Глава семьдесят вторая (1/1)

– Па-а-а, ну перестань! – Гермионе было и смешно, и неловко, но отец так похоже пародировал мистера Лавгуда, провожавшего их в аэропорту, что не было никаких сил сдержаться и перестать давиться хохотом. – А тебе понравилось бы, если бы тебя вот так же… за глаза?!– Мне и в глаза понравилось бы!Гермиона знала, что это так и есть. Он любил ситкомы и эстрадных шутников, а иногда до слез смеялся над приколами в глупых кинокомедиях категории ?В? или ?С?.– Лучше бы вы продолжали перемывать косточки этим самым… как их? Фостерам! ?А на днях Джулия выпустила брошюрку по пульпиту, теперь никому не даст вздохнуть, пока не всучит каждому по экземпляру!? – ?Джулия – и пульпит? Джейн, но Джулия ничего не знает о пульпите!? – ?Только не говори об этом ей, дорогой!? Или Гэмблинам… Как там, кстати, их японская конференция, а?Мама с молчаливой мольбой поглядела в небо, а потом закрылась от них с отцом своим журналом. Кажется, Гермиона и впрямь перегнула палку.– Алло! Расслабься! – папа в шутку щипнул ее за бок. – Кто это тебя укусил за твое чувство юмора, дитя мое?!Ладно, надо признать – сплетничал он всегда без злобы, скорее ехидненько. Но ей тем не менее было бы неудобно, услышь его Луна, которая сейчас бродила в парке. Пока семейство Грейнджер отдыхало на гостиничной террасе во время знаменитой испанской сиесты, она старалась не терять времени даром и зарисовывала в своем маленьком скетчбуке всякую ботаническую экзотику или местных птиц.Мистер Лавгуд не притворялся и в самом деле ужасно переживал, впервые согласившись отпустить дочь в такое дальнее путешествие с людьми, которых он едва знал (не считая, конечно, Гермионы). Он веселил отца лучше любого эстрадного артиста. И дело даже не в нелепом костюме – на фоне парочки актеров, изнывавших от жары и духоты в облачении ростовых кукол, после компании рэперов, разрисованных тату с головы до ног, большой толпы индусов в национальных одеждах, приехавших на гастроли в составе знаменитого цирка, и команды афроамериканских баскетболистов с перекрашенными во все цвета радуги волосами Ксенофилиус даже как-то затерялся и выглядел почти заурядным, будто отставший от моды стилист. Во всяком случае, никто на них с Луной не оглядывался и не ухмылялся им вдогонку. А развеселила папу на самом деле нервозная драматичность, с которой редактор ?Придиры? прощался со своей ненаглядной дочкой. Как будто она ехала не загорать, плавать и развлекаться, а выполнять миротворческую миссию в горячей точке. Несмотря на комичность сцены, Гермиона чуть-чуть позавидовала подруге: вот с нею никто никогда так не носился. Ни папа, ни мама. Она, конечно, и сама не позволила бы, но всё дело в намерении – они ведь и не пытались!Ксенофилиус всё же не удержался и, когда самолет уже выруливал на полосе перед разбегом, аппарировал из павильона на взлетное поле, а потом они так долго, как только могли, махали друг другу руками: Луна – из иллюминатора, мистер Лавгуд – с заросшего травой зеленого островка среди асфальтированных дорожек. А у ног волшебника мыкался громадный рыжий полужмыр, которого Гермиона на время поездки отдала под присмотр в Подлунную башню. Оставалось надеяться лишь на то, что в конце концов отец Луны успешно отвел глаза работникам аэропорта – они наверняка всё это видели и с вероятностью девяносто девять процентов против ста призвали на помощь охрану и передвижную психбригаду.Сова от Гарри не прилетала: с утратой магии этот способ сообщения стал ему почти недоступен. Даже его верная Хэдвиг, полярный филин-письмоносец, стала относиться к нему с прохладцей и совершенно прекратила повиноваться, если надо было лететь за пределы Британских островов. А вы говорите – только заносчивые волшебники дерут нос перед сквибами и простаками! Без магии вы и фамильяру вашему ни на что не сдались, так и знайте! Гермиона и Лу по возможности отправляли к нему своих сов и только так узнавали подробности о его жизни. Он начал практику у профессора Умбрасумус, и свободного времени у него отныне почти нет. В каком-то смысле это хорошо: теперь ему некогда задумываться о ненужных вещах, а унывать в Мунго не позволят никому – там и обитателям мортуриума редко удается полежать спокойно…Ужасную весть принесла сова мистера Лавгуда, опередив даже экстренный номер ?Ежедневного пророка?. При нападении Пожирателей на Министерство Магии погибли Альбус Дамблдор, Рита Скитер и несколько авроров. Директора убил сам Неназываемый во время дуэли в Комнате смерти на глазах у многих свидетелей.Девчонки оторопело уставились друг на друга. Немного придя в себя, Гермиона шепнула Луне:– Не говори ничего моим родителям! Я их сама подготовлю… попозже.Было ощущение краха, всё спуталось и перемешалось… Весь мир готов был рухнуть. Теперь говорить слово ?завтра? казалось глупым и самонадеянным поступком. Маглы-испанцы и знать ничего не знают: жизнь курортного городка идет своим чередом, по телевизору показывают развлекательные программы, люди ходят в кино, на концерты, на танцы, купаются и загорают. А тут, как нарыв под кожей, зреет такое…– А почему? – удивилась Лу.Гермиона прислушалась к шагам мамы в смежной комнате номера. Кажется, ничего подозрительного та не заметила и по-прежнему размеренно собиралась на пляж. Тогда девушка ухватила подругу за руку и потащила к выходу. Остановились они только в парке у фонтана с Быком и Европой. И всё равно на всякий случай Гермиона продолжала говорить вполголоса:– У мамы идея-фикс организовать клуб родителей-маглов, чтобы добиться полной прозрачности о делах в Хогвартсе у их детей-волшебников. Ей всё время кажется, что от нее скрывают правду.– Ей не кажется, – чуть покривив краешек рта, улыбнулась Луна.– Ну да, только если она узнает, как всё обстоит на самом деле, Тот-кого-нельзя-называть нам всем покажется детской шуткой.– Тогда миссис Грейнджер стоит принять в свой клуб тетю Гарри, – хихикнула Лавгуд в кулачок, – и мало не покажется уже Тому-кого-нельзя-называть.– Нет, мало не покажется в первую очередь мне, потому что родители зашлют меня учиться в какой-нибудь Махоутокоро или Колдовстворец, а то и вообще в Америку. Лишь бы подальше отсюда, – Гермиона состроила жалобную гримасу. – И, поверь, маму не остановит даже то, что мне в этом сентябре исполнится семнадцать. Она совершенно игнорирует уложения волшебного мира. Узнав про Дамблдора, она и слушать никого не станет, до сих пор только он и казался ей авторитетной фигурой среди всех… я имею в виду волшебников.– Да, я заметила, твои родители считают нас кем-то вроде… э-э-э… буль… муль?.. Ну, как это у вас называется? Мультяшек, вот!Гермиона почувствовала, что краснеет. Утаить правду от Лу невозможно, и как ни шикай на отца, когтевранка безошибочно понимает, что он всё время кривляется за ее спиной. Может быть, он и не считал ее ?