ГЛАВА 5. МУЖЧИНЫ ДОМА ФРЕЙЗЕРОВ (1/1)

***Не веселая, не печальная,Словно с темного неба сошедшая,Ты и песнь моя обручальная,И звезда моя сумасшедшая.Я склонюсь над твоими коленями,Обниму их с неистовой силою,И слезами и стихотвореньямиОбожгу тебя, горькую, милую.Николай Заболоцкий ТАКОЙ ГРУСТНОЙ БЕСПОМОЩНОЙ УЛЫБКИ я давно уже не наблюдала у Джейми Фрейзера, когда принесла чай в его кабинет. Он сидел в мрачных раздумьях, откинувшись на спинку кресла и вытянув под стол свои длинные ноги. Он посмотрел на меня снизу вверх, когда я привычно подошла к нему сзади, мягко опуская руки на его плечи, и улыбнулся как-то совсем потерянно. При этом из его груди вырвался столь тяжкий вздох, будто он пытался тянуть груду огромных камней вверх по склону. Иисус, нет! Когда Джейми впадал в такое уныние, значит, дело действительно плохо. – Ты уверен? – я хорошенько сжала трапециевидные мышцы на его плечах, пытаясь делать массаж, и он, расслабляясь, издал благостное кряхтение. – Не может быть, что мальчишек могут наказать за это столь жестоко, Джейми. По сути, это простая физиология, что называется, болезни роста. Это довольно естественно для их возраста. Ну, впрочем, ты-то, как представитель мужского племени, кое-что должен знать о ваших насущных потребностях... И нельзя же за это так бездушно карать. Не понимаю...– Мпфмм... не думаю, что в данном конкретном времени есть люди, разделяющие твои, согласен, довольно гибкие и продвинутые взгляды, Саксоночка. Вспомни отца Бейна. Он не гнушался никакими методами, чтобы, по его мнению, спасти души грешников. Даже если это были малолетние сорванцы. Помнишь, как мы с тобой вызволяли его очередную жертву, пригвожденную за ухо? Джейми, снова взглянув на меня, вопросительно приподнял брови, потом благодарно погладил холодной ладонью мою руку, потихоньку растирающую его окаменевшие плечи. – А ведь все преступление этого мальчика состояло лишь в том, что он не удержался от воровства из-за крайней нужды, полагаю.Я помнила. И помнила слишком хорошо... Несчастный, замороженный ужасом взгляд ребенка, пришпиленного к позорному столбу. Я вдруг представила Джема на его месте – они были сейчас примерно одного возраста – Джема, лишенного поддержки близких и пытающегося хоть как-то выжить в этом жестоком мире, бесстрастно взирающем на твои мучения с интересом коллекционера, проткнувшего булавкой никчемную букашку. Представила и содрогнулась. Джейми, Бобби, Лиззи, Роджер, я... – примеров в моем не слишком многочисленном окружении было множество. А теперь нашим мальчишкам предстояло войти в этот круг. И мы, их близкие, так же с беспомощностью жертвы, должны будем взирать на их терзания. Это было невыносимо. Почувствовав, как слабеют мои колени, а дыхание прерывается, я впилась в плечи Джейми с удвоенной силой, на что он жалобно охнул.– Неужели ничего нельзя сделать? Ты же лэрд этой земли, просто не дай им! Разве твоей власти не хватит? Джейми?– Я не знаю... Я чувствую себя в ловушке, Саксоночка. Дело в том, что этот процесс взаимный. Я – никто без поддержки моих арендаторов, и поэтому, видит Бог, я не могу нарушить Закон. Самое меньшее, чем это грозит, я могу потерять доверие. А доверие предводителю в эти суровые времена дорогого стоит. Последствия могут быть катастрофические и для нас, и для общины. Поэтому, как мне быть в этом случае, я, и правда, пока не знаю. Конечно, я не дам калечить детей, но, может, мне удастся смягчить наказание – крапива там или даже розги... И тогда я пойду на это. Да, парни пострадают, пройдут через... публичное унижение, – он болезненно поморщился, – это не слишком приятно, Саксоночка, сознаю. Но не смертельно... надеюсь... Хотя помнится долго. Гораздо дольше, чем боль... – хмыкнул он мрачно. – Но впредь будет им наука: станут осмотрительнее. Надеюсь. Станут ответственнее. Чтобы стать мужчинами, им, в конце концов, придется пройти через это.– Дольше, чем боль?.. – как эхо повторила я. – Да... дольше. К примеру, тот свой позор... тогда, на коленках у Энгуса... Иисус, я не могу забыть до сих пор, – он коряво усмехнулся, почти незаметно дернув плечами, – а боль... она забывается почти сразу же, через пару дней... ну ладно, через неделю. Даже если бы он просто слегка отшлепал меня, задрав килт, а не впилил ремня ?