Глава 11. Эпилог. (1/1)

—?Шлюпка, сэр! —?прозвучал зычный крик мичмана Смитта,?— на ней коммодор! И дама, сэр! Знатная!Молодой человек пристально всматривался в черное нутро своей подзорной трубы, в конце которой в крохотном круглом отверстии виднелось вышеупомянутое плавучее средство. За стройным рядом гребцов на нем виднелась фигура коммодора сэра Эдварда Пеллью, одной рукой держащегося за борт, а другой мягко сжимающего руку молодой женщины в темно-синем платье и шляпке?— под цвет офицерского мундира.—?Красавица, сэр! Эх, такой персик бы и в мой сад…Хорнблауэр бесцеремонно отобрал у младшего по званию подзорную трубу и взглянул на приближающуюся шлюпку.—?Подберите слюни, мистер Смитт,?— сухо проговорил он,?— коммодор Пеллью прибыл с супругой.Война с Бонапартом сдвинулась с мертвой точки после многих месяцев затишья. ?Неустанный? был одним из мощнейших боевых фрегатов, и его следовало еще несколько недель назад отправить в гущу сражений, но в адмиралтействе понимали, что даже самый слаженный механизм не будет работать без основной шестеренки. Этой шестеренкой был коммодор Пеллью. А механизмом?— не только ?Неустанный?, но и четыре корабля, приписанных к нему в эскадру.Так, одним теплым весенним утром, вместе с письмом от кабинета министров закончилась спокойная жизнь коммодора Пеллью на земле, превращаясь в любимую им и отчаянную?— в шкуре морского волка.Едва сэр Эдвард поднялся на борт и подал руку своей жене (та взбиралась на корабль по-мужски, по древкам, подоткнув платье, как леди никогда не делали, и удерживая подмышкой брыкающегося черно-рыжего пса), по палубе прокатился тяжелый, полный сдерживаемых эмоций вздох.—?Троекратное ?ура? коммодору и леди Пеллью! —?внезапно проревел низким басом лейтенант Буш, и палуба взорвалась полным восторженным ликования крика.Офицеры и все, знавшие леди Этель с самого ее спасения, боролись одновременно с нахлынувшей радостью и сильным удивлением. Леди Этель реагировала на похвалу и внимание совсем не так, как полгода назад: она больше не прятала взгляд, улыбалась без боязни, а хитрый прищур, свойственный бывшему капитану ?Неустанного?, ясно свидетельствовал о том, под чьей крышей и в чьих объятиях Этель эти полгода провела. Как ребенок перенимает у взрослого все привычки, она впитала в себя те легкие движения и выражения лица, которые команда хорошо изучила в исполнении сэра Эдварда. Команда не видела этого, но, заполучив в дар от мужа все новые свои черты, Этель стала с каждым днем всё сильнее напоминать свою бабушку?— разве что говорила она не такими мудрёными длинными фразами и не пыталась свести с ума смущением всех окружающих. В ней всё отчетливее виделась та природная гордость и сила, которыми лучилась вдовствующая графиня Эдрингтон, и которые раскрывали все ранее спрятанные в Этель очаровательные черты. С леди будто бы смыли мутную грязь, скрывавшую ее истинное лицо, и теперь она красовалась перед моряками в своём истинном обличии?— прекрасной леди в темном платье, пышными кудрями, стреляющей взглядом и умильно крепко сжимавшей своей худой ручкой собачий поводок. Топсель, наблюдавший молча за открывшейся ему церемонией приветствия, пискнул, и этот звук тотчас смешался со свистом хитроумных приспособлений в руках боцманов.Мэттьюз, отняв свисток ото рта, стремительно отдал честь и, с трудом сдерживая улыбку, подошел к жене коммодора.—?Леди Этель, миледи,?— залепетал он, пытаясь подобрать слова, и вдруг осёкся,?— вернее, теперь к вам надлежит обращаться леди Пеллью, не так ли?Коммодор, смущенный неуверенностью своего боцмана, нахмурил лоб, а леди Этель неожиданно широко улыбнулась и наклонила голову?— так, что две пышные пряди выбились из-под ее шляпки и упали на плечи крупными кольцами. Мэттьюз невольно опустил взгляд, проследив за их падением: кончик одной из прядей коснулся выступавшего из-под острого ворота платья чугунного крестика.—?Мэттьюз,?— с любовью шепнула жена коммодора,?— вы можете продолжать звать меня леди Этель, как и раньше. Но, если вам так нравится, можете добавлять в конце ?мадам?.