тронутой?, как считают многие злопыхатели в Хогвартсе, но серьезно не относился ни к ней, ни к мистеру Лавгуду. Ой, как неудобно-то! Но Луна уже настолько привыкла к подобным вещам, что просто не придавала им особого значения и уж точно не таила обид. Кажется, даже посмеивалась над насмешниками. Нараспев и мечтательно.Но, как назло, вспомнился еще эпизод, когда на днях мама в шутку спросила Гермиону, где пропадает ее белокурое высочество, не изволит ли она покинуть эльфийские кущи и снизойти до ужина в ресторане для простых смертных – намекая, конечно же, лишь на ?творческую? Лунину натуру. Папа же, услыхав эту фразу краем уха, поспешил сострить. В том духе, что у магов, судя по всему, по определению не может быть вельмож – они застряли где-то на родоплеменном уровне и еще только-только, с переменным успехом, дорастают до феодальных отношений. Девушку это неприятно покоробило, но она не стала застревать на глупостях и отправилась искать подругу. А сейчас, когда речь зашла на ту же тему, его слова прямо-таки зазвучали у нее в ушах. Ну, папа!..– Как же твоя мама собирается искать остальных родителей-маглов? – в руках у Луны невесть откуда – запрет на использование магии вне школы она никогда не нарушала – уже появились цветы с длинными стеблями, колосья и какие-то сорняки, из которых она принялась на ходу сооружать венок.– А в чем проблема?– Это же закрытая от ваших информация.– О-о-о-о! Об этом не беспокойся. Моя мама – разыщет. Но надо сделать всё, чтобы она не додумалась поставить перед собой эту цель хотя бы в ближайшие пару месяцев.– Она ведь всё равно скоро узнает о смерти директора, – Лу казалась невозмутимой, почти отрешенной, как и обычно, только подрагивающие кончики пальцев, собирая стебли в замысловатую плетенку, выдавали ее с головой.– Главное, чтобы к этому времени мы уже были в Хогвартсе. Оттуда она меня не выцарапает. Всё, тс-с-с, они идут!Луна оглянулась на родителей Гермионы, выходивших в это время из отеля, и возложила на голову подруги полностью готовый венок. Так быстро?! ?Это же какое-то волшебство!? – как любит прикалываться в таких случаях Гарри. Залюбовавшись получившейся картиной, Лавгуд сказала:– По-моему, я сейчас же должна тебя нарисовать. Мне нужно сбегать за этюдником. Не ждите меня, я нагоню вас.Она рисовала самозабвенно. Грейнджеры, все трое, попеременно советовали ей спрятаться под зонтиком или хотя бы прикрыть плечи парео, но Лу не слышала их и творила. Расплата не заставила себя ждать: ее молочная кожа стала воспаленно-малинового цвета, и не помог даже крем от загара, которым ее каждые десять минут снова и снова намазывала миссис Грейнджер.– О, Луна! Да у тебя определенно талант! – восхитилась мама, разглядывая портрет Гермионы в слегка повядшем от жары веночке. Нарисованная девушка как будто смотрела на саму себя в зеркале, и тот, кто разглядывал рисунок, видел двух Гермион – с краю, повернутую к зрителю почти спиной, и в отражении, с широко распахнутыми карими глазами, придерживающую лохматый венок надо лбом. – Очень похоже! Она как живая!– И очень красивая! – добавил отец. – Сразу видно, что вы настоящие подруги! Могу тебе сказать, что ты точно передала характер Мио. Правда ведь, Джейн?Он очевидно подлизывался – всё еще старался загладить вину перед дочерью и Луной за свои недавние шуточки. Наверняка еще и мама прочитала ему лекцию после того, как девочки убежали читать почту. Но миссис Грейнджер не подала и виду, даже подхватила хвалебные оды мужа:– Я и говорю – она как живая! Чудесно, дорогая! Тебе нужно развивать этот дар!Между тем мама не заметила – или не придала значения – одной детали на рисунке, которой не было в реальности: на шее нарисованной Гермионы висел странный черный камень, отполированный до зеркального блеска, тяжелый, не имеющий ничего общего с изяществом, и самой Гермионе он о чем-то напоминал, только она никак не могла припомнить, о чем именно. Это было как дежа-вю, ускользающее и неопределенное.– А что это такое? – шепотом спросила она Луну, указывая на амулет.Лу слегка улыбнулась, пожала плечами и ушла поплавать, не замечая алчущих взглядов парней и взрослых дядек с соседних шезлонгов. Эти местные… И не только местные – приезжие ничуть не лучше! Прямо фу какие похотливые козлы! Хорошо хоть на нее, на Гермиону, никто не пялится и не провожает сальными ухмылочками…Вечером у Луны поднялся жар. Варить нормальную мазь от ожогов, которая вылечила бы ее в два счета, было нельзя, да и, что греха таить – не из чего, а все магловские ухищрения помогали мало. В детстве Гермиона, заигравшись на пляже, тоже нередко обгорала на солнце, поэтому помнила, до чего это неприятно. Да еще вдобавок и ее проклятые конопушки! Они темнели, их становилось в два раза больше, и лицо из-за них приобретало вид скорлупы яйца перепелки. Лу повезло хотя бы в этом, если вообще можно говорить слово ?повезло? в ее ситуации.Всю ночь Лавгуд металась, стонала и бредила. Из-за событий на родине Гермиона, не в силах выбросить жуткие мысли из головы, тоже спала чутко, всякий раз просыпаясь, когда подруга шептала что-то невнятное, призывая свою маму. И одна ее фраза насторожила больше других: ?Мамочка, мамочка, у них ведь есть амулет! Они могут тебя спасти! Пожалуйста, выслушай его, мамочка!? Гермиона вскочила, включила ночник и взяла с этюдника сохнущую картину. Черный кристалл на шее девушки с портрета (и зеркала!) поражал своей правдоподобностью. Как жаль, что под рукой нет книг из библиотеки Хогвартса… Гермиона была уверена, что разгадка где-то рядом. Кажется, она уже где-то видела этот кристалл, его название буквально вертелось на языке, не желая превращаться в словоформу.Девушка оглянулась на разметавшуюся в постели Лу. Разбудить бы, всё равно же мучается! Но нет, наверное, пусть лучше поспит хотя бы так. Гермиона на цыпочках сбегала к холодильнику, выковыряла из формочек несколько кусочков льда, завернула их в намоченное полотенце и, подкравшись к кровати Лавгуд, осторожно промокнула ей шею и грудь, а затем положила ледяной компресс на лоб бедняги. Подруга облегченно вздохнула и притихла. Кажется, ей полегчало, только кожа на плечах выглядела по-прежнему жутко. Ну вот что за дурацкие правила в этом Статуте! Хоть ляг и умри… В общем, если Лу с утра не выздоровеет, плевать на закон: зелье будет сварено – и хоть трава не расти! Гарри уж точно не стал бы с этим считаться и сделал всё, что зависит от него как от целителя, даже если бы его за это исключили из школы. Но что же это всё-таки за амулет, а?.. Гермиона так и прикорнула в кресле возле Луны. И оставшиеся часы до рассвета ей снилась какая-то околесица, где то и дело мелькали Гилдерой, статуя Нефертити и падающий на землю после Авады мертвый директор Дамблдор.