по самое не хочу?, не думаю, что эта процедура меньше впечатлила бы тогда мой потрясенный мозг. Уффф... так что стыд, он гораздо действеннее... гораздо. – Что ж, не берусь спорить, стыд и боль – заметно разные по значимости вещи, – проговорила я грустно, прикидывая на свой опыт.– Может... поэтому тогда, с Рендоллом, – глухо продолжал он, усиленно потирая пальцем верхнюю губу, – я и выбрал такую зверскую порку вместо... ?удовольствия? подставить ему свой зад... Не знаю. Наказание хоть и было крайне болезненным, но я не вспоминаю его с таким ужасом, как последующие события в тюрьме, наедине с этим отмороженным чудовищем. Все-таки собственное достоинство, – он покачал головой, – несравнимо важнее всего остального... Да.Я обняла его за шею и прижалась подбородком к его макушке, с тоской вспомнив, по каким мелким кусочкам мы вместе когда-то склеивали его порушенное самоуважение.– Знаешь, Саксоночка, когда я думаю над этим, мне почему-то смутно кажется… что Бог зачем-то сильно хочет, чтобы я научился… А иначе, какого черта он все время ставит меня в такие… нелепые ситуации, а?– Чему научился, милый? – признаться, я сразу не смогла уловить виток его мыслей.– Ну... красиво стоять в этих дурацких позах… Порой жизнь так загибает, что просто глаза на лоб, – он невесело рассмеялся и поднял глаза к потолку. – Боже, прости меня, похоже я не оправдал твоих надежд! Видимо, для меня это сильно заковыристая задачка. Не для моих закостеневших членов.Что я могла на это ответить? ?Да, Джеймс Фрейзер, слишком красиво ты стоять, может, и не научился, но достойно выходить из этих страшных, порой совершенно невыносимых, ситуаций ты уже довольно-таки поднаторел?. – Ну, нет предела совершенству, мой храбрый солдат, я думаю, ты справишься. Ты всегда справлялся, Джейми. Вспомни.– Да уж… Хотя, полагаю, ты слишком добра ко мне, девочка. Но, почему-то, сейчас я разделяю твою уверенность.– Ну, вот же, так что не все потеряно, да?Он устало пожал плечами:– Да… Быть может… Сейчас я, конечно, страшно зол на наших оглоедов, Саксоночка – они так ужасно подставили меня... нас с Роджером. Обесценили, по сути, все наши многолетние старания на благо общине... Скажут, отпрыск Фрейзеров – блудник и прелюбодей, – он глянул на меня грустно, и я увидела, как опять пыхнули растерянностью его глаза, – никто не станет разбираться, все бросятся судачить, и от этого уже вовек не отмоешься. Стоит только раз оступиться, многие люди уже не вспоминают твоих былых заслуг. Ты и сама слишком хорошо знаешь это... – Господи, Джейми, когда это ты боялся людских пересудов? Уверена, всё не будет так страшно – люди знают, сколько ты сделал для них. И Роджер тоже... И не помню, что многие в нашей общине могут похвастаться тем, что у них растут идеальные дети? И что? Их от этого стали меньше уважать? Ты ведь знаешь, воспитание детей вообще дело довольно тонкое. Это только в теории все просто, но на практике – сплошное уравнение с множеством неизвестных... – Чего? – Ой, ну... такая большая... головная боль. И люди это прекрасно понимают, чтобы там кто не говорил. Мы уже достаточно пережили, переживем и это, вот увидишь... Я подняла его голову за подбородок и, с надеждой утопающего, заглянула в потемневшие глаза мужа, изо всех сил стараясь соответствовать своим же рассуждениям. – Нам нельзя сейчас так сильно расклеиваться из-за сегодняшних проблем, Джейми, какими бы они не были... Ведь это значит, что мы сдадимся и признаем, что больше в жизни нам не светит ничего хорошего, нечему будет порадоваться... А ведь все еще может быть ничего себе, правда? Джейми вздохнул и, грустно улыбнувшись мне, невольно скривился.– Хмм... исходя из своего опыта, даже не могу усомниться в этом, Саксоночка. – Ну... люди, конечно, забывают хорошее, согласна, но и плохое они тоже склонны забывать... – с некоторым сомнением заключила я, мягко проводя рукой по его твердым плечам.