Растроганный боцман, судорожно вздохнув, из последних сил встал по стойке смирно, отдал честь и отступил, открывая путь старшим офицерам.—?Приветствуем на борту, сэр. По правде сказать, мы до последнего не верили, что вы действительно вернетесь к командованию,?— выдохнул лейтенант Буш. Коммодор посмотрел на него со снисхождением. Он не питал к Бушу особенно теплых чувств, но ценил его как офицера, а потому простил ему даже чрезмерную эмоциональность при виде молодой леди?— лейтенант сперва покраснел, потом позеленел, а потом и вовсе перестал опускать глаза, чтобы не видеть ее, маячившую за спиной коммодора и пытающуюся успокоить свою собаку.—?Бонни не дремлет, мистер Буш. А мой долг?— быть там, где я нужен больше всего. И ваш долг, мистер Буш, и долг любого офицера заключается в этом же.Леди Пеллью с интересом рассматривала корабль. Все в нем напоминало ей о тех странных месяцах, что она провела на его борту, от шкотов до тонкого шва на брамселе. Ей показалось вдруг, что если где-то в мире и существовал эталон неизменности, то им был ?Неустанный??— проходивший через многие бои и навсегда сохранивший память о них в постоянстве своих очертаний.Чуть позади лейтенанта Буша Этель увидела Хорнблауэра. Не мигая, они с несколько секунд смотрели друг на друга, а затем, обменявшись сдержанными кивками, молчаливо согласились более друг друга не беспокоить. Этель никогда не разговаривала напрямую с этим красивым юношей, которого так любил ее муж, но с самой первой встречи между ними тлело какое-то необъяснимое напряжение. На свадьбе Горацио прожигал ее взглядом, и все его улыбки казались такими безмерно грустными, что Этель грешным делом подумала, что лейтенант был влюблен в нее. Но сэр Эдвард вовремя сумел объяснить своей жене, что у этого юноши с оленьими глазами в жизни есть лишь одна привязанность?— море.—?Простите, сэр,?— учтиво заговорил Хорнблауэр, так, чтобы его слышал только коммодор,?— я не предполагал, что леди Пеллью составит нам компанию.—?Она составит ее ровно до Гибралтара,?— ответил сэр Эдвард,?— там временно живет моя родственница, которая не смогла приехать в Англию из-за вновь разразившейся войны.Хорнблауэр покраснел: беседа о родственниках коммодора показалась ему чрезмерно интимной.Когда сэр Эдвард, отдав приказания, до отплытия отправился в свою каюту, команда с любопытством высыпала изо всех возможных закоулков корабля, чтобы взглянуть на оставшуюся на палубе молодую леди с собакой. Этель знала, что за ней наблюдают, и впервые на памяти матросов открыто упивалась этим вниманием: подхватив собаку на руки, она нарочито-изящно прошлась взад-вперед по палубе, помахала рукой знакомым, висящим на вантах, а затем, отпустив трехцветного пса обратно на все четыре лапы, со скоростью урагана осмотрела всё от носа до кормы, вдыхая полной грудью и не скупясь на ласковые слова всем, кто встречался ей на пути. Старые члены команды ?Неустанного? смотрели на нее в удушливом приступе ностальгии, новоприбывшие?— с подозрением.—?Ну дела,?— присвистнул молодой мичман,?— женщина на корабле. Это же к беде!—?Много вы знаете, мистер Смит,?— беззлобно поддел его лейтенант Буш,?— леди Этель не просто женщина на корабле, она?— женщина, спасшая однажды этот корабль от смерти. Для матросов она почти что святая, так что будьте сдержанны в высказываниях, когда в очередной раз спуститесь в кубрик.Молодой человек задумчиво почесал нос.—?А почему вы зовете ее ?Леди Этель?, сэр, как юную леди? Разве это не жена коммодора Пеллью?—?Это длинная история,?— вздохнул мистер Буш.И оказался прав. Этой истории хватило на всю вечернюю вахту и половину ночной?— в две склянки сонного лейтенанта и пришедшего дослушать рассказ мичмана в ночной сорочке отправил в койки заступивший на пост Хорнблауэр.Этель проснулась рано, когда море еще было полностью затянуто туманом?— в иллюминаторе капитанской каюты было видно лишь сплошное белое полотно. Коммодор Пеллью спал в кабинете, завернувшись в халат и прижав к боку свернувшуюся клубком собаку. До самого прибытия в Гибралтар он был вынужден прибегнуть в подобному неудобству?