Девушек разбудил стук в дверь.– Девочки? Еще спите? – мама сначала осторожно заглянула, а потом просочилась в дверную щелку – такую узкую, что это казалось почти магией; в руках у нее был керамический горшочек очень фольклорного вида, как с полотна Фриды Кало. – Я только что разговорилась с горничной, Роситой, – сказала она, присматриваясь к состоянию Лу. – Она пожалела, что мы не обратились к ней еще с вечера. Росита из провинции... – А что это? – ненароком зевнув, Гермиона привстала с кресла и различила внутри горшка что-то белое.– Просто домашние кислые сливки. Очень, очень жирные. А что вы так на меня смотрите? О, господи, да их же не есть надо! Помажься этим фрешем! На, дорогая, помоги ей, и мы с папой ждем вас внизу на завтраке.Когда девушки опять остались вдвоем, Гермиона недоверчиво сунула палец в белую субстанцию. И правда сливки – густые-густые, почти как масло, и пахнет сливочным маслом, только с кислинкой. М-м-м, и вкусно! Умеет мама договориться – никто бы не удивился, узнав, что с горничной Роситой они тарахтели на чистом испанском, хотя до этой поездки словарь миссис Грейнджер состоял только из ?буэнос диас? и ?грациас?. Лу сомнамбулически поднялась на ноги, стянула с себя сорочку, перебросила растрепавшуюся косу вперед, чтобы не мешала, и, медленно моргая в пустоту, начала ее расплетать. На красной спине со вчерашнего дня остались белые следы от лямок купальника. Гермиона осторожно провела смазанной сливками ладонью по плечам подруги. Луна охнула, проснулась и закусила от боли губу. Глаза ее стали огромными и переполнились слезами – действительно, как у мультяшки.– Ого, а у тебя тут будут неслабые волдыри, Лу! – (да, да, а потом еще всё облезет лоскутками).– Я ведь говорила, что крем от солнца мне не поможет… – виновато кивнула Лавгуд и опять сжалась, пытаясь уклониться от руки Гермионы. – Может быть, не нужно? Само пройдет…– Потерпи, я осторожно, – тая на коже, фреш покрывал тело жирно блестящей пленкой, и запах от него, разогретого, шел совсем другой. Наверное, это так противно – терпеть размазанную по твоему телу еду! – Слушай, а что тебе снилось?Лавгуд задумалась, потеребила белокурую прядь, будто в затруднении, расплетать дальше или бросить это занятие вовсе, и в конце концов разочарованно вздохнула:– Не помню… Совсем.– Ты во сне разговаривала.– Люди жалуются, что я во сне еще и хожу, – грустно пошутила когтевранка. – А что я говорила?– Про амулет про какой-то. Я так подумала… может, про этот? – Гермиона указала перемазанным пальцем на свой портрет в углу комнаты. – Для чего ты его мне пририсовала? Какой-то он… знакомый, что ли…С этими словами она отдала горшок ей – до остальных частей собственного тела Лавгуд дотянется и без посторонней помощи.– Мне тоже, – Лу задумчиво подошла к зеркальной створке шкафа и, зачерпнув белую массу, провела рукой по ляжкам. Но на этот раз она была так увлечена воспоминаниями, что даже не поморщилась от боли. – Я видела этот амулет на тебе.– На мне?! Ты что-то путаешь. У меня даже обычных украшений такого фасона никогда в жизни не было, не то что магических!– Нет, это не в жизни… Еще на четвертом курсе, когда Виктор Крам подарил мне книгу, я по ней гадала в новогоднюю ночь. И увидела тебя. Ты в отражении была старше, чем сейчас. Камень висел на цепочке у тебя на шее, ты взяла его на ладонь и показала Гарри и… потом всё погасло.– Там был еще и Гарри?Луна слегка смутилась и опустила ресницы. Ее ладонь задержалась на ключицах, и маслянистый след четко разграничил кожу ее груди на вымазанную и чистую стороны. Было даже немного забавно смотреть на нее, стоящую в одних трусиках у зеркала – одна часть тела сияет целлулоидным блеском, как сосиска на прилавке (и такая же розовая), а другая как обычно – гладкая, матовая и белая, даже маленькие ореолы сосков на аккуратных грудках бледные, словно их припудрили. Гермиона невольно подумала, что этих козлов на пляже, наверное, можно понять. Если даже в школе, где все девчонки носят балахоны скучных мантий, в сторону юной Лавгуд еще год назад сворачивали голову и дурмстранжец, и шармбатонец, то о чем говорить теперь, когда ее тонкую ладную фигурку прикрывает всего лишь незатейливый купальник? По ней сразу видно, что в детстве ее обучали танцам и хорошим манерам, как это принято у старомодных магов. Порода чувствуется. Благородные повадки проступают во всех чистокровных волшебницах – они об этом даже не задумываются, когда что-то делают или говорят. А таких, как Гермиона, видно издалека: среди маглов они воспитываются совсем по-другому – ?демократично? – и, как ни старайся, до конца проникнуться духом мира магии им не удастся никогда. Ну и что ж теперь, можно обойтись и без светских раутов – подумаешь, какая утрата! Она и не собирается навсегда связывать свою жизнь с этой чопорной и давно изжившей самое себя Британией! Просто соберет в чемодан всех своих динозавров – и на выход. Не о чем тут сожалеть… или, разве что, чуть-чуть. Потому что плевать на всех, кроме одного, но беда в том, что и он никогда не посмотрит на нее такими глазами. Как бы ей того ни хотелось. У него вообще, наверное, давно есть на кого так смотреть в этих его дальних краях… Ну так тем более!Отвлекшись, Гермиона чуть не пропустила мимо ушей ответ:– Вообще-то я гадала на суженого, и поэтому странно, что там он был не один… Там были… и другие люди…Гермиона даже не сразу поняла, о чем толкует подруга, и встряхнула головой. ?Там?, ?гадала?… Ах да, речь о зеркале и рождественских гаданиях!– Ты же сидела, как принято, меж зеркал?Лу посмотрела на нее через отражение и осторожно провела ладонью по всей длине руки, от плеча до кисти, оставляя, как улитка, блестящий след:– Да.– А кто там был еще?Луна уставилась в никуда, теперь не моргая. Зрачки ее тоже побледнели, словно подернувшись серебристой мглой.– Когда я стала туда всматриваться… там оказалась еще ты и… моя мама. Но она была… призраком, – голос ее почти незаметно дрогнул, а рука сжалась в кулак у солнечного сплетения, и между пальцами проступил жир растопившихся кислых сливок. Девушка этого не заметила, закивала самой себе: – Она была неживой… я знаю…– Это ведь после того гадания ты чуть ли не целый год ходила сама не своя, да? – осенило Гермиону. – А мы с Гарри всё никак не могли понять, что такое с тобой творится!.. Значит, это какой-то действительно существующий амулет?– Я не знаю, но вчера, когда я начала тебя рисовать, он вспомнился мне висящим на твоей шее. Там, в зеркальной галерее, он был у тебя, ты вот так показала его Гарри… на ладони… И я спешила, потому что боялась забыть, как выглядит камень, и в итоге – вот, – она показала на худенькие алеющие плечи.