ЧАСТЬ 15. ЛЕГНА (1/1)

Тот, кто с хрустальной душой, тот наказан расплатой большой.Остаются лишь крошки стекла – жизнь прошла.Нет, есть другой ответ: ?Будет много лет жить душа хрустальная…?Шепчет хрустальная даль, повторяет разбитый хрусталь,Повторяет звенящая синь: ?Динь... динь... динь...? Е. ЕвтушенкоОНИ СТОЯЛИ РЯДОМ НАД ЕЕ БЕЗЖИЗНЕННЫМ худеньким телом, укутанным в плед до самого подбородка. Только тоненькая ручка, в безотчетной попытке освободиться, выпросталась из-под одеяла, и осталась, безвольная, лежать рядом с забинтованной после операции головой. Он сам придерживал ее выбритую голову, пока Клэр, с ловкостью бывалого хирурга, быстро и сосредоточенно ковырялась в ране. Значит, не удалось… ?Прости меня, пигалица?, – безостановочно крутилось в его голове.Джейми поймал себя на мысли, что пристально рассматривает большого муравья, который, видимо, давеча деловито полз по ее щеке, но так и замер, не успев добежать пару дюймов до рта, приоткрытого в последнем, судорожном выдохе. ?Надо будет позаботиться об этом...? – как-то безучастно подумал он. – Вот тварь! – непонятно в чей адрес сухо пыхнул рядом с ним сгусток мерцающего радужного свечения, очертаниями странно напоминающего маленькое костлявое создание.– Прости... пигалица. Я не смог... защитить тебя.Она коротко глянула на него.– Я знала, ты вернешься за мной, Малкольм.– Да... Но я не спас тебя.Она хмыкнула тихо, в своей, немного покровительственной манере:– Олух ты все-таки, Малкольм. Что б ты мог сделать?Джейми мысленно пожал плечами, от чего зеленоватое свечение вокруг него тоже пришло в движение.– Мог бы. Просто... я опоздал. – Да ничего, бывает... Не бери в голову.Они помолчали, невольно рассматривая неподвижный кокон из одеял перед собой. – Я убил его. Она глянула на него серьезно. – Да. Я знаю. Сволочь он был. Туда ему и дорога.– Спасибо, что помогла мне. Выжить. От меня и от моей жены. Мне очень жаль, что ты не остаешься с нами. Очень жаль.– Наверное. Но теперь я буду спокойна, что она рядом с тобой. За тобой нужен глаз да глаз, чудик. Она выглядит разумной женщиной, хоть и стерва порядочная, сразу видно. Но хотя бы присмотрит за тобой.– Да уж... Хорошо, когда она делает это без фанатизма.– Хмм... Интересно, зачем она втыкает иголки тебе в зад?– Что? А ты откуда знаешь?– Видела.– Как? Ты же была без сознания. – Да нет, это ОНО было... без сознания, – девочка протянула руку к своему замершему телу, – а я… мне кажется, будто я летала вокруг. Туда… Сюда… И я видела, как она… тыкает в тебя... большо-ой иголкой. При этом у нее такой вид, словно она оч-чень довольна. Ха, в отличие от тебя... И за что она тебя так, а? – Не ?за что?, а зачем? Ну… это... вроде как ритуал такой... ведьминский. Чтобы я не болел. Она так говорит. – Понятно. Наверное, ты ее сильно боишься, раз терпишь такое. Я бы уже точно сбежала.– Боюсь? Ну, знаешь, я сильно боюсь только одного – потерять ее. Так же, как и она меня.– Да... никогда мне этого не понять, чудик. – Это называется... любовь, девочка...– Так я и знала.– Что?– Что любовь это что-то очень, очень дурацкое. Многие делают из-за нее что-то совсем странное. И не говори мне только, что это хорошо.– Если бы ты смогла остаться... Я бы... мы бы... показали тебе, что лучше этого ничего на свете нет.– Как? Втыкали бы иголки мне в зад? – Ну... иногда и это любовь тоже, да. – Нет уж, увольте... Как-нибудь обойдусь без этой вашей любви.Они помолчали.– Ну что? Давай прощаться уже, Малкольм. Хотя... Терпеть этого не могу!– Я тоже. Прощай, пигалица. Надеюсь, ты будешь помнить обо мне. Как-нибудь. Вдруг получится...– Да не знаю я. Вроде помню пока. Как хоть тебя зовут-то? Малькольм? Почему тогда она звала тебя Джейми?– Ну, так-то да, Малкольм – это одно из моих имен. Но родные называют меня Джеймс. Джеймс Фрейзер.– Что ж, приятно познакомиться, Джеймс Фрейзер.– А тебя как зовут, пигалица. У тебя есть имя?– Я не помню. Как меня только не называли, шлюха, отродье, сучка, дрянь, уже все и не упомнишь. Ты вот пигалицей назвал почему-то...Они снова замолчали, рассеяно таращась на стылое тело перед собой.– А то имя, которое дали тебе при рождении? Мама? Как она тебя называла?– Я не знаю, ее уже давно нет в живых, и я не помню, как она меня звала. И ее я тоже не помню. Хотя, видишь, у меня там, на шее, такая штучка. Она сломана, я редко ее открываю. Но мне кажется... Там внутри что-то такое написано. Просто я читать не умею. Забери это себе. На память.– Ладно.– Ой, ну как же по-дурацки я выгляжу, оказывается. Чё-орт.– Почему ж по-дурацки?– Ну, страшная какая-то – худая и вообще... нелепая. Хоть рот-то мне закрой потом. А то кто-нибудь нагадит туда невзначай. – Ничего ты не страшная, не выдумывай. Очень даже... красивая. – Тоже мне, нашел красоту, – она презрительно хмыкнула в ответ и сокрушенно покачала головой. Дескать, что с тебя взять... Олух, он и есть олух.