раковиной. Тошнит насухо, только нутро мучительно выворачивается наизнанку, благо он опять не успел позавтракать. Мысли скачут сумасшедшими белками и надо бы позвонить Ирине, солнышку, котику, вызвонить ее хоть откуда, чтобы она дала. Да, просто дала, позволила прикасаться. Неловко, вымученно, со всей игрой и контролем над телом, на которое он способен.Десяток постельных сцен на камеру, десяток вдумчивых глубоких поцелуев и восторг коллег по цеху. ?Такой сдержанный, ни с кем стояком не опозорился?. И ни одной сцены, даже намека, с мужчиной. Потому что он действительно не будет играть.Не фантазия, но воспоминание, стоило лишь воскресить его в памяти, обжигало, даже сквозь слой прошлого, легший плотным покровом.Ладони были горячими, а пальцы — неловкими, робеющими, но с жадностью изучавшими каждый доступный миллиметр кожи. Словно для Макса это впервые, но Саша не хотел знать, он цеплялся за плечи, стягивал футболку, желая прильнуть ближе, теснее. Поцелуи пошло-соленые, как в девчачьих романах и это правильно, потому что все остальное — нет. Череда неудач, проблем и обид стянулась жесткой проволокой пульсирующих нервов и поток жалоб лился, как обжигающее пойло. А потом было столько нежности, что Саша в ней захлебнулся, забывая свое имя, что так — нельзя, неестественно и дико, что должно и было как-то иначе. Оказавшись распластанным под другим таким же угловатым, жестким и неподатливым телом, он никогда до и после не чувствовал ничего приятней и правильней. Мучительная растянутость и принадлежность без остатка, подчинение властным и ласковым рукам, принесли удовольствия больше, чем все другие ласки. Нежность сменила опустошенность — забившись в угол разложенного дрянного дивана, Саша пообещал себе, что это больше никогда не повториться. Они оба с Максом хотели большего, чем обычное, серое стадо и в этом светлом будущем не находилось места удовольствия такой ценой.Небольшая плата , чтобы вырвать себе место под солнцем, не терпевшим отклонения от нормы.С трудом выпрямившись над раковиной в уборной, примыкающей к личной гримерке, Саша оскалился своему отражению. Только один человек из всех, с кем он был знаком, в точности разделяет его чувства.***— Здравствуйте, Александр Евгеньевич, — бархатный голос Меньшикова стекает медом из динамика, — ну зачем вы мне Сашу до слез довели? Он же невротический тип актера, с ним так нельзя. Он вам съемки испортит, мне ?Гамлета? спустит. Представляете, он сорвется и все — в клинку, душу лечить. Надо оно нам разве?— Нет, — устало выдыхает Цекало, в эту секунду ненавидя всех гениальных актеров, вместе взятых.— А я ваше давешнее письмо прочитал, про, — в трубке раздается приглушенный смешок, — Гоголя. Интересно, захватывающе. Давно я, знаете ли, в сериалах не снимался.— Ладно, — еще тише говорит Цекало и с ненавистью сбрасывает со стола сценарий, который придется утверждать заново.