– Ты, конечно, молодец. Но вообще-то с солнцем не шутят, мой милый Водолей. Это же Испания! Эх, теперь я буду считать дни до школы, чтобы попасть в библиотеку…Луна отступила от шкафа и нерешительно села на край кровати рядом с Гермионой. Некоторое время подруги осоловело таращились с недосыпа на портрет в углу и позевывали. Луна забормотала первой, не поворачиваясь к собеседнице:– Как думаешь, кто теперь станет у нас директором?– Не знаю… Профессор МакГонагалл, наверно, она же его зам… Только тогда она не сможет быть нашим деканом и преподавать… Но, кажется, теперь это не самая большая проблема…– Да-а-а…Гермиона покосилась на подругин профиль и пояснила:– Я за Гарри боюсь.Та безвольно уронила руку со своего колена на матрас, проползла ладонью расстояние до Гермионы и вяло, но благодарно сжала пальцами ее кисть:– Я тоже.* * *Четыре тонких шелковых веревки вынимаются из сплетения остальных. Крайняя левая заводится за две средние, крайняя правая перехлестывает хвост левой и заводится в ее петлю слева же… Легкое стягивающее движение… Теперь крайняя правая нить кладется поверх двух средних, левая заводится в ее петлю справа… вжик – и очередной узел готов. Следующий столбик – четыре тонких шелковых веревки вынимаются из сплетения остальных…Нарцисса смотрела и вспоминала, какими ловкими умели быть эти же пальцы в прежние времена. Беллатрикс не однажды признавалась, что вязание помогает ей упорядочить мысли. Узоры, сплетенные сестрою, получались безупречными, узелок к узелку, ряд к ряду. Она не орнамент творила – чью-то судьбу. Не то, что миссис Малфой видела сейчас перед собой.– Знаешь, а ведь это и в самом деле умиротворяет, – призналась Белла.– Только не продолжай, когда сюда явятся они, – Нарцисса заставила себя улыбнуться и с обходительной вежливостью провела рукой по вороным кудрям старшей сестры.– Хочешь сказать, я не дотягиваю уровнем? – та усмехнулась в ответ, оскалив не слишком здоровые, хоть и чуть подправленные со времен первого визита в Малфой-мэнор зубы.– Да. Просто уберешь подальше и станок, и вязание, дорогая. Угу? – (Белла опустила глаза и покорно кивнула.) – Вот и хорошо. Как-нибудь обойдется.Нарциссу лихорадило. Люциус подал отличную идею – отправить Драко путешествовать по континенту на всё оставшееся лето. А теперь кто знает, чем обернется вылазка в Отдел Тайн – чем она обернется для Люциуса и для всей их семьи. Это ведь только по слухам в народе фамилия ?Малфои? и глагол ?откупятся? сродни синонимам. Когда Лестрейндж-старший объявил время нападения, никто не предполагал, во что это выльется в финале. Даже он не рассчитывал выманить в отдел невыразимцев самого Дамблдора. То, что последовало за тем, спутало все карты. Теперь неизвестно, как изменятся правила игры и правильно ли поступил Люциус, по-прежнему следуя генеральному плану. И это сущая мука – просто сидеть здесь и ждать в бездействии и в неизвестности. Хотелось отнять рукоделие у девчонки и продолжать его самой. Пусть плетение на станке и не Нарциссин конек, у нее, во всяком случае, орнамент получился бы куда опрятнее.Она сама не замечала того, как, выкручивая пальцы, расхаживает туда-сюда по комнате и невидящими глазами нет-нет да взглянет на циферблат старых часов, с металлической неотвратимостью отсчитывавших маятником свое ?трик-трак-чик, трик-трак-чик?... Едва торментометр на секретере ускорил бешеное вращение, а в камине послышалась возня первого гостя, Нарцисса подала знак сестре, и та избавилась от вязания. Лениво рассевшись на подоконнике, Белла принялась от скуки ковыряться палочкой-когтем в своих зубах, тогда как из каминного портала вышел Рабастан. Давно он не показывался с открытым лицом, и миссис Малфой невольно подметила его запущенный, болезненный вид, худо выбритые впалые щеки, всклокоченные седоватые волосы и явственную искру садизма в рыбьих глазах. Из двоих братьев на отца больше всего походил младший, Руди… Рабастан же напоминал акулу. Такой же маленький, будто прорезанный между носом и подбородком, безгубый рот, такие же мелкие и острые, вогнутые внутрь рта зубы…– Мое почтение, дамы, – отсалютовал он двумя пальцами.– Что известно о Люциусе? – без обиняков вцепилась в него Нарцисса и заметила полузалеченный ожог проклятия у него на шее и ключице; от него невыносимо разило застарелым потом и чем-то паленым.– Клянусь, мне – ничего, Нарцисса! – Рабастан был озадачен. – Сейчас подтянутся остальные, они всё тебе расскажут…– Что это у тебя? – она кивнула на рану.– Редукто, кажется, – небрежно отмахнулся Лестрейндж-младший. – Какая-то из рыжих сволочей научилась махать палкой… Беллатрикс, ты, надеюсь, как следует разобралась с ними?– Магловские подстилки успели унести ноги, – не отвлекаясь от изучения своего кариеса, прошипела сестрица. – Ничего, мы еще сочтемся.Нарцисса между тем в несколько пассов заживила остатки его ожога. На месте раны остался едва заметный розоватый рубец. Возможные родственники (не приведи Мерлин, конечно!) никогда не умели оперировать сколько-нибудь серьезными боевыми заклятьями, способными искалечить врага. Недотепы во всём. И куда только Драко понесло с его-то происхождением?.. Ничего, быть может, еще перебесится. Повидает свет, перепробует заграничных девиц поинтереснее этой дерзкой нищей негодницы… Пройдет. Пройдет.Тем временем портал снова осветился вспышками летучего пороха, и в комнату стали выбираться остальные – отец и сын Лестрейнджи, Снейп, Петтигрю, Торфинн Роули, Чарльз Нотт… Веселый Роджер был в приподнятом настроении, сразу при входе в комнату размашисто хлопнул в ладоши и, бодро их растирая друг о друга, велел созвать домовиков и сбрызнуть сегодняшнее событие чем-нибудь, выдержки не позднее 1881 года. В честь, так сказать, главного виновника торжества. И ни слова о Люциусе, подонок! Нарцисса негодовала и, пожалуй, не будь здесь сейчас остальных, она рискнула бы всем и приложила этого… м-мага каким-нибудь верным смертельным проклятьем. Пусть даже это стало бы первой и последней неосмотрительной выходкой в ее жизни, но вдруг бы ей повезло? Им повезло – Северусу эта смерть была бы еще выгоднее, чем ей.– Конечно, командор, – покорно опустив вместо этого очи долу и нежно улыбнувшись, Нарцисса присела перед ним в чинном реверансе. – Белла уже принесла мне добрую весть о нашей общей победе! – она не осмелилась посмотреть в сторону Снейпа, но почувствовала, как в этот момент взгляд его темных, почти черных сейчас, глаз ожег ее, и при этом понимала, что он продолжает стоять с непроницаемым выражением лица и ледяной усмешкой. – Я счастлива была узнать, что одна из главных бед нашего времени наконец-то покинула этот мир. Повелитель всесилен!