1 часть (1/1)

Интерьер клуба в подвале прачечной как будто сошёл из какого-то нуарного фильма. Всё было таким старомодным, но при этом узнаваемым — красная бархатная обивка стен, пыльные портьеры, маленькая сцена в углу зала. Заха усадили за самый дальний столик, накрытый белой скатертью. От остальных посетителей его отделяла деревянная ячеистая перегородка, увитая искусственным плющом. ?Конвоиры? и контактёрша уселись так, чтобы прижать его к стене и отрезать путь к выходу. Концерт пока не начался, но уже было очень шумно — кто-то не особо умело терзал рояль, слышался хохот и возгласы. Зах раскурил предложенную чайную палочку и приготовился отвечать на вопросы, всем видом демонстрируя, что ему здесь нравится и он не чувствует угрозы. Это должно расположить.— Так как ты сюда попал? — вернулась к главной теме девушка.Зах вкратце рассказал ей, что это уже второй его визит в Птичью страну — в первый раз он отправился сюда за своим парнем, теперь же его затянуло сюда против воли. Мужчины переглянулись, девушка покачала головой:— Впервые о таком слышу. Бывает, конечно, что за художниками сюда притаскивается всякое…— Типа кошмаров, — уточнил юнец в федоре. — Точно. Но чтоб другие люди — нет.— Тем не менее, я здесь, — развёл руками Зах.Девушка смотрела на него очень внимательно, будто на лбу у него могло проступить слово ?лжец?. Наконец, она отвела взгляд и закурила палочку с зелёным чаем.— Возможно, ты говоришь правду… Мы ничем помочь не можем, — с искренним огорчением вздохнула она. — Могу только дать совет: будь предельно осторожен. Птичьей стране до тебя дела нет, она, может, уже забыла, что ты здесь. Ну а раз ценности для неё ты не представляешь, направлять или охранять она тебя не будет. Держи уши востро. Как выбраться отсюда не знает никто. Я никогда раньше не слышала, чтобы кто-то мог уйти по своей воле. А что касается художника твоего… Как его зовут?— Тревор обычно подписывает работы фамилией Блэк, но по документам он Макги.Общество за столиком ошарашено переглянулось.— Что? Ты хочешь сказать, что это сын Роберта?— Он самый, — серьёзно подтвердил Захария.Девушка снова покачала головой:— Мы его не видели. Обычно художников заносит в то место, которое они рисовали. Но там его нет, иначе мы бы знали. Вот что я скажу, парень, Птичья страна мстит Тревору. Он отверг её. — То есть, он в опасности? — насторожился Зах.— Именно. Она затащила его сюда и бросила. — Птичья страна целенаправленно пытается уничтожить его? — руки задрожали, и Зах опустил их под стол.— М-м, нет. Птичья страна хочет его смерти, но не может её организовать. Здесь и без того опасно — копы, психопаты… да мало ли что. Тот же кирпич, упавший на голову. Всё произойдёт само собой. Но он приложил руку к этому месту, стал его частью. Надежда есть, не отчаивайся.***Сломанную руку мучительно сводило судорогой. Тревор стискивал зубы и ёрзал на матрасе, пытаясь устроиться хоть немного удобнее. В мышцы будто насыпали толчёное стекло. Он пытался остаться в сознании, но перед глазами всё расплывалось, а предобморочный звон в ушах стал совсем невыносимым. Сколько он пробыл в таком положении? Час? Два? Сутки? Тревор закрыл глаза и обессилено уронил голову на грудь.