– Твои бы слова, да Богу в уши, милая... – он подтянул меня за руку так, что я встала между его коленями, и на несколько мгновений прижался тяжелым лбом к моему животу, обхватив большими руками бедра. – ?Как жаль, что не сможешь ты зваться мужчиной, отринув все беды в подоле любимой...? – с тоскливым вздохом процитировал он, видимо кого-то из известных ему одному поэтов, поднимая на меня измученные глаза. – Господи, как это верно, да... А я бы хотел, правда, Саксоночка. Хоть ненадолго. Я склонилась, тщательно целуя вертикальную морщинку между его бровей, ставшую заметно глубже за последние часы.– Что же тебе мешает? Полагаю, ты не станешь от этого менее мужчиной. Скорее, наоборот. Только очень сильный человек позволяет себе показаться слабым.Джейми рассмеялся надсадным грудным смехом.– Ты очень мудрая женщина, Саксоночка. Только с тобой я могу чуть-чуть ?расклеиться?, потому что ты меня каким-то волшебным образом склеишь обратно. Бог, полагаю, сильно ошибся, когда, не взирая на мои грехи, подарил мне тебя. Я так думаю. Боюсь, как бы он внезапно не осознал свою оплошность. Но очень надеюсь, что за всей своей вселенской занятостью, он не заметит ошибки...– Да ладно, старый ты хитрец, не нужно так сильно умалять своих достоинств, – взяв в ладони его голову, я провела большими пальцами по его взъерошенным бровям, аккуратно приглаживая буйную растительность. – И, Джейми, не надо так уж сердиться на наших мальчишек, вспомни себя в их возрасте, они просто не ведают, что творят. Научатся еще, поумнеют... Надеюсь.– Конечно, поумнеют, не сомневаюсь, – он поджал губы, – когда охламонам всекут по первое число. Но, на самом деле, я ж и на себя злюсь тоже, Саксоночка... Надо было не относиться так бездумно к их свободному времяпровождению. Пусть бы пахали вместе с нами, в поле... от зари до зари. Но всё казалось, что они еще совсем дети, – я с сомнением хмыкнула, вспомнив, за что наших балбесов взяли с поличным, – пусть отдыхают, играют, еще успеют наработаться, – он сокрушенно покачал головой, и голос его при этом звучал слишком горестно. – Видишь как... излишняя жалость, оказалось, тоже к добру не приводит. Так что, по большому счету, это, конечно, моя вина. Впрочем, как и всегда...Я обняла его голову как можно крепче, будто бы этим возможно было выдавить из нее ядовитые самобичующие мысли.– Нет, Джейми. Нет. Пожалуйста. Не думай об этом! Ты виноват не больше всех остальных. Мы все жалели этих бестолковых извергов. Дожалелись...Кровавый ад! Нам всем было некогда. Постоянно. Особенно весной, во время посева. Мы даже, в разгаре наших ?слишком важных? дел, не удосуживались поискать мальчишек с утра, заставить помогать по дому или в огороде. В их упрямом и хитром возрасте на уговоры требовались время и силы. А мужчины, которых они все-таки побаивались, были слишком заняты посевной и всем остальным и уходили из дома ни свет ни заря. Парни быстро усвоили эту немудреную тактику – стоило только не попадаться на глаза лишний раз, никто и не вспомнит. Единственное, что Джем всегда делал безоговорочно – это ухаживал за беременной кобылкой Брианны, да и то в надежде получить ее жеребенка, которого обещал ему дед. Нам, женщинам, тоже было не до хлопотных подростков – пришли поесть-поспать, живы-здоровы – и ладно. Благо не мешаются, не крутятся под ногами. И вот они, предоставленные безграничной свободе, вляпались в такое несчастье. И мы все, вместе с ними. И, главное, никакого особого злодеяния они не совершили. Пока еще, хвала Иисусу... Но как донести это до темного сознания упертых праведников я не представляла. Это непристойное деяние, по сути, несмышленых еще мальчишек, попадало, по современным меркам, в категорию крайнего разврата, как не крути. Крайнего и жестоко наказуемого. В эти дремучие опасные времена, людям, в пылу их зашоренной фанатичности, кажется, что небо тут же рухнет на землю, если они даже в мыслях разрешат себе хоть что-то подобное. Поэтому всерьез и злятся в ревностной обиде на тех бедолаг, кто может это себе позволить, по бесшабашности ли, либо по крайнему своему недомыслию, даже если это несчастные безголовые мальцы.