– Да! Да! – подхватили другие голоса. – Ты тысячу раз права! Повелитель всесилен!Лестрейндж-старший прошелся эдаким гоголем по всей гостиной – и сейчас, в присутствии толпы Пожирателей, чертоги Снежной Королевы уже не казались столь светлым и чистым местом, как прежде. Комнату словно затянуло грязно-серой пыльной паутиной. Все мысли Нарциссы, однако, скатывались обратно к Люциусу: что с ним? где он сейчас? Хоть бы они убрались отсюда поскорее! Она изо всех сил закрывалась окклюментными щитами, хотя Родерикус был так занят собой и своим триумфом, что ему и в голову не пришло бы порыться в чьих-нибудь мыслях. Вовремя вмешавшаяся Беллатрикс вовсю распоряжалась домовыми эльфами, а мужчины по очереди целовали руку хозяйке мэнора и наперебой клялись вызволить Люциуса из плена в самое ближайшее время.– Не переживай, Нарси! – в своей развязной манере вскричал Тор Роули, плюхаясь прямо в любимое кресло Люциуса; посмел бы он сесть сюда, будь муж дома! – Я видел, как перед арестом твой находчивый супруг успел избавиться от ?левой? палки, с которой колдовал, а значит, на его личной не висит ничего такого, за что его можно будет привлечь!Крыса тут же подхватил его слова, и вторым, кого после Роджера Нарциссе ужасно захотелось подвергнуть самой мучительной казни, стал именно Питер. Поэтому-то она и одарила его самой своей ослепительной улыбкой, заставив мерзавца прямо-таки рассыпаться мелким бисером в попытках угодить ей и остальным. Никогда еще эта мразь не лебезила с таким усердием, явно – что-то на уме…Все были взвинчены и громкоголосы, молчал по обыкновению только Северус. Все обсуждали подробности недавней стычки, крича, как глухие. Наверное, после боевого грохота в Министерстве они и в самом деле слегка оглохли. Жаль, что заодно не онемели.– Какая досада, что я дрался так далеко от Арки! – сетовал Нотт, заливая в себя лучший коньяк Малфоев, словно глушил дрянное огневиски из кабака Аберфорта. – Не увидел почти ничего!– Ах, какая битва! – ввернула Беллатрикс. – Он был в зените своего могущества! У старой развалины не было никаких шансов против Повелителя. Вот, помню, в семьдесят восьмом…– …а потом вот так подкрутил рукой – и Густусмортис!– Из своей Тени?– Ну да! Старый хрыч решил, что вытянул из него все силы, да не тут-то было! Раз – и полное восстановление!– Густусмортис, надо же! Редко встретишь нынче некроманта такого уровня, как Темный Лорд! Он гений!– Старая школа!– Классика! Нынешняя молодежь слыхом не слыхала о таком!– Где уж им!– Да, сын, тут ты прав: они только и знают, что всюду тыкать своей Техномагией. Куда ни плюнь! Не понимаю я этого. Тот же ?обмен душами? – что за ересь, к таким-то Пендрагонам?! А откуда это всё лезет – из школы этой магомерзкой, захваченной предателями крови! Поцелуя дементора на них нет!– Командор Лестрейндж, ваше здоровье!– Давай, давай, дружище! Скоро мы все будем сидеть вот так в Министерстве! Иди сюда, Мордредов крысеныш, что ты там жмешься, да всё по углам?!– Уф больно крепок коньячок-ф, фэр!– Ничего, не расплавишься! Пей, грызун, заслужил! Мы все славно поработали сегодня! Все! И даже ты… Эс-Ти!Нарси взглянула из-под ресниц – Снейп едва ли изменился в лице. – Это очень любезно с твоей стороны… з-з-заметить и мою скромную зас-с-слугу, – саркастично процедил он.Самообладание. Столп, благодаря которому голова всё еще сидит у него на плечах, шея сама по себе столько не выдержит. Надо, чтобы ей о Люциусе всё рассказал Северус, и именно Северус. Если только…Словно невзначай, проходя мимо него, Нарцисса слегка зацепила пальцами его руку. По тому, как неосознанно он отдернулся и только в следующий миг, поняв, что это она, позволил прикосновению продлиться, миссис Малфой сделала безошибочный вывод. Значит, всё в порядке. Он. Догадайся, догадайся же остаться здесь, когда они все разойдутся! Только догадайся, умоляю! Северус взглянул на нее свысока и вдруг чуть-чуть смежил веки. Даже кивнув, он не подал бы ей лучшего знака о том, что она услышана.– Да, твои заслуги в последнее время более чем скромны, Снейп, – уже немного захмелевший, Веселый Роджер отмахнулся.– Зато твои тянут на орден Мерлина, бесспорно.– Ахахах! Что, тут кто-то помянул ?орден Мерлина??! – гаркнул Тор, поворачиваясь к искрящимся от злости Снейпу и Лестрейнджу. – Представьте и меня!– Право, тебе померещилось, Роули, – огрызнулся Северус. – Я сказал ?на бессрочную путевку в Азкабан?. Представить?– А ты меня Азкабаном не пугай, Снейп, – изменившись в лице и сделавшись хуже любого ночного кошмара, тихо посоветовал Лестрейндж-старший. – Только не ты.Тот сложил руки в замок на груди, представляясь безоружным:– Зачем мне пугать тебя, Лестрейндж? Я думаю, Повелитель будет в восторге, когда узнает, что ты угробил без пяти минут нашего – столь сговорчивого – корреспондента в ?Пророке?.Пресная физиономия Роджера дрогнула:– Кто знал, что эта сука – анимаг? И что ее принесет нелегкая на десятый уровень…– Вот это всё ты не мне рассказывай.Лестрейндж встряхнулся:– А я и не обязан оправдываться перед тобой, жалкая гнида!– Да, оправдываться ты будешь перед Темным Лордом. И за фальстарт, и за журналистку, и за прочие подковерные игры.– Господа, господа! Вы что-то уже совсем не туда уехали! – рассмеялся Чарли Нотт, торопливо вклиниваясь между ссорящимися и при этом нервно сжимая рукоять висящей в ножнах на поясе палочки. – Давайте не будем портить праздник. Мы все сегодня… поволновались. Примите умиротворяющего и давайте вернемся к более приятным темам!– Держи себя в руках, Снейп, – с отвращением бросила Беллатрикс, – ты в доме чистокровных магов, а не на своей помойке!Он тут же взглянул на Нарциссу:– Да, в самом деле. Прости меня, Нарси. Я не должен был…– Ничего, – прошептала она. И горько добавила: – У вас же праздник.– Мы вытащим его.Белла не могла не вклиниться и здесь:– Поклянись!Нарцисса прикрыла лицо ладонью:– Прекратите!– Пусть поклянется! При всех! Что, Снейп, дашь Непреложный, или ты только языком горазд за друзей? – сестрица вплотную подошла к Северусу в расчете, что тот отступит, привычно соблюдая дистанцию, но вместо этого он, наоборот, с силой прижал ее к себе, а когда она возмущенно забилась в его руках, вместо поцелуя отчеканил ей в самые губы:– Тогда скрепи клятву, ты!Уставившись ему в глаза, как кролик удаву, она перестала трепыхаться. Все молчали. Некогда светлая, как айсберг, комната погрузилась во мрак. Продержав Беллу под этим взглядом еще пару секунд, Снейп с раздражением отпихнул ее от себя и грубовато схватил правое предплечье Нарциссы. Та выпрямилась перед ним. Да, странные у него сегодня глаза. Черные, ужасные, как будто только что увидели самые глубины девятого пекла – неудивительно, что даже Белла потеряла дар речи. Может, не нужно, Северус? Он чуть заметно качнул головой. Что ж, тебе лучше знать, какая дьявольщина тут творится…– Клянешься ли ты собственной жизнью, Северус Снейп, вызволить Люциуса Малфоя из заключения целым и невредимым? – диктовала Беллатрикс, нацелив свою палочку на их скрещенные руки.