ГЛАВА 5, В КОТОРОЙ "КОРИНФ" ОБРЕТАЕТ НЕСКОЛЬКО НОВЫХ РОЛЕЙ (1/1)

Ни один из нас не привык замечать, с какой удивительной скоростью летит время. Молодость, как и весна, не может длиться вечно, и когда-нибудь, в один из мрачных холодных дней, любая юная душа рискует обернуться прахом. С Тенардье же, вопреки любым законам, произошло совершенно противоположное?— совладав с состоянием, волей Господа (или судьбы) попавшим к ним в руки, они выбрались из тьмы. Нужда сменилась богатством, дерево?— золотом, но души почти не растеряли той внутренней тьмы, которая была заложена в них с самого начала. Время сделало из Тенардье уважаемых людей, а из ?Коринфа??— весьма достойное заведение, однако не до конца стёрло следы злобы и невежества.В 1832 году, когда Франция подверглась революционным настроениям, дела в кабаке шли удивительно хорошо. Всё ещё новое, свежее и дорого обустроенное здание привлекало внимание сотен самых разных клиентов: в ?Коринфе? можно было увидеть и молодых рабочих, шепчущихся друг с другом о чём-то секретном, и в меру богатых буржуа, и даже студентов с их горящими глазами и старыми шляпами. Иногда в трактир заявлялись бандиты. С последними Тенардье, как люди не самые честные, приноровились сотрудничать: преступники поставляли трактирщику краденые ценности, а взамен получали укрытие от ?фараонов? (так на агро?— особом жаргоне низов Парижа?— звались полицейские). Такой симбиоз был выгоден как жадным до денег трактирщикам, так и бандитам, больше всего на свете жаждущим свободы.Однажды, первого февраля тридцать второго года, в ?Коринфе? появился один юноша. Завитой, напомаженный, с талией в рюмочку и цветком в петлице редингота он напоминал обыкновенного уличного щёголя. Каждый, кто смотрел на его юное, свежее и румяное лицо, мог воскликнуть ?какой красавец!? и пройти мимо, не заметив злого блеска в тёмных глазах и кастета в кармане. То был не просто юный и прекрасный парижанин, то был грабитель и убийца по имени Монпарнас. Этим утром он намеревался снести Тенардье несколько золотых и серебряных безделиц, чтобы обменять их на свободу.В ?Коринфе? в этот час было немноголюдно. За барной стойкой нашёлся лишь сам господин Тенардье, ничуть не изменившийся за девять с небольшим лет. Он по-прежнему имел хитрые глаза, острый нос и наглую улыбку, а деньги по привычке прятал в левый жилетный карман.—?Порадуешь, Монпарнас? От ?Петушиного часа? уже неделю не было ни весточки,?— обманчиво-сладко спросил Тенардье, когда юноша в заломленной слева шляпе приблизился к нему.Грабитель протянул трактирщику небольшую деревянную шкатулку с позолоченной ручкой. Внутри позвякивали дорогие украшения.—?Здесь почти сотня франков,?— сказал он. —?Лучше не пытайтесь узнать, откуда они у меня взялись.—?Всего лишь прирезал какую-нибудь богатую вдовушку,?— пожал плечами Тенардье и выхватил у Монпарнаса шкатулку. —?В следующий раз советую прикончить двух.—?Советую Вам следить за тем, чтобы Ваша собственная жена не стала несчастной вдовушкой.Тенардье решил не отвечать и только злобно зыркнул на Монпарнаса. пряча шкатулку в один из огромных ящиков под стойкой. Когда он поднял голову, чтобы распрощаться с бандитом, дверь трактира распахнулась. В помещение вошли дочери Тенардье?— Эпонина и Азельма, девицы семнадцати и пятнадцати лет. С тех пор, как читатель имел удовольствие видеть их, прошло девять лет, и за эти годы сёстры только похорошели. Старшая, Эпонина, сделалась высокой и стройной?— отцовская худоба передалась ей, но в сочетании с женственной фигурой совершенно не казалась отталкивающей. Волосы она имела каштановые, почти всегда распущенные, а глаза?— карие, то и дело хитро прищуренные. Азельма была ниже сестры, и уже в пятнадцать обещала стать девушкой весьма очаровательной. Её длинные чёрные волосы были заплетены в две косы, на щеках можно было разглядеть ямочки, а выражение лица казалось куда более мягким, чем у сестры. Фигурой Азельма пошла скорее в мать, чем в отца, но талию имела тонкую, отчего казалась гораздо легче и воздушнее. Одеты обе сестры были хорошо.—?Здравствуй, папаша,?— сказала Эпонина, используя последнее слово скорее в шутку, чем всерьёз. —?Монпарнас? Не думала, что увижу тебя на свободе после того, что ты учудил с той мадам на площади Сен-Сюльпис.—?Ты ведь знаешь, моя дорогая, как сложно полицейским за мной угнаться.Монпарнас улыбнулся. Он специально заменил привычное в этих местах ?