Он снова был в Амстердаме, в квартире, которую они снимали. Тревор сидел за своим рабочим столом и, отложив в сторону карандаш, растирал сведённую судорогой от долгого рисования правую руку. Зах, заметивший это, отодвинул лэптоп и подошёл к нему. Сел на пол у его ног, и принялся разминать мучительно сведённые мышцы. Тревор почувствовал, как боль уходит. Он благодарно улыбнулся и погладил Заха по щеке. Тот поцеловал его ладонь и, хитро прищурив зелёные глаза, принялся медленно вылизывать пальцы — один за другим. Пульс Тревора участился, мгновенно стало жарко. Прикосновения горячего влажного рта распаляли. Он обхватил лицо Заха ладонями и поцеловал, глубоко проникая языком в рот, ощущая, как Зах крепко вцепляется в его запястья, притягивая к себе и одновременно подаваясь вперёд, чтобы прижаться теснее. Такой горячий… даже через одежду…Пальцы изучающе скользили по лодыжке, колену, коснулись внутренней стороны бедра…Тревор резко дёрнулся и открыл глаза. На корточках перед ним сидел бритоголовый тип. Широкий розовый шрам, тянущийся ото лба до подбородка, делил его лицо на две половины. Незнакомец неприятно улыбнулся, демонстрируя крупные жёлтые зубы, и собственнически похлопал Тревора по бедру.— Доброе утро, красавчик.Тревор попытался лягнуть Двумордого (так мысленно окрестил его), но тот успел отпрянуть. От резкого движения занемевшие руки, шею и спину пронзила обжигающая боль, как разряд молнии. Дыхание сбилось.— Что, больно? — участливо поинтересовался Двумордый и довольно осклабился. — Ну это ничего, ненадолго.— Ты кто такой? — сквозь стиснутые зубы выдавил Тревор, с ненавистью разглядывая его. — Охотник, — ответил Двумордый, — на таких неосторожных мальчиков и девочек, как ты. ?Говорит, как плохо прописанный персонаж, — скривился Трев. — У отца таких не было?. — Ну что, поиграем? Тревор угрюмо промолчал. Уготованной участи не избежать, Птичья страна не спасёт. Наверняка Двумордый убьёт его сразу же, как только развлечётся. Тревор едва не зарычал от ярости — он не может умереть вот так, оставив Заха одного!Двумордый вытащил из кармана нож и широко улыбнулся.***Прошлой ночью Зах переночевал в клубе. Подходящего прикида для него так и не нашлось — тусовщики оказались как на подбор высоченными и широкоплечими, так что в предложенных вещах он стал похож на малолетнего беспризорника. Зато ему объяснили, как отыскать дома, в которых можно с комфортом переночевать и даже вымыться.Теперь он наблюдал за улицей из окна квартиры на втором этаже. Мимо прошли двое полицейских. Один из них волок по земле за ногу женщину со снятой кожей. За ними тянулся широкий красный след, масляно блестящий в ночном освещении. Зах отвернулся и лёг на пыльную софу, подтянув колени к груди. Заснуть не получалось. Мысль о том, что Птичья страна хочет смерти Трева, не давала покоя. Глаза защипало от слёз, и Зах закусил губу, пытаясь сдержать их.Всего лишь три года назад он руководствовался принципом никогда не спать с теми, кто нравится по-настоящему. Ведь стоит полюбить — и тебя уничтожат — подчинят себе, отнимут свободу, разрушат личность. Зах знал, что самую сильную боль причиняют близкие люди. И старательно избегал этой боли, заводя ни к чему не обязывающие интрижки. Но знакомство с Тревом изменило всё. Зах и представить себе не мог, что этот безумный парень, едва не выбивший ему мозги в первую же минуту знакомства, останется в его жизни. Более того, станет необходим, как воздух. Зах зажмурился, воскрешая в памяти тонкокостное аристократическое лицо, большие прозрачно-серые глаза, радужка которых окаймлена чёрным ободком, длинные-длинные рыжие волосы, сеть шрамов на левой руке — от запястья до самого плеча, длинные чуткие пальцы, острые ключицы… Так хотелось уткнуться в ладони Трева, целовать подушечки пальцев — тех самых, что однажды едва не выцарапали его внутренности. Зах коснулся шрама над ключицей, между шеей и плечом — побелевшие отпечатки зубов Тревора. Тихо вздохнул — Трев не хотел этого, просто попал под власть программы, заданной Птичьей страной. И смог преодолеть её — за что теперь придётся расплатиться. Изощрённое наказание, в том числе и для Заха — ведь это его слова помогли ему тогда. Сейчас было гораздо больнее, чем в момент, когда Тревор рвал его плоть зубами — он в полной мере осознал, что может больше никогда не увидеть его.