– Клянусь, – он неотрывно смотрел в глаза Нарциссы, и никогда еще ей не было так плохо, как сейчас. Во имя всего святого, пусть эта пытка закончится быстрее!Огненная петля, сорвавшись с кончика палочки-когтя, обвила уроборосом руки клянущегося и принимающей клятву.– Клянешься ли ты доставить его в безопасное место в полной сохранности?– Клянусь, – уроборос опять куснул жаром их запястья.– Клянешься ли снабдить его необходимым оружием, с помощью которого он сможет при надобности обороняться самостоятельно?– Клянусь!Магическая нить судьбы свилась в последнюю петлю-восьмерку и растаяла. Только теперь Северус медленно моргнул, отпуская из плена Нарциссу. Она как будто проснулась и огляделась по сторонам.– Благодарю, Северус, – напоследок миссис Малфой еще раз сжала его запястье и почувствовала ответное пожатие. – Господа, простите, я очень устала.Мужчины опомнились и с извиняющимся видом начали прощаться. Удалилась и Белла. Прошло несколько минут, прежде чем в камине снова заискрилось зеленым. Северус не подвел – вернулся!Нарцисса схватила его за руку и уволокла в ту комнату, где в последнее время всегда лечила от проклятия. Там было уютнее им обоим.– Ну, что с ним?! Северус, вы же все мне обещали!..– Всё в силе, Нарси. Роули не солгал, на палочке Люциуса не найдут ничего криминального – в отличие от взятого с поличным Долохова. Твой муж просто следовал плану и подставился нарочно, как было оговорено.– Как это случилось – почему не в срок? Лестрейндж? Опять он?– Да.– Подонок! Надеюсь, он будет очень страдать!– Надеюсь, с меня довольно обещаний на сегодня? – едко парировал Снейп.– Ах, не напоминай… И почему ты так уверен, что Темный Лорд не мог бы его уничтожить? Это разом решило бы столько проблем!.. – она тем временем внимательно разглядывала его поврежденную правую кисть: кажется, с прошлого раза скверна не распространилась больше, чем это допустимо.– Потому что я читал его дневник, Нарцисса. Родерикус, рискуя собой, оказал ему слишком ценную услугу, чтобы Реддл мог так просто о ней забыть. Тем более что об этом знали все экклезии из старшего поколения и знают многие его приближенные уже из нашего. Нотт точно знает. Знают Яксли и Руквуд...– Неужели подвиг Лестрейнджа был так велик, а Реддл – настолько благороден, чтобы терпеть своевольные выходки приближенных только из-за того, что они когда-то ему услужили?Стоило ли добавлять, что регенту Реддлу торопились угодить многие стремящиеся в его ряды, и они почли бы за честь, прими он от них в качестве оплаты какую-нибудь жертву! Нет, Нарцисса решительно не понимала. В темных чистокровных семьях такое проявление пиетета со стороны подчиненных считалось чем-то обыденным, и Снейп не может этого не знать, пусть он и полукровка – но ведь слизеринец же!– Дело не в благородстве, даже не в благодарности. У Реддла был долг жизни перед Веселым Роджером.– Но… как?!Северус горько усмехнулся:– Кажется, все уже начали забывать, что он обычный смертный… и что не родился Темным Лордом или регентом Реддлом, а шел к тому через тернии, прикуривая о звезды…[1]– Да, в самом деле, – как бывало всегда в таких случаях, предупреждающий укол боли в виске мигом отвратил ее от попыток покопаться в воспоминаниях. – Слухи творят чудеса, – ее усмешка получилась, пожалуй, еще горше. – Для меня все три Реддла слились в один неуязвимый образ сверхколдуна, и я уже не знаю, где правда, а где ложь…– Ну что ж, видимо, придется устроить тебе экскурс в тысяча девятьсот пятидесятый год…. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Сирена подняла на ноги всё ночное Министерство. Ты понял, что этот идиот Баксон допустил какой-то прокол, хотя Мальсибер поручился за него в лучших заверениях и даже Роди ему поверил. Лестрейндж уже научился держать при себе свое мнение, особенно когда оно касалось таких вещей, как Эйлин Принц. Или, в данный момент – как ее преломленная палочка, валявшаяся где-то в архивах Отдела Тайн. Нет никаких сомнений, что про себя Лестрейндж костерит всю эту затею последними словами: было бы из-за чего так рисковать, всего лишь сентиментальная прихоть – и никакой практической ценности. Но ты настоял на своем, и он обо всём договорился. Тем не менее, несмотря на нужные связи, добраться до невыразимцев было не так-то просто. Поэтому Мальсибер и ткнулся к этому секретаришке, Баксону, из новичков.Ты упрямо дожидался посыльного, когда остальные, дергаясь, как на иголках, уговаривали тебя бежать. Обломки палочки ты получил, но с довеском из мракоборческой погони. ?Повезло, – ухмыльнулся Лестрейндж, развивая активную оборону плечом к плечу с тобой, – сам Макферсон почтил!?Сэмюель Макферсон уже более десяти лет был начальником Аврората и в последние годы отличался особой бесцеремонностью в стычках с ?преступными элементами?. Рано или поздно, это начинает происходить с ними со всеми. Ты – то, с чем борешься…Вы уходили от своры через пол-Британии. Ваши трансгрессионные следы отлавливались, и в конце концов ты с несколькими сторонниками оказался в западне. Лично от Макферсона тебе прилетело чем-то, мало совместимым с жизнью. Может, ты и выжил бы, но определенно только для того, чтобы пройти через суд и догнить в Азкабане. Та часть сообщников, которые аппарировали сюда с тобой, трусливо разбежались или остались лежать там, где нагнало смертельное проклятие. Лестрейндж тебя не бросил, а подхватил поперек туловища и, теряющего сознание, успел заволочь в какую-то подворотню. Дальше ты уже не помнил ничего. Пришел в себя только через полторы недели в усадьбе Лестрейнджей [тогда еще она не была приспособлена под место заключения Рудольфуса и Рабастана, их и самих еще не было на свете].По крайней мере, с того случая ты точно знал, что к Родерикусу можно повернуться спиной.В апреле 1959-го вы еще встретитесь с Сэмом Макферсоном – и в Лютном посредством этой самой палочки ты вывернешь его наизнанку, заставишь проглотить кишки и вывернешь снова, даже не отдавая себе отчета, что именно больше всего растравляло твою ярость: мучения, которые он доставил тебе девять лет назад своим сложносочиненным проклятием, или долг жизни перед Лестрейнджем, в который он тебя вогнал, предоставив Родерикусу возможность вытащить тебя с поля боя. Стало ли тебе легче после мести и после того, что произошло в конце того рокового дня? Не сразу. От главного – обязательства перед твоим спасителем – тебя всё это не освободило.