1 часть (1/1)

Когда она впервые с ним встретилась?— не разглядела человека. Разглядывая незнакомую, явно не местную?— своих Нанари угадывала всегда не столько по стилю одежды, сколько по нежным чертам лица да шёлковым, блестящим на солнце волосам?— фигуру, она щурилась сильнее, стараясь понять, кто перед ней стоит. Нет, несомненно, всем существом своим он был человек. По паре рук и ног, одна голова на одной шее,?— словом, простой человек, пусть и не здешний. А было что-то?— то ли в лице, что пряталось за отросшей чёлкой, то ли в сгорбленной фигуре?— странное, совсем нечеловеческое и неживое, словно ходячая смерть стояла перед ней и дышала своим холодным мертвячьим дыханием. Он был одет по их сказочному стилю: вот только ткань одежд была исключительно чёрной. Впрочем, ему, наверное, этот цвет шёл. Но даже беря во внимание костюм, Нанари никак не могла разглядеть в нём что-то тёплое и живое. Он был по-странному жутким: когда выпрямлялся, виду предоставляяя широкие плечи; и высокий?— для юной королевы да, возможно,?— ростом. Совсем необычным: таким, каких женщина ещё никогда в своей жизни не видала. Она нервно сглатывала, снимая ком в горле, прожигая его спину взглядом. И не сказать, что чем-то он был плох: пусть и слегка горбившийся?— скорее от того, что ему здесь просто не нравилось?— он был чем-то невероятно притягательным и своего рода очаровательным. Вот только напряжение это не снимало: внутренний голос женщины отчаянно кричал стеречься загадочного человека. Нанари, с накатившим беспокойством сжимала подол своего платья,?— было поздно. Он к ней приближался на всех скоростях, словно только за этим сюда и явился.*** Когда он впервые с ней встретился?— не разглядел в ней человека. Для Нидхогга она была странным подобием картинок из детских книжек: словно живая кукла, разодетая в яркие ткани, с убранными светлыми волосами и яркими голубыми глазами?— совсем такая, каких он крайне редко видел на страницах сказок. Разве что за спиной не шелестели полупрозрачные крылья. Она ему показалась совсем странной, нечеловеческой. Будто бы восковая фигура?— без цель и без желаний, просто существующая так, как ей когда-то повелели. Нидхогг, сводя брови на переносице, рассматривал её, пока женщина стояла к нему спиной. Рассматривал долго, томно, теряя из внимания то, что смотрит на неё совсем в открытую, даже не пряча глаз. Нет, конечно, несомненно она была обычным человеком, пусть и с ужасно бледной кожей и тонкими запястьями, которые она отчаянно?— Нидхогг заметил,?— прятала в перчатках, и худые плечи, которые женщина прикрывала дорожным плащом, отказываясь снимать, аргументируя тем, что ей, якобы, холодно. Он стоял в тот момент близко, пока его не оттянул кто-то подальше,?— практически дышал ей в макушку, так что мог честно заявить то, как нагло она солгала. От того, наверное, он и не смог разглядеть в ней хоть искру живого человека?— она блуждала по залу просто так, пряча руки за спину, сминаясь с ноги на ногу. Нидхогг и не поверил бы никогда, что перед ним без пяти минут королева. Если бы не твёрдые нотки в голосе, которые он услышал, решив с ней перекинуться парой слов.*** Разговорились так, что через некоторое время и вовсе покинули светлый шумный зал. Нанари узнала его имя, узнала, кто он и откуда?— на деле он этого особо и не скрывал: выложил так, словно это и не было чем-то сверхъестественным. Она провела его по коридорам, порой чуть ли цепляя за руку. Нидхогг заметил, как иногда тянулась её рука к его ладони?— недоумённо встряхивал головой и делал вид, что не увидел, подумав, что так будет лучше. В конце концов она привела его в дворцовый сад?— там уж они и дождались окончания бала, который лично ею, Нанари, и был организован. Правда, ей было немного не до этого. Так уж вышло, что встретились два разных человека, но одновременно одинаковых, в чём-то похожих. Она была узницей собственного дома, а он был узником собственной глупости и желаний. Нанари жажда свободы и чёткие цели Нидхогга были как глоток свежего воздуха?— её душа тоже рвалась на свободу, которую ей не удалось поймать и заполучить, вынуждая всю жизнь проводить там, где ей меньше всего этого хотелось. Её это удивило?— так сильно, что захотелось побыть его целью, быть центром его желаний. Хотя бы ненадолго: просто почувствовать. Нидхогга покорность и смирение Нанари были как ведро холодной воды на голову: разве может человек так добровольно прыгать в пропасть и жертвовать лично собою ради того, что даром не сдалось? Его поразила её преданность и любовь к миру, в котором она жила?— настолько, что захотелось стать его частью. Хотя бы на долю секунды.*** Они в друг друге не увидели ничего человеческого: наверное, от того, что привыкли только к себе. Нидхогг показался ей словно мёртвым из-за его слегка сгорбленной фигуры и хмурого лица северного народа, который был женщине совсем в новинку?— в нём не было привычного тепла и домашнего уюта, к которому она так привыкла. Он был холоден, как его родина; был так же резок, как погода на землях, откуда пришёл?— и всё было в нём чужое, от того и неживое, но такое жгучее и призывающее, подталкивающее ещё ближе, заставляющее почувствовать новшество иного тела и мыслей. Нанари ему казалось мёртвой от смертельной бледности и тонких, изящных рук?— даже у женщин, в его стране ладони у людей были грубыми и жёсткими, под стать их характерам и жизни: такой же жестокой и резкой. В ней не было ничего, к чему он так привык. Она была слабой?— ужасно слабой, казалось, что одно неверное движение может лишить её твёрдости ног. И Нанари была тёплой. До ужаса тёплой: не телом?— душой. Он чувствовал иногда нежность взглядов этой женщины на себе, на своём лице и невольно вздрагивал, ощущая непривычные новшества: всё в ней было таким ужасно необычным, тягучим и сладким. До дрожи в локтях привлекательным?— тянуло невидимой нитью всё ближе, заставляя окунуться поглубже и на долго-долго забыться. Может быть, в них и впрямь не было чего-то привычного, старого и знакомого. Ничего из того, что было ?живым? понятием в окружающих их ранее людьми. И от того, наверное, сближающим?— их отношения с ужасающей быстротой стали невероятно близкими. Настолько близкими, что он не смог её отпустить.