***Тревор не боялся боли. Много лет он приручал её, полосуя левую руку — наносил поверхностные царапины и глубокие раны, проникающие сквозь подкожный жир и мягкие ткани почти до кости. Ни одна самая сильная физическая боль не могла сравниться с тем, что творилось в душе. Но Двумордый своё дело знал — лезвие рассекало кожу, вроде бы и не погружаясь глубоко, но вызывая адскую боль. Тревор отчаянно дёргался, но не удавалось сбросить истязателя, сосредоточенно полосующего грудь и живот. Двумордый склонялся к каждому новому надрезу и слизывал кровь неестественно длинным розовым языком. Тревора тошнило от омерзения. Он прокусил губу, пытаясь сдержать вскрики, и капля крови потекла по подбородку. Двумордый стёр её пальцем и ухмыльнулся. Тревор закрыл глаза, лишь бы не видеть, как тот с сосредоточенным видом вылизывает его, но так было ещё хуже — прикосновения языка начали казаться движениями какой-то отвратительной скользкой гадины. Двумордый ударил его по щеке:— Смотри на меня, рыжий выблядок.Он лизнул надрез между рёбрами, а затем сомкнул зубы на правом соске, прокусывая чувствительную плоть.Тревор вскрикнул, из глаз брызнули слёзы. Двумордый довольно улыбнулся.***Днём Зах в очередной раз был вынужден прятаться, наткнувшись на копов. На этот раз он влез на крышу какого-то склада, и оттуда наблюдали за происходящим внизу.Полицейские собрались на заднем дворе закусочной. Они окружили человека в белом фартуке, очевидно, повара. Тот стоял на коленях и что-то кричал, заламывая руки. Копы отвечали — слов было не разобрать, но интонации звучали насмешливые. Наконец, появился ещё один легавый — он нёс с собой канистру. Его напарники заулюлюкали. Коп облил повара и, отойдя от него на несколько шагов, чиркнул спичкой и кинул в него. Мужчина мгновенно вспыхнул и начал метаться по дворику, страшно крича. Полицейские, отойдя на безопасное расстояние, смотрели и смеялись. Ветер разносил вокруг тошнотворный запах горелого мяса.— Ненавижу Птичью страну, — с чувством сказал Зах.Солнце припекало, копы не торопились расходиться. Зах и не заметил, как его сморило. Он видел пугающе реалистичный сон. Убивец напевал какой-то весёлый мотивчик, орудуя иглой, довольный, что раздобыл новую игрушку.Он оказался в Птичьей стране несколько лет назад, когда его забраковал редактор. ?Кровожадные монстры с отсутствующей мотивацией уже давно не в моде. И деловой костюм в сочетании с топором смахивает на плагиат, — сказал он создателю. — Переделывай?. Но незадачливый автор мини-комикса вложил в него слишком много труда, и Убивец не растворился в небытие, а воплотился здесь. Он был высок, широкоплеч и носил костюм-тройку. Из-за широкой челюсти лицо Убивца казалось квадратным. Глубоко посаженные голубые глаза смотрели на мир холодно и оценивающе, а ехидная улыбка обнажала стальные заострённые зубы. Его создали исключительно для убийства. Всё, что его занимало — где найти новую жертву. Никаких эмоций и чувств, кроме похоти и жажды крови он не испытывал, хитростью и изощрённостью создатель его не наделил — как персонаж Убивец был неинтересен, но в Птичьей стране являл собой реальную угрозу. Он аккуратно оттянул закрытые веки лежащего без сознания Захарии, и проткнул их иглой. Стежок за стежком, Убивец сшивал их чёрной ниткой, предвкушая развлечение. Покончив с трудоёмкой работой, он раздел Захарию и застегнул на его шее широкий жёсткий ошейник, затем связал его руки и ноги прочными ремнями, соединёнными между собой. Подумав немного, рот он ему тоже зашил.