Но палочка из черного эльдера, причудливая, суставчатая, слишком крупная для женской руки, выздоравливала в те дни, в 1950-м, вместе с тобой – ты делился с нею собственной кровью и залечивал ее раны одновременно со своими. Она стала самым верным твоим соратником на всю оставшуюся жизнь.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Северус закончил свой рассказ и открыл глаза, поднимая голову с кресельного подголовника. Время близилось к полуночи.Только теперь Нарцисса поняла, почему эта странная палочка перекочевала от Старика к Темному Лорду и ради какой выслуги младший Крауч – Круцифер – во что бы то ни стало стремился завладеть ею прошлым летомперед возвращением Повелителя.– Но разве долг жизни не был аннулирован, когда Лестрейндж и Петтигрю покушались его убить в тот Самайн?– Но он-то об этом знать не может. Также и остальные посвященные не знают об их сговоре. Кроме того, долг мог бы и остаться: Веселый Роджер не участвовал в нападении лично, а действовал руками, вернее, палочкой Паршивца. Добавить сюда дипломатическую полезность старого висельника в переговорах с кланами – и любой неверный шаг поставит под удар всё предприятие. А оно и без того висит на волоске. Ты же понимаешь, что никто из нас не может на это пойти?– Зато ты лишился рассудка, когда пошел на то, на что пошел! – отчаянно вскрикнула она и тут же, раскаиваясь, преклонила перед ним голову и опустила глаза в пол: – Прости, Северус, я не должна так говорить!– Перестань, – поморщился Снейп. – Уж со мной-то можешь без… этого. И, – он как-то странно, чуть ли не ностальгически улыбнулся, – ты не первая женщина, от которой я слышу подобное…– Я напрасно говорю такое тебе. После всего… Знаешь, мне кажется, я должна по свежим следам сейчас же освободить тебя от Непреложного.– Не надо. Пусть у тебя будет уверенность, что всё идет, как должно.– А оно идет, как должно? – с сомнением переспросила Нарцисса: после того, что рассказала о сегодняшнем приключении сестрица, ей не слишком-то в это верилось.– Пока – да. Если не веришь мне, доверься чутью своего мужа. Если бы Люциус заметил, что есть неучтенные риски, он отказался бы от этой затеи или перенес на другой раз.– Я уже ничего, ничего не понимаю. По-моему, здесь всё, всё – сплошные неучтенные риски!Он отрывисто засмеялся:– Сплошные, да. Сплошные. Но учтенные. Извини, – добавил Снейп, вставая и одергивая мантию, – теперь я вынужден откланяться. Мне еще выслушивать истерику одного твоего не очень дальнего родственника. Возьми, – жестом фокусника он материализовал в пальцах маленькую склянку с жидкостью цвета успокоительного зелья, – выпей и ложись. Люциус скоро будет дома.Кажется, она едва ли его поблагодарила, только безмолвно шевельнула губами и смахнула слезу.* * *Допускал ли Кингсли хоть когда-нибудь идею, что однажды сам может оказаться по другую сторону решетки? Несмотря на известную поговорку ни от чего не зарекаться – нет, никогда. Он и теперь не мог поверить в реальность своего нынешнего положения и всё надеялся, что это недоразумение рано или поздно – по крайней мере, на заседании суда – разрешится по справедливости. Коллеги отвернулись от него? Но ведь не все! С Гавейном они не ладили и прежде, а остальные не могут всерьез верить в его вину.Время, однако, шло, дни сменяли друг друга, заключенные предвариловки тоже приводились и уводились, а никаких улучшений в судьбе Шеклболта не происходило. Тошнотворнее всего, что здесь ты почти не можешь защитить свое личное пространство: в нижнем секторе, лишь условно поделенном на зоны, никогда не существовало понятия индивидуальности. Спасибо хоть подвешенные прямо в воздухе лампады светили едва-едва, и за счет этого пространство оставалось погружено в унылую средневековую темень, не позволяющую соседям разглядывать друг друга от безделья. И спасибо, что магическая защита не подпускала сюда грызунов и кровососущих паразитов, которые, слов нет, были бы бичом для любого заключенного. Думать об Азкабане и дементорах совсем не хотелось, хотя в последние дни опасения уже начали закрадываться в мысли бывшего мракоборца.Шеклболту казалось, что прошла целая вечность. Он готов был делать зарубки на стенах, существуй эти стены на двенадцатом уровне Минмагии. Нет, узников окружало царство решеток, достойно живописать которое было бы под силу лишь мастеру изящно-мрачного словоплетения Мервину Пику. Даже полы-потолки, разделяющие камеры на многоэтажные ярусы, состояли из стальных сеток, по которым обитатели и охрана передвигались, как хомяки по клетке. Целыми днями и ночами здесь кто-нибудь кашлял, бранился, орал во сне, оглушительно храпел или издавал другие, еще менее пристойные звуки.Раз в сутки задержанных группами выгоняли в громадный нижний зал – пройтись и размяться. Это пока не Азкабан: вина обитателей предвариловки еще не доказана, а значит, и законного права разрушать их здоровье принуждением к бездействию у властей не появилось. Здесь-то, на тюремном полигоне, Кингсли и увидел однажды мерзавца-Малфоя. Уж и насладился бы он раньше этим зрелищем! Скованный лязгающими цепями кандалов, прихвостень Неназываемого ковылял в общем строю. Радовал глаз и гипнотизер Долохов – их как будто вместе с Малфоем и повязали! – но только Люциус в отличие от своего дружка казался несломленным и на тюремщиков поглядывал свысока, разве что не поплевывал. На его холеной роже было написано ?я здесь долго не задержусь? (это мы еще посмотрим, кусок пожирательского дерьма). Долохов – тот не рад был, что остался в живых. Жаль, не Кингсли выпадет шанс допросить с пристрастием этих выродков! Да и прежде не выпал бы – он давно уже служил по политической части, по контактам с маглами и поддержке безопасности магловских властей предержащих…Если Шеклболту не показалось, то во время таких прогулок Малфой пару-тройку раз бросал в его сторону заинтересованные взгляды. Понять истоки его заинтересованности было сложно. Аристократик будто хотел о чем-то ему поведать, но всем своим видом показывал, что говорить публично не может. А потом соседа по камере справа увели на заседание Визенгамота, откуда в тюрьму предварительного заключения он больше не вернулся. И, как назло, его освободившуюся койку занял гнусный франт.– Слышал я о вас, Шеклболт, – ехидно подметил Люциус. – Такую дичь несут! А главное, сами же верят идиотским сплетням. Поразительные существа, эти ваши коллеги… Плохи ваши дела, Кингсли.Даже после нескольких дней в заточении, обросший светлой щетиной и в несвежей рубашке, он не переставал походить на бабу, помешанную на своей внешности, – причесочка, рюшечки, побрякушки… Манерничанье, стервозные издевки… И не скажешь с виду, что женат и даже имеет сына. Ширма! Наверняка!