4.19. ВСЯ ПОЛЬЗА НАВЫКОВ НЕОБХОДИМОЙ САМООБОРОНЫ (1/1)

***Я ВСТАЛА, ОТСТУПИЛА ОТ НЕГО НА ШАГ и сглотнула вязко. – Не пойду, – сказала я тихо, чувствуя, как сердце остановилось. – Не смей трогать меня, ублюдок!Он остановился ошарашено, уже видимо, готовый без особых проблем испытать необходимую разрядку в объятьях послушной жертвы.– Чего?! Ты решила поиграть со мной, шлюха? – брови его презрительно изогнулись, от былой галантности не осталось и следа. – Предупреждаю. Игры со мной заканчиваются весьма плачевно! Быстро ложись и раздвигай свои ноги. Если мне придется тебя упрашивать, то ты весьма пожалеешь. – ?Господи, сегодня я уже слышала это!? – Тогда ты узнаешь, тварь, что кроме одной дырки в твоем теле, есть еще две, и тебе совершенно точно не понравиться, как я их использую. Так что советую не сопротивляться! Он быстро подступал ко мне, схватив за плечи и тяжело дыша. И я почувствовала прямо под коленями край тюремной койки… ?Сейчас я упаду и стану совсем беспомощной под его весом!? – с ужасом поняла я. На что я надеялась, мне не понятно, но, неожиданно для самой себя, я вдруг вспомнила, что когда-то давно ходила на курсы самообороны и, не особо прицелившись, в последний момент перед падением изловчилась и сделала головой отчаянный рывок вверх, в сторону мясистого констебльского носа. Послышался отвратительный хруст, а затем сокрушительный рев, подобный тысяче паровозных сирен. Ну, мне так показалось. Руки его, конечно, отцепились от моих плеч, потому что он схватился за лицо, захлебываясь кровью, хлынувшей из сломанного – я надеюсь! – носа.Переполненная адреналином, я оттолкнула его так неожиданно сильно, что он повалился на другую кровать напротив, а я в безумном порыве ринулась к выходу из камеры. Конечно, как я и предполагала, далеко мне уйти не дали, потому что, не успела я добежать до двери, как в камеру завалились конвоиры, испуганно пялясь на вопящего окровавленного начальника. – АААА! Взять ее! – орал он, катаясь по кровати. – Запороть насмерть эту суку! Нет, погодите, я сам с ней разделаюсь! Ты у меня узнаешь, мерзкая шлюха, как калечить людей и оказывать сопротивление властям!– Я не оказываю сопротивление властям! Это грязная ложь! – кричала я, подпрыгивая в мертвой хватке солдат, которые держали меня за руки с двух сторон, причем, одеяло в пылу этой борьбы опять предательски с меня свалилось. – Будьте свидетелями, господа! Этот человек пытался меня изнасиловать, воспользовавшись своим служебным положением! Я подам иск судье!?Ах, где наша не пропадала!?– На станок ее! Прикрутить и пусть ждет, пока я смогу ей заняться, – ревел Джонсон, пытаясь справиться с обильным кровотечением тем, что зажимал свой нос. – И позовите мне этого бездельника лекаря! Что, не видите, я сейчас истеку кровью, остолопы?!Почему мне показалось, что он вдруг испугался моих угроз, я не знаю, но было стойкое ощущение, что он сбавил обороты.– Я сама лекарь, могу вас уверить, – сказала я, стараясь выглядеть строгой, хотя, согласитесь, это довольно-таки сложно сделать, когда ты пребываешь в одних чулках, – если хотите, я помогу вам. За определенную плату, конечно, сэр, – добавила я по-деловому. – Лека-а-арь?! Ты???– он ошарашенно пялился на меня, забыв про свой нос. – Сучка! Ты хочешь, чтобы я поверил в эту очередную ложь? Черт, как же больно-то!Он разговаривал теперь так, будто у него был ?зильный назморк?, а поток крови быстро пропитывал его черный форменный сюртук.