– Роджер в бешенстве, – внезапно процедил сквозь зубы Джейми, – он говорит, что скорее, всё вышло не случайно. Что всё подстроила, эта немка... Марина. Просто эта гадюка уже попадалась ему на пути, и он рассказал – ты только, пожалуйста, Брианне не обмолвись случайно, Саксоночка – у него сложилось стойкое ощущение, что она пыталась... ну... в общем... его соблазнить. И, может, тогда это ее месть такая? Не берусь утверждать, что это не может быть правдой – он проговорился в пылу гнева – и, учитывая свое собственное чутье, а оно меня, ты знаешь, редко когда подводит, думаю, от таких стервозных женщин жди беды...– Ну, вряд ли Роджер будет врать – зачем ему это? – может, конечно, ему просто померещилось... Ведь у него, вроде как, нет особого опыта в плане соблазнений. Или есть?– Кто его знает, Саксоночка. В тихом омуте, сама знаешь, кто водится... Не думаю, что хотя бы раз в своей жизни любой парень не пережил такой опыт, – он опасливо покосился на меня, не вызовут ли эти слова у меня неприятных воспоминаний, но я только скептически хмыкнула. – Тем более такой видный, как Роджер. Но просто эта Марина, действительно, ведет себя довольно хмм... вызывающе. Хотя, может, у нее вообще манера разговаривать такая. Трудно судить.– Но тогда получается...Я не успела развить свою глубокомысленную идею, как в дверь кабинета робко постучали.Мы с Джейми, на всякий случай, резко отпрянули друг от друга, будто нас застали за чем-то преступным, и в напряженном ожидании уставились на дверь. В приоткрывшуюся щель просунулись сначала рыжие вихры, потом исплаканное скуластое лицо с усеянным крапинами веснушек, облупленным носом. А потом возникла и сама, не слишком складная, но крепенькая фигура внука. Он обещал уже в ближайшем будущем быть рослым и статным, а сейчас неудержимое и неравномерное отроческое развитие придавало ему вид подросшего львенка, с непропорционально массивными конечностями при несуразно вытянувшемся теле. И даже при этом он создавал впечатление надежности и породистой грациозности, как, впрочем, и все мужчины в его роду.– Деда, я подумал... – опустив глаза в пол, сообщил он Джейми так невнятно, что мы еле разобрали слова. – И каков же будет твой ответ, внук? – спокойно вопросил лэрд, но я могла наблюдать, как отчетливо пульсирует жилка чуть выше его виска.Джем поднял глаза и посмотрел на сурового деда с таким неизбывным отчаянием, будто делал последний шаг с обрыва. Я видела, как он кусает прыгающие губы, и как беспрестанно меняется его растерянное лицо, искажаемое мимолетными судорогами мышц. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза – старый и молодой мужчины дома Фрейзеров.– Ну? Джем, говори, я приму любое твое решение, – наконец, не выдержал дед.– Я... я... я... – челюсти мальчишки сковал спазм, и он разлеплял их с великим трудом.Я заметила, как Джейми сглотнул.– Да?– Я виноват деда, и я... согласен понести наказание! – все-таки выплюнул Джем, громко и отчетливо, рыкнул, будто рубанул саблей воздух и, лихорадочно всхлипнув, в паническом порыве выскочил за дверь.Мы слышали, как беспорядочный топот ног грохочет по ступенькам вниз, сопровождаемый громким завыванием уже порядком надсадившегося горла.Мы с Джейми переглянулись совсем невесело, но я заметила, как в глубине глаз деда зреет что-то похожее на гордость. Он потянул носом воздух так, что ноздри его расширились.– Иисус! Парень... он становится мужчиной... И одобрительно покачал головой. По моему черепу, вздыбливая волосы на затылке, побежали мурашки.– Саксоночка, не могла бы ты пойти, успокоить паренька, что-то мне настроение его совсем не нравится. Хотя это понятно, что он страшится. Тут любой бы стал... Надо присмотреть за ним, может отвлечь чем-то... Я сам бы пошел, но я должен быть здесь. Скоро, верно, придет Кромби – договариваться о завтрашнем судилище, – Джейми вздохнул почти со стоном, – и я должен быть готов.Я молча кивнула, погладила мужа по щеке, ненадолго задержавшись, пока он, прижав руку к губам, тепло целовал костяшки моих пальцев, и пошла разыскивать Джема.