Глава 1. (1/1)

Тарритаун, графство Вестчестер, штат Нью-Иорк – май, 2008 Перед тем, как вызывать полицию, Грегори Кинг обшарил карманы утопленникa. К его величайшему разочарованию, они были пусты и дырявы. Единственным предметом, отдалённо представляющим собой ценность, являлись часы. Грубые и броские, с неоновым циферблатом и латунным браслетом, они в подмётки не годились тем швейцарским за две тысячи, которые Грегори получил в подарок на восемнадцатилетие. Не важно. Эти часы были были сняты с чужой руки, и одно это делало их дьявольски желанными. Покойники абсолютно не пугали парня, а потому он без всякой брезгливости прикасался к распухшей плоти. Более того, Грегори принял за честь то, что покойник решил открыться именно ему. Kак долго труп носило по волнам, пока не вынесло на песчаный берег перед домом Кингов? Кем был этот человек при жизни? Каким образом он оказался в водах Гудзона? На его теле не было видимых ран. Квадратный лысый череп был цел на первый взгляд. Самоубийство? Передозировка? Несчастный случай? Эти вопросы отошли на задний план. Всё внимание Грегори сосредоточилось на часах. Они перестали работать от попавшей внутрь влаги, но их можно было починить. Даже сломанные они ему нравились. Прикарманив добычу, Грегори полез за телефоном, чтобы наконец позвонить в полицию, и в эту минуту проснулся.– Вставай, дружище! Петушок давно пропел.У него над головой сверкнули недавно отбеленные зубы отцa. Эллиот Кинг, породистый англосакс с восточной примесью, слыл первым хлыщом на Манхэттeнской бирже. В свои пятьдесят четыре года он мог похвастаться густой каштановой шевелюрой, и только виски были слегка тронуты инeем времени. Его мускулатуре позавидовал бы любой тридцатилетний. Перед клиентами Эллиот красовался в костюмах от Ива Сен-Лорена, за которые на Пятой авеню без зазрения совести брали от трёх до семи тысяч. В таком костюме он выглядел как злодей из фильма про Джеймса Бонда. Зато дома одевался как последний кретин, будто назло близким. Усевшись на залитой солнцем постели, Грегори соннo окинул нелепый наряд отца. Гавайская рубашка, заправленная в розовые шорты с плетёным ремнём, пляжные сандали поверх белых носков, капитанская фуражка и тёмные очки, закрывавшие пол-лица.– Издеваешься, папаня? – Ничуть. Я на полном серьёзе.– Цирк приехал?– Ничего ты не понимаешь. Это писк моды. Вся биржа так ходит. Ладно. Хватить бурчать. Hапяливай штаны и спускайся. У меня для тебя сюрприз.Сюрприз. Это слово насторожило Грегори. Отец был охотник до всяких забав, которые нередко кончались плачевно. Прошлым летом он принёс домой игрунковую обезьяну в качестве экзотического питомца. В первый же день на новом месте обезьяна подрала занавески в гостиной и цапнула за ухо Эвелину, младшую сестру Грегори. Девчонке пришлось делать уколы от столбняка и бешенства. Мать истерично хихикала в приёмной скорой помощи, а потом три дня не разговаривала с мужем. О дальнейшей судьбе животного ничего не было известно. Грегори надеялся, что провинившуюся обезьяну не усыпили. Интересно, что папаня задумал на этот раз? В кармане его шорт что-то таинственно побрякивало. Быть может, это были ключи от клетки с тигром? От человека, который так одевался, можно было ожидать чего угодно.У самой двери Грегори зацепился ногой за шнур своей электрогитары модели Гибсон. Инструмент рухнул со стоном, прищемив владельцу большой палец на ноге. Парень взвыл от боли и матюгнулся так, что у него под кроватью нервно задребезжали пустые бутылки от пива. Подозревал ли Эллиот, что его младший сын регулярно прикладывался с спиртному? Что бы он сказал, если бы узнал, что Грегори во сне обирает покойников? Скорее всего, Эллиот отнёсся бы с пониманием. Ведь это специфика профессии. Все они воры на бирже.Задняя дверь трёхэтажного особняка выходила на частный пляж, усыпанный мелкой галькой. Прихрамывая, Грегори начал спускаться по нагретым солнцем ступенькам. Отец платил бешеные деньги за сомнительную привилегию проживания на берегу этой серой, холодной, грязной канавы, в которую сбрасывали всё что можно. Гудзон уже не был той чистой, девственной рекой, вдоль которой селились голландские фермеры в семнадцатом веке. Теперь он служил канализацией трёх штатов. Так где же был отцовский сюрприз? Ах, вот где! Hа свинцовой глади покачивалась моторная лодка. Это было открытое судно из белого стекловолоконного материала, около двадцати футов длиной. Грегори испытал одновременно облегчение и разочарование. И это всё? Oчередная заводная цацка? Ради этого отец его растормошил в субботу утром?– Ну, и cколько же ты отстегнул за эту штуку?– А это уже не твоя забота. Правда, симпатичное корытце?В голосе Эллиота проскользнули подобострастные нотки. Он явно напрашивался на похвалу. Ему хотелось, чтобы младшее поколение одобрило его. Увы, Грегори не выглядел впечатлённым.– Что-то у тебя кризис среднего возраста затянулся, папаня. Завёл бы любовницу. Было бы дешевле и проще. – Зря ты. Любовница – это только для меня. Эгоистичное наслаждение. А лодка – для всей семьи. – Ты думаешь, что семь человек, не считая лабрадора, поместятся в этой мыльнице? – спросил Грегори недоверчиво. – Что-то она не выглядит надёжной.– Да тут четырёхцилиндровый мотор!– Ну и что? Какой от мотора толк, если он заглохнет посреди реки?– Вот почему я позвал тебя в первый рейс. Если выживем, значит можно брать с собой женщин и детей. Давай, запрыгивай.Перед тем как забраться в лодку, Грегори заглянул под балки деревянного причала, чтобы убедиться, что там не прятался утопленник. Последний сон его был таким живым и красочным. Ему казалось, что он до сих пор ощущал скользкую, прохладную кожу покойника у себя под пальцами.– Ну, папаня, покажи класс.Эллиот включил мотор и потянул рычаг. Им в ноздри ударил запах бензина. Остроносая мыльница дёрнулась и заскользила рывками по свинцовой глади Гудзона. С каждым прыжком, лицо отца всё шире расплывалось в блаженной улыбке, в то время как лицо сына становилось мрачнее. Грега тут же начало мутить. Это было не самым благоразумным поступком, кататься на голодный желудок. Но ведь его не предупредили. Добавить к этому лёгкое похмелье с прошлого вечера.Добравшись до середины реки, Эллиот вырубил мотор и взглянул на своего умирающего сына.– Ну как, дружище, у тебя есть чем похвастаться?Грегори вяло поднял глаза.– A?– Tы определился?– С колледжем?– Вообще-то я спрашивал про выпускной бал. Ты уже решил, кого пригласишь? У тебя есть на примете молодая особа?Грегори был невероятно зол на себя. Как легко он попался на уловку! Конечно, отец вытащил его из постели под предлогом прогулки по реке, чтобы капитально вынести ему мозги.– Нет уж, папаня, – проговорил он сквозь зубы. – Лучше поговорим про колледж. Эллиот тут же оживился, точно рыбак, у которого на леске забилась рыба.– Поговорим! Отличная тема. Куда ты подал последнее заявление?– В Колумбийский университет, – ответил Грегори, наконец победив тошноту, – на факультет музыки.– Наглости тебе не занимать, малыш.– А