– Я... я позабочусь о... твоем теле как следует, девочка. Не переживай.– Надеюсь. Жалко все-таки с ним расставаться, хоть не сказать, что я была им сильно довольна. Слишком много с ним проблем. Радужный образ девочки чуть развернулся к поджидающему в стороне Организатору, и Джейми вдруг заметил, как она изменилась. Перед ним излучала переливы спокойного зеленовато-голубого света фигура девушки лет двадцати – двадцати пяти, привлекательной, но суровой внешности, похожей на женщин-охотниц из индейских племен, как их изображали в книгах об Америке, которые он когда-то читал. Но почему-то ее возраст совсем не удивил его сейчас. Пигалица, он чувствовал это сразу, не была ребенком в своей, уже достаточно зрелой душе. Маленькие искорки, похожие на светлячков, двигаясь в плавном таинственном хороводе, нежно мерцали у нее внутри, в то угасая, то вспыхивая опять. И Джейми услышал ее печаль.– Ну, ладно. Мне пора. Прощай, чудик. Джейми ощутил жжение в груди и почувствовал, как пламя горечи вокруг него разрастается.– Прощай, милая. Даст Бог... увидимся еще. Может, в следующей жизни. И, девочка моя. Пока я жив, я не забуду тебя. – Ну вот... что я говорила! Ты все-таки неисправимый болван, Джеймс Фрейзер. Да.Он чуть усмехнулся ее извечно снисходительному тону и склонил голову на прощание.Она тоже улыбнулась ему напоследок и внимательно посмотрела на него своими странными опаловыми глазами с темным ободком вокруг радужки, будто заглядывая в самую глубину его души, потом отвернулась и, приблизившись к Синему, двинулась чуть впереди него к лесу. Джейми долго следил за ними, пока оба они не растворились за деревьями. Мерклый свет незаметно потух, и он, вздохнув, открыл глаза. Вокруг вовсю светило утреннее солнце. Я ПРОСНУЛАСЬ, КОГДА СОЛНЦЕ БЫЛО уже высоко, и вздрогнула в ужасе, пришедшим вместе с осознанием. Фергюс, дежуривший первую половину ночи возле девочки, должен был разбудить меня на смену. Но не разбудил. С трудом выпутавшись из одеял, я, не теряя времени на то, чтобы вскочить на ноги, на четвереньках ринулась к своей маленькой пациентке, плохо понимая спросонок, что происходит. И словно наткнулась на невидимую стену. Джейми задумчиво стоял на коленях возле потухшего, спелёнанного тельца и бережно держал прозрачные пальчики в своей огромной ладони. Я не видела его лица – пряди, упавшие с его склоненной головы, тихо шевелились от утреннего ветерка. Я подползла поближе и с силой вцепилась в его плечо. – Джейми? Что? Как она? Хотя уже прекрасно видела – произошло непоправимое. Джейми коротко глянул на меня, и я заметила, как осунулось и посерело его лицо, а в глубине потемневших глаз застыли отзвуки беспомощности и вины. – Она ушла, Саксоночка. Во сне. Надеюсь... очень надеюсь... она не мучилась.И осторожно положил костлявую ручку поверх одеяла.– Думаю, сейчас ей хорошо, Джейми... Ее земные страдания... закончились. Теперь она с Богом, – пробормотала я машинально, хотя понимала, насколько это слабое утешение в данной ситуации.– Да, – хмуро ответил мне Джейми, поднимаясь с колен. – Что ж, по крайне мере, в последний свой день она была не одинока. МЫ ПОХОРОНИЛИ ДЕВОЧКУ НА БЕРЕГУ звенящей лесной реки. Сочные потоки света настойчиво проникали сквозь густое переплетение ветвей и дарили свои сверкающие брызги хрустальным бурлящим струям. Надеюсь, ей не будет скучно здесь, в окружении буйного солнца, стремительной воды и неугомонного тропического леса, насыщенного несмолкаемым разнообразием жизни. Джейми был сосредоточен и угрюм, но вполне спокоен. Он прочитал короткую молитву над маленькой каменистой могилой, которую мы с Йеном щедро усыпали неведомыми белоснежными цветами, а потом взял меня за руку и, тихонько пожав, что-то вложил в нее. Я разомкнула сведенные пальцы.Это было нечто слегка помятое и замусоленное, отдаленно напоминающее медальон. Я с трудом открыла приржавевший погнутый замочек. Портрет внутри явно существовал, но был такой затертый, что различить на нем что-либо стало почти невозможно. А внизу с трудом просматривалось выписанное тонкой вязью слово, похожее на имя, но какое-то очень необычное. – Легна, – прочитала я безучастно, – странно, никогда не слышала такого...– Во многих семьях Нагорья принято звать детей наоборот, произнося имя с конца. Чтобы оградить от чар злых духов. Я не знаю, откуда это дитя, Саксоночка, но тут, сдается мне, такой же случай.Йен и Фергюс навалились на меня с двух сторон, заглядывая через плечо.– Ангел, – прочитали мы хором и оторопело уставились на Джейми. Не знаю, как у парней, но у меня волоски на предплечьях встали дыбом, когда по ним отчетливо побежали мурашки.– Да, – невесело усмехнулся Джейми и отвернулся. – Давай собираться, Саксоночка, нам пора.Дикция у него была немного заторможена из-за пережитого горя.– Как ты чувствуешь себя, Джейми?– Вполне, – коротко ответил он и пошел запрягать лошадей.