— койка в капитанской каюте, в которой и один-то человек с трудом умещался, никак не могла вместить в себя женатую пару, а потому была уступлена леди по праву пола.Стараясь не разбудить всегда чутко спящего мужа, Этель встала, открыла старый капитанский сундук и вытащила из него до боли знакомый ей костюм?— батистовую капитанскую рубашку (которую она все-таки отдала коммодору обратно после свадьбы), теплый плащ и парусиновые брюки. Уже переодеваясь, Этель поймала себя на мысли, что этот вид одежды ей не кажется больше постыдным или неправильным. Ей хотелось одеться мальчиком хотя бы наедине с собой, и теперь она абсолютно точно знала, что никто не мог ее в этом обвинить.Едва леди вышла на палубу, как ее полностью окутал густой, серый туман. Корабль спал, и его клубы, тяжелые и мутные, разбредались, не потревоженные, между мачт, путались в вантах и забивались во все щели, грозясь к полудню превратиться в опасные скользкие лужи. В абсолютной тишине раннего утра слышалось лишь два звука?— шум моря и тяжелое дыхание самой Этель. Она наконец могла вдохнуть так любимый ею воздух, полный миллиардом запахов и историй, пьянящий голову лучше самого крепкого рома. Из этого воздуха, разносимого легким ветром, леди по кусочкам вытаскивала воспоминания о славных историях, что читала в детстве, спасаясь от страшной реальности. Ей снова будто было семь лет, и палуба ?Неустанного? была вовсе не палубой, а резным паркетом в ее доме?— таким волшебным во время игр, и таким давящим в последние годы пребывания Этель в лондонском особняке. С момента свадьбы она ни разу не возвращалась домой, и совершенно без зазрения совести думала о том, что не собирается делать этого более никогда в своей жизни. Лишь один раз она за это время увидела члена своей семьи?— майор Эдрингтон заезжал в Тинмут по дороге на охоту в имение знакомого герцога. Этель намеренно отгородилась от прошлого, не давая себе права даже вспоминать о пережитых тяжелых годах, но здесь, на ?Неустанном?, она будто примирялась с собой, и былое, затянутое туманом, открывало лишь самые радостные свои моменты.—?Не спится, миледи? —?прозвучало над самым ухом, и Этель вздрогнула, оборачиваясь. Лейтенант Хорнблауэр стоял от нее в паре шагов, устремив взгляд куда-то вдаль.—?Вы верно угадали,?— ответила Этель, выравнивая дыхание.С несколько минут они простояли в неловком молчании.—?Вы можете уйти, если хотите,?— сказала леди,?— я не стану упрекать вас за несоблюдение этикета.—?Я на вахте, миледи,?— сухо ответил лейтенант,?— и, раз уж вы сами обещались не упрекать меня за отсутствие этикета, то хочу намекнуть вам, что это вам сейчас следует уйти.—?Толстые же у вас намеки, мистер Хорнблауэр,?— зевнула Этель и посмотрела на своего собеседника. Тот, очевидно, чувствуя на себе потяжелевший взгляд, отвлёкся от созерцания туманной мглы и посмотрел в глаза жены коммодора. Эти глаза, так похожие на его собственные, казалось, отражали его самого: та же неловкость, то же необъятное море слов, которые никак не удается высказать напрямую, та же неизбывная, постоянно хранящаяся где-то в глубине теплая печаль.—?Горацио,?— позвала леди, и от такого фривольного обращения лейтенант наконец пришел в себя,?— давайте наконец-то поговорим с вами начистоту.—?По правде сказать, миледи, с учетом того, что мы одни, а вы в таком виде,?— Хорнблауэр кивнул на расстегнутые манжеты бывшей капитанской рубашки,?— нам с вами и вовсе не стоит говорить.Он думал, что подобная легкая дерзость заставит леди смутиться и отступить, но перед ним была уже не та Этель, что лейтенант знал полгода назад.—?Не увиливайте,?— почти грозно проговорила жена коммодора,?— я хочу наконец-то расставить все точки над i в наших отношениях. Я думала, что вы ненавидите меня…—?О нет, миледи, позвольте… —?испуганно начал сбитый с толку Хорнблауэр, но тонкий пальчик взметнулся вверх прямо перед его носом, приказывая замолчать.—?Потом я думала, что вы влюблены в меня. И только через очень долгое время я наконец-то поняла, что действительно произошло между нами.