– Засунь свое сочувствие себе в… – глухо проурчал Кингсли, даже не приподнимаясь со своего тюфяка.– Зачем так грубо? Я, можно сказать, со всей душой… – но на убедительную просьбу заткнуть пасть Малфой так и поступил, хотя наверняка продолжал скалиться – в полутьме, слава Мерлину, этого не разглядишь.Пожирательская гадюка еще не раз и не два пыталась подкатить к Кингсли с болтовней, но с каждым разом получала отпор всё более озлобленный и в конце концов догадалась, что для нее же будет лучше делать вид, что Шеклболта не существует. Выспавшись, Люциус возобновил свои попытки, правда, градус манерности заметно понизился. В какой-то момент у Кингсли снова возникло подозрение, будто Малфою что-то от него нужно. На следующую ночь аристократик снова помешал ему спать, окликнув шепотом через решетку. По равномерному храпу со всех сторон арестованный аврор понял, что тот дожидался, когда все уснут, чтобы заговорить, и решил посмотреть, к чему тот ведет все свои поползновения.– Шеклболт, а вы знаете, что такое Азкабан и где он находится? – настороженно прошептал Люциус, подойдя вплотную к разделявшей их преграде; теперь он был виден как размытое светлое пятно. Назойливое привидение, которое дало бы фору даже старине Пивзу.– Какого хера тебе надо от меня? – тоже едва слышно отозвался Кингсли и сам себе удивился. Наверное, он изрядно соскучился по общению с людьми, если согласился вступить в диалог даже с таким подонком.– Чтобы сказать вам это, я должен сначала узнать степень вашей осведомленности по заданному мной вопросу, – подчеркнуто вежливо и даже почти без иронии объяснил Пожиратель. – Неужто трудно просто поделиться тем, что вам известно об Азкабане?Чувствуя себя дураком, Шеклболт через силу рассказал то, что сызмальства было известно любому волшебнику: точное местоположение тюрьмы неизвестно, она находится на острове посреди какого-то сурового северного моря, возле нее расположен маяк, и множество дементоров, созданных колдуном Экриздисом, стерегут обреченных на гниение в треугольном колодце черной башни.– Если я скажу вам, что всё совсем не так, – вы мне, разумеется, не поверите? – в шепоте Малфоя снова прозвучала насмешка.– С какой стати я должен вам в чем-то верить? – теперь что-то подсказывало Шеклболту, что за словами приспешника Волдеморта кроется или подвох, или какое-то невероятное откровение; и стоит, пожалуй, перейти на более сдержанный тон, чтобы дождаться, к чему тот клонит.Тут заключенный через две камеры от них пронзительно заорал из-за привидевшегося кошмара, и Люциус торопливо улегся на свое место, успев напоследок подать рукой знак – потом, всё потом. Появился дежурный надзиратель, запустил отслеживающие чары, убедился, что это был не мятеж, и гаркнул через Сонорус, чтобы продолжали отбой. Разбудив тем самым и тех, кого не подняли вопли впечатлительного арестанта. Поговорить в ту ночь соседям по камерам больше не удалось, а под утро сон совсем сморил Кингсли, и он проспал до команды ?Подъем?, как убитый.– Если я скажу вам, что Азкабан и дементоры созданы вашим собственным воображением ради того, чтобы держать в неволе ваш дух, тогда как тело свободно, но обездвижено, словно у погруженного в сон от Напитка живой смерти?.. – скороговоркой выдал Малфой при первом же подвернувшемся случае на прогулке.На них прикрикнули, и заключенные поспешно разбрелись в разные стороны. Сначала Шеклболт решил, что это какой-то бред и подстава. Конечно, Малфой ведет свою игру. Разгадать бы, какую и зачем – и как он хочет использовать при этом его, Кингсли. Надо же такое выдумать… Хотя, если прикинуть, у красных авроров-исполнителей всегда было много разных тайн, запечатанных на их устах строгими обетами по неразглашению. Содержать где-то огромную тюрьму с бесконтрольными, в сущности, дементорами – это как-то рискованно даже для не дружащих с логикой магов. И дело не только в дементорах. Шеклболт и прежде не раз задавался вопросом, как обстояли дела с той же кормежкой заключенных Азкабана и что за добровольный Харон таскался туда-сюда по бурным волнам, перевозя то партии арестантов, то провиант для них. И почему этого ?Харона? не знает ни одна живая или мертвая душа? Это чересчур законспирировано, но мало кому добровольно хотелось подолгу размышлять о таких вещах, поэтому магическая тюрьма всегда оставалась своего рода Терра Инкогнита. А если Малфой раздобыл где-то верную информацию и делится с ним в надежде найти сообщника для побега? Ну уж дудки, не на того напал! В отличие от него Шеклболт чист и скоро выйдет на свободу вполне легальным способом!То, что случилось потом, было возмутительно. Люциусу объявили, что проверка палочки доказала его невиновность и он может считать себя свободным. Вместо ликования Малфой бросился к решетке, разделяющей их с Кингсли, и взмахнул у него перед глазами носовым платком. Так близко, что на нем отчетливо просматривалась эмблема – силуэт феникса в языках алого пламени. Герб рода Дамблдоров. Характерная форма, завитки огня, поза птицы… Мерлин великий! Шеклболт хорошо знал этот символ.– Запоминайте, запоминайте скорее! – хрипловатым шепотом затараторил Люциус, обеими руками вцепляясь в прутья решетки и втискивая лицо между ними, чтобы быть как можно ближе к собеседнику. – Когда окажетесь в Азкабане, повсюду ищите буквы. Это могут быть руны, это может быть что угодно… и где угодно – на камнях стен, на плитах пола или потолка, просто в воздухе… Всё, что угодно вашему воображению, я не могу этого знать наверняка. Но ищите их. И когда соберете из них слово пароля, на стене появится вот этот знак. Ваш ларец, – он постучал пальцем себе повыше лба, – сможет открыться, и вы свободны.– Какое слово?! – Кингсли и верил, и не верил… но феникс!..– ?PANDORA?.– Малфой! На выход! – крикнули издалека.Люциус инстинктивно отпрянул, стремясь на волю, но опомнился, оглянулся на Шеклболта и повторил, уже беззвучно двигая губами: ?Пандора!?__________________________________________[1] …?прикуривая о звезды? – образ, нагло сплагиаченный у Сергея Есенина (из его поэмы ?Страна негодяев?): http://lit-classic.ru/index.php?fid=1&sid=9&tid=595. Там эту фразу употребляет один из главных героев – бандит Номах (Махно):Ты думаешь, меня это страшит?Я знаю мою игру.Мне здесь на всё наплевать.Я теперь вконец отказался от многого,И в особенности от государства,Как от мысли праздной,Оттого что постиг я,Что всё это договор,Договор зверей окраски разной.Люди обычаи чтут как науку,Да только какой же в том смысл и прок,Если многие громко сморкаются в руку,А другие обязательно в носовой платок?Мне до дьявола противныИ те, и эти.Я потерял равновесие…И знаю сам –Конечно, меня подвесятКогда-нибудь к небесам.Ну так что ж! Это еще лучше!Там можно прикуривать о звезды…