– Да, придется, если не хотите остаться страшным уродливым калекой на всю жизнь или... умереть в... худшем случае. Перелом носовой перегородки, – констатировала я с мстительным удовлетворением, – если не выправить, то можно задохнуться во сне или истечь кровью. Вам ведь сейчас трудно дышать, сэр? Голова кружится? Запрокиньте ее повыше. Надо приложить лед. Пусть кто-нибудь раздобудет, – я кивнула на оставшегося второго солдата – первый как полоумный побежал за врачом в соседнюю камеру – потом гордо подобрала свой потерянный покров с замызганного пола и с важным видом снова завернулась в него. – А то отек перекроет дыхательные пути, и вы можете задохнуться в страшных мучениях, мистер Джонсон. Не дай Бог!Осоловелый констебль как завороженный уже кивнул солдату, потом вдруг опомнился.– Что за бред ты городишь, мерзавка! Не прикасайся ко мне! Ты сама меня убить хочешь, ведьма. Ничего страшного нет, не выдумывай. Я в свое время ни один нос ломал. И доверюсь я только своему, проверенному доктору. А ты поплатишься за свои фокусы, так и знай! Кто-нибудь, уведите же ее отсюда. И пусть ждет меня в экзекуторской. Готовая.ВСЕ ПРИСУЩИЕ МНЕ НЕРВНЫЕ окончания несказанно возмутились: мою пятую точку будто окатили крутым кипятком и при этом в кожу впились тысячи свирепых горных пчел. Я кричала отчаянно и яростно дергалась, пытаясь выдраться из сковавших мои конечности оков, чтобы хоть немного избежать той обжигающей лавины, которая нестерпимо и сокрушительно нарастала. Констебль, немного придя в себя, видимо пораскинул своими, еще не совсем утраченными мозгами, и все же не решился исполнить свои угрозы насчет смертельной порки, ведь свидетелей действительно было много, а объяснить мое нападение во время нахождения с ним наедине, он бы не смог никак, кроме последствий своих грязных намерений, поэтому он всего лишь назначил мне дополнительную дюжину ударов сверх приговора за сопротивление властям во время задержания, которую я расценила, как его личную месть. Но и этого наказания оказалось более чем достаточно, для моей неподготовленной плоти. Нещадно извиваясь в колодках, несмотря на опасность вывернуть кисти рук и щиколотки, я не осознавала больше ничего, кроме ошеломляющей пронзительной пытки. Огненные молнии резали мою плоть снова и снова. Насквозь. Череп готов был разорваться. Пока это не кончилось. После меня, растоптанную и дрожащую, вибрирующую каждой своей поруганной жилкой, толкнули в группу таких же рыдающих девушек, сбившихся в перепуганную стайку в углу комнаты. Они, сами еле управляясь непослушными от шока пальцами, помогли мне закутаться обратно, в спасительное покрывало, и прижались ко мне утешительно, пока мои впавшие в ступор мозг и тело вновь не начали постигать происходящее.Я замечала сквозь кошмар непрерывной боли, как во время экзекуции, констебль, уже оправившись от моего голкиперского удара, улыбался во всю свою распухшую физиономию, глядя на меня презрительно и злорадно. И я прошептала теперь, проходя мимо, когда нам, наконец, разрешили уйти: – Ублюдок! Ты пожалеешь! Твой нос никогда не заживет и отвалится, в конце концов! Так и знай! Сам все увидишь.– Ладно, давай шагай, шлюха, не искушай меня. И радуйся, что я добрый. И что пообещал Жанне вашу неприкосновенность. А то сейчас быстро пожалеешь, что на свет родилась, ведьма, если я передумаю, – и он грубо толкнул меня в шею из дверей участка, заставив растянуться плашмя в самом центре лужи на грязной, залитой дождем и помоями мостовой. Девочки помогли мне подняться, и мы, подавленные, побрели обратно, в нечестивую обитель мадам Жанны, под заинтересованными и осуждающими взглядами проснувшихся горожан.