Захария одновременно наблюдал за этим процессом со стороны и чувствовал, как острая игла втыкается в губы, как сквозь прокол продёргивается нитка. Он видел, как очнулся и попытался коснуться лица связанными руками, свернувшись в позу эмбриона — иначе не получалось. Убивец стоял рядом и ухмылялся.Наконец, он подошёл к подстилке, на которой копошился ?питомец?, и вздёрнул Захарию за ошейник. Тот почувствовал, как в горло врезалась жёсткая полоска кожи, перекрывая кислород.— Настало время познакомиться, — голос Убивца звучал ровно и спокойно. — С этого момента я — твой хозяин, ты — мой питомец. Если будешь послушным и не станешь меня злить, я немного поиграю с тобой и отпущу. Можешь идти куда угодно, я не стану преследовать тебя. Но если вздумаешь сопротивляться или сбежать — тогда умрёшь. Мучительно. Ты понял?Захария кивнул. Даже напуганный и не вполне понимающий, что с ним происходит, он отчётливо понимал, что назвавшийся хозяином лжёт — не собирается он его отпускать. А вот насчёт мучительной смерти — чистая правда. Одновременно он знал и не знал, кто перед ним. Ослеплённый Захария понятия не имел, кто его мучитель. Захария, наблюдающий со стороны, знал, что Убивец — плохо прописанный персонаж, поэтому ничуть не удивился его манере речи.Захария задыхался. В ушах начало противно звенеть, под зашитыми веками вспыхивали зеленоватые огоньки. Он судорожно дёрнулся, и Убивец отпустил его — уже насмотрелся на побледневшее от страха лицо. Убивец пристегнул к ошейнику поводок и дёрнул. ?О нет, он поведёт меня на прогулку как послушную собачку…? Захария машинально попытался подняться на ноги, но короткий ремень, соединяющий запястья и лодыжки, не дал этого сделать — передвигаться предстояло на четвереньках. Он поёжился и низко опустил голову, пряча лицо под волосами. Страшно и противно — сейчас его поведут на поводке, голым — животным ведь не полагается носить одежду…Убивец улавливал эмоции, испытываемые жертвой, они возбуждали. Он дёрнул поводок, вынуждая Захарию следовать за ним. В комендантский час на улице было пустынно, но всё-таки попадались прохожие, имеющие спецразрешения на нахождение вне дома в установленное время. Убивцу никакого разрешения не требовалось — полицейские не трогали его, будто чувствовали собрата, а гангстеров и грабителей отпугивал массивный топор, небрежно закинутый на плечо.— Вперёд, — скомандовал он.Захария медленно пополз, обдирая ладони и колени об асфальт. Хотелось просто лечь и ждать смерти — не важно, насколько она будет мучительной, но надежда на спасение не давала этого сделать. Даже в таком отчаянном положении он верил, что сможет придумать, как освободиться.Убивец не спеша шагал следом, разглядывая его выступающие позвонки, покачивающиеся бёдра и задницу. Редкие прохожие, спешащие по делам, огибали странную пару по широкой дуге и отводили взгляды. После прогулки Убивец смотрел телевизор, и время от времени прикладывался к бутылке холодного пива. Захария, скорчившись, лежал у него в ногах, пытаясь не скулить от боли — кожа на ладонях, локтях и коленях была содрана чуть ли не до самого мяса. Он украдкой зализывал кровоточащие ладони, но это ничуть не облегчало боль. Захария погрузился в состояние оцепенения — он по-прежнему фиксировал звуки и ощущения, но они утратили смысл, отодвинулись за границу восприятия. Убивец закурил и скосил взгляд на скорчившегося у его ног парня. Холодно улыбнулся. На стальных зубах отразились экранные блики.Захария судорожно дёрнулся от болезненного пинка в бок.— Я не разрешал спать. Убивец подхватил его за ошейник и поволок, задыхающегося, по полу. Швырнув Захарию на стол, Убивец отрегулировал ремни — связанные вместе руки того оказались вытянуты над головой, а колени широко разведены. Убивец закрепил ремни, стягивающие лодыжки на ножках стола так, чтобы ?питомец? не мог свести ноги вместе. Захария тяжело дышал, мелко дрожа. Столешница неприятно липла к спине, и мучительно хотелось соединить ноги, прикрыться хоть немного. Гениталии неприятно поджались. Он словно кожей чувствовал взгляд Убивца — холодный и скользкий, ползающий по телу будто слизняк.Убивец разглядывал его пристально, будто выискивал изъян. Худое бледное тело было беззащитно распростёрто перед ним, лицо мучительно кривилось, и Убивец наслаждался своей властью. Он вынул сигарету изо рта и приложил тлеющий огонёк к тонкой ключице. Захария сдавлено взвыл и дёрнулся. На бледной коже проступил маленький влажный ожог.— Не дёргайся, — прошипел Убивец и сжал его шею. — Иначе я могу передумать и не отпущу тебя.От каждого прикосновения сигаретой под зашитыми веками вспыхивали ярко-красные пятна. Захарии хотелось потерять сознание, но каждый новый ожог прогонял спасительное марево обморока всё дальше. Шея, руки, грудь, живот, бёдра, промежность — всё тело покрыли маленькие мокнущие ожоги, и он уже не мог определить, куда приходятся новые.Убивец довольно ухмыльнулся, оглядев белую кожу, испещрённое красными точками — как своеобразная карта, и выкинул очередную почти докуренную сигарету. Он потрепал Захарию по щеке и, ничего не говоря, ушёл спать.Связанный Захария лежал, ожидая новой боли, но ничего не происходило. Он сдавленно всхлипнул, и из-под незашитых внутренних уголков век покатились слёзы.Дальнейшие события виделись и ощущались обрывочно, не выстраивались в единый сюжет. Внутри своего сна Зах засыпал, как только Убивец оставлял его в покое, и просыпался от очередного пинка в живот. С фантазией у Убивца было плохо, но от этого было не легче. Весь вчерашний день (а сколько он вообще находится во власти маньяка?) Захария провёл с загнанными глубоко под кожу иглами на спине и животе, и хотя Убивец уже вынул стальные жала, боль всё равно не ослабевала. Убивец вернулся с ежевечерней прогулки. Белая рубашка была забрызгана кровью очередной зарубленной жертвы. Захария выполз на встречу — если он мешкал, Убивец потом долго хлестал его поводком. Тот неторопливо разделся, аккуратно сложил вещи в корзину с грязным бельём и потрепал Захарию по голове. Ощущение мягких волос под пальцами понравилось. Он покрепче вцепился в торчащие пряди и поволок Захарию к постели.Ощутив под собой мягкую поверхность, Захария содрогнулся — только не это. Лучше б ?хозяин? снял с него кожу заживо, но только не…Убивец привязал его руки к спинке кровати и укусил за шею. Захария судорожно дёрнулся. Толстый, перевитый венами член Убивца упёрся ему в бедро. Захария отчаянно застонал, когда жёсткая ладонь принялась грубо тискать мошонку. От отвращения тошнило. Убивец не собирался уделять прелюдии много времени, хоть это и доставляло жертве явные моральные страдания — хотелось скорее приступить к причинению страданий физических. Он широко раздвинул ноги Захарии, стараясь сделать больнее, и попытался проникнуть в него, но мышцы были сжаты так плотно, что Убивец не смог протолкнуться дальше. Захария попытался вывернуться, отползти, но он держал крепко. — Ты знал, что боль расслабляет? — Убивец ударил Захарию кулаком в промежность.Зах взвыл от сильной боли. Губы дёрнулись, и швы натянулись, прорезая тонкую кожу — выступили красные капли.Убивец растёр слюну по стоящему колом члену и, пристроившись, вошёл сильным толчком. Захария всхлипнул, судорожно выгнувшись, и обмяк. Убивец довольно скалился, крепко держа его за подвздошные кости. Он трахал размашисто, глубоко, хотя это было почти болезненно — твёрдые, по-прежнему напряжённые мышцы ануса сдавливали его член.— Ты такой узкий, — прохрипел Убивец на ухо Захарии. — Я у тебя первый, да?Захария лишь тихо скулил. Каждая фрикция отдавалась во внутренностях неимоверной болью. Будто насадили на кол и разрывают изнутри. Даже в самый первый раз такого не было. Перед зашитыми глазами плыл красный вязкий туман. Захария прикусил язык, и солоноватые, насыщенные железистым привкусом капли потекли в глотку. В голове вертелась только одна мысль: ?Трев, где ты??Показалось, что он провалился в ледяную пустоту. Когда Захария очнулся, то понял, что лежит на полу. Он заскулил от боли, пронзившей внутренности, и вдруг почувствовал на себе взгляд. Кто-то пристально разглядывал его, затем послышались торопливые шаги и, кажется, хлопок оконной створки. Захария снова отключился. Из забытья его вырвало бережное прикосновение к щеке.— Зах, ты слышишь меня?От голоса Тревора едва не разорвалось сердце. Неужели он его нашёл?! — Потерпи, сейчас я разрежу нитки.Тревор осторожно поддевал иголкой швы и разрезал их ножницами. Проколы наполнялись кровью, склеивали ресницы. Когда Захария попытался открыть глаза, дневной свет показался ослепительным. Он кое-как проморгался и увидел осунувшееся от тревоги лицо Тревора. Наконец, тот распорол нитки, скреплявшие губы. Всё последующее снова распалось на разрозненные куски-сцены. Они что-то говорят друг другу, вот Тревор объясняет, что Захарию нашёл Сэмми-Скелет, забравшийся в дом Убивца, чтобы спереть что-нибудь и добыть дозу… В следующий момент они уже целуются, словно забыв, что маньяк может вот-вот вернуться — как в дурном кино. Губы кровоточат, и Трев слизывает кровь, затем целует его исколотые веки. Захария прижимается к нему, ожоги липнут к ткани рубашки, но он не обращает внимания на боль. Тревор старается сдержать себя, быть аккуратнее, но поцелуи его становятся всё более лихорадочными. Он целует скулы, шею, ободранные до крови руки, зализывает ожоги на плечах и ключицах. Захария дрожит под этими прикосновениями, шепча: ?Я люблю тебя, люблю, люблю…? Ему больно и хорошо одновременно — он счастлив, что Трев нашёл его.Видящему со стороны Заху хотелось заорать: ?Не сейчас! Сматываемся!?, но поздно – на пороге комнаты стоял Убивец. В правой руке он сжимал за волосы отрубленную голову блондинки, которую трахал в раскрытый агонией рот. Кровь из обрубка шеи гулко капала на пол. Убивец толкнулся в холодный рот с высохшим шершавым языком ещё раз, и отбросил голову в сторону. Застегнувшись, занёс топор. Только тогда его заметил Захария-жертва. Убивец зарычал и замахнулся топором. В этот же момент Тревор вскочил и толкнул на него тяжёлый стол, к которому тот привязывал Босха. Остро наточенное лезвие прорубило столешницу и воткнулось в пол, Убивец потерял равновесие, наклонившись вперёд. Тревор прыгнул на него. Захария заметил, что в руке Трева блеснули ножницы. Зах-наблюдающий почувствовал, как Тревор вонзил ножницы Убивцу в левый глаз, ушибив ладонь об кость. В лицо брызнуло тёплым. Убивец дико заорал и выпустил топор из рук. Тревор сбил его с ног и выколол правый глаз, проворачивая ножницы в ране.Убивец никогда раньше не испытывал боли. Он выл и катался по полу, размазывая кровь и то, что осталось от глазных яблок по щекам. Тревор поднял топор и расколол его череп. В лицо полетели кровь, ошмётки мозга и зубы.Зах проснулся. Его трясло. Футболка на спине была мокрой от пота. Вскочив на ноги, он огляделся — солнце уходило за горизонт, окрашивая Птичью страну во все оттенки алого, он до сих пор находился на крыше, внизу, возле закусочной, так и лежали обгоревшие останки повара, чем-то не угодившего копам. Зах опустился на нагретую солнцем крышу, и обхватил вздрагивающие плечи руками. Похоже, Птичья страна начала сводить его с ума.