Хорнблауэр затих, боясь услышать истину.—?Я украла у вас отца.Слова, будто кортик, прошлись по сердцу лейтенанта, заставляя того судорожно вздохнуть и выпрямить спину?— неестественно сильно разведя плечи, чтобы скрыть, как на самом деле ему хотелось согнуться и спрятаться от прозвучавших слов.Желая приободрить юношу, Этель кончиками пальцев коснулась тыльной стороны его ладони.—?Мы с вами очень похожи, мистер Хорнблауэр,?— продолжала она,?— одинокие, постоянно ищущие ласки хоть от кого-то. Я знаю, как вы любите моего мужа. Не отпирайтесь, я знаю, что вы чувствуете. Я испытываю то же самое, но, пожалуй, все-таки немного сильнее.Лейтенант молчал с тоской в глазах.—?Я не могу без него, понимаете? —?почти взмолилась леди,?— но я понимаю, что и вы без него не можете. Он стал вам почти что отцом, это видно невооруженным взглядом. И, поверьте мне, он действительно считает вас одним из самых дорогих ему людей.—?Коммодор Пеллью не обязан был никак привязываться ко мне, так что я не имею права испытывать то, что испытываю, и требовать от него чего-либо. Это недостойно офицера и вряд ли допустимо хоть какими-то нормами морали.Этель вдруг рассмеялась?— так светло и нежно, что у Горацио засосало под ложечкой.—?Мой дорогой мистер Хорнблауэр,?— заговорила она тихо,?— все эти слова вроде ?приличия? или ?право? существуют только тогда, когда за ними могут последовать ощутимые, значимые последствия. Нет ничего зазорного в том, чтобы привязаться к кому-то, как к родному отцу. Я знаю, что вы были лишены родительской ласки…—?Но он выбрал вас,?— горько прервал ее лейтенант,?— теперь, что бы я не делал, я навсегда буду лишь на втором месте. Потому что вы однажды обыграли меня на всю жизнь.Он почувствовал на своей щеке холодные пальцы.—?Ради бога, не завидуйте мне,?— прошептала Этель,?— я так долго училась не чувствовать себя виноватой ни за что, что ваша нынешняя боль разрывает мне сердце.Повисло молчание.—?Вы нужны ему не меньше, чем он нужен вам,?— продолжила Этель, беря лейтенанта под руку,?— прошу, вернитесь в его жизнь. Приезжайте к нам. Делитесь с ним мнениями. После нашей свадьбы вы не прислали ему ни одного письма! Перестаньте сравнивать, Горацио. Иначе Эдварду нужно будет и впрямь выбирать кого-то, и этот выбор может не понравиться нам обоим.Они смотрели друг на друга?— такие одинаковые, и такие по-разному повзрослевшие. Леди Этель в глазах Хорнблауэра вдруг сошла со своего недосягаемого пьедестала и превратилась в его собственное отражение?— так же, как и он?— в ее. Разрушившийся за несколько месяцев мир медленно, по кусочку, восстанавливался, и Горацио нехотя, но благодарил за это свою негласную соперницу. Леди Этель Эдрингтон (?Пеллью??— постоянно поправлял лейтенант себя в мыслях) всё еще казалась ему странной, но ее слова звучали так искренне и нежно, что Хорнблауэр не мог уже ни на секунду усомниться в ее любви к коммодору. Она научилась не только брать у него заботу и защиту, но и смогла почувствовать, как эту заботу можно вернуть. И если в ее представлении она заключалась в возвращении в жизнь сэра Эдварда его, Горацио, то лейтенант был готов мириться с любыми странностями этой молодой женщины, которая была так на него похожа.—?Ваша вахта закончилась,?— проговорила Этель, когда удар матроса в колокол на носу заставил их обоих вздрогнуть,?— не желаете немного прогуляться?И они шли, рука об руку, обмениваясь мнениями, споря и наконец-то узнавая друг друга. Туман вокруг расступался, оседая на палубу липкой изморосью, впитывающей в себя топот ног, шорохи, и все доверительные разговоры.Зычный крик возвестил о начале утренней вахты, и солнце, будто разбуженное им, растопило туман. Воспоминания?— тяжелые и светлые?— уходили в небеса вместе с каплями осевшего тумана, напоследок не забыв шепнуть палубе, чтобы сохранила каждый их секрет.И она сохраняла, как сохраняла многие другие таинственные истории?— про бунты, заговоры, героические подвиги, шепоты, преисполненные страсти, и про то, как однажды на этой самой палубе впервые увидели друг друга два человека?— леди и капитан.