фараон? на сдержанное ?полицейский?. Этот юноша никогда не говорил на арго, пусть и отлично его понимал.—?Когда-нибудь ты всё-таки окажешься за решёткой,?— проворчал Тенардье с кривой усмешкой. —?И, может быть, хотя бы тогда перестанешь трогать моих дочерей. Они у меня девочки умные, им бы не с бандитами вроде тебя якшаться.Возраст и состояние повлияли на Базиля Тенардье удивительным образом: разбогатев, он стал считать себя и свою семью кем-то вроде людей из высшего общества, требуя и от остальных подобающего отношения. Загвоздка была одна: в глубине души трактирщик так и остался жестоким бедняком, цепляющимся за каждую копейку.—?До встречи,?— сказал ему Монпарнас прежде, чем выйти из ?Коринфа? и раствориться в лабиринте парижских улиц.После этого ?Коринф? погрузился в ту дремоту, какая обычно бывает в послеобеденные часы. Трактир уснул, чтобы проснуться вечером, когда от клиентов вновь не будет отбоя. Единственным человеком, посетившим его в эти часы, стала мадам Тенардье, вернувшаяся из ателье с ворохом новых платьев для себя и дочерей. Пока она разбирала их, протягивая то Эпонине, то Азельме, на лестнице появилось ещё одно существо?— нежное, печальное и прозрачное. То была Козетта. За девять лет она успела повзрослеть и похорошеть, но что-то по-детски невинное всё ещё оставалось в её больших синих глазах. Козетта, несмотря на все несчастья и лишения, не была полностью несчастна: стараниями Азельмы и иногда Эпонины условия её жизни сделались сносными, пусть и не такими, как у большинства богатых парижанок. Наблюдая за тем, как её приёмные сёстры примеряют новую одежду, Козетта вдруг встретилась взглядом с Азельмой.—?Это будет твоим,?— шепнула она, указывая на тёмно-синее платье с широкими рукавами.Козетта просияла. Она вновь, как в детстве, представила себя достопочтенной дамой, имеющей состояние и возможность в любой момент отправиться туда, куда пожелает душа. Мечты были необходимы этому бедному существу: словно цветы, они оплетали её и делали жизнь немного счастливее. Отправляясь по своим делам, составляющим, по большей части, уборку и помощь на кухне, Козетта почти не чувствовала себя несчастной.Время шло, и день постепенно терял свои краски, плавно перетекая в вечер. После того, как громоздкие напольные часы пробили шесть раз, ?Коринф? постепенно стал наполняться людьми. Больше всего было рабочих: получив деньги, они устремились прямиком в трактир, чтобы выпить и поговорить друг с другом о несправедливости жизни, женщинах, погоде, выпивке и высоких ценах, а шёпотом?— о вещах поважнее. В эти часы в ?Коринфе? стоял ужасный шум, вобравший в себя десятки хмельных голосов. Эпонина и Азельма едва успевали разносить заказы и подливать гостям вино, невольно подслушивая часть их разговоров. Несмотря на то, что ?Коринф? значительно отличался от того трактира, который остался в Монфермейле, иногда Тенардье почти не видели разницы. Богатая отделка терялась за сотней посетителей, вечерами словно составляющих единый организм. Вино норовило закончиться, а клиенты?— никогда. ?Коринф? был для них излюбленным местом.В тот час, когда солнце уже скрылось за горизонтом, а небо приобрело тёмно-синий оттенок, в трактире появились ещё двое мужчин. Первый, которому нельзя было дать больше двадцати четырёх лет, одет был весьма бедно и постоянно хмурился. Грязные рыжеватые волосы он прикрывал порванной фуражкой. Его приятель был немного старше?— крепкий, рослый, с громовым голосом и ярким платком в кармане пурпурного жилета, он производил впечатление настоящего болтуна и наглеца.Негромко переговариваясь, эти двое устроились за крайним столом, так, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания.—?Ты, мой друг, совсем не следишь за своими веерами,?— сказал старший, после чего громко расхохотался. —?Что будет, если тебя выгонят с фабрики?—?У нас есть дела поважнее,?— ответил младший. —?Мы собираемся освободить мир.Слова, сказанные полушёпотом в глубине трактира, эхом отозвались во всём Париже. Освободить если не мир, то Францию мечтали многие?— и рабочие, и студенты, и нищие, и даже некоторые буржуа. В этот тихий вечерний час, когда до заветных событий оставались ещё целые месяцы, то тут, то там уже метались молнии?— верные предвестники грядущей бури. История вершилась не во дворцах, но в кабаках, кафе, на улицах и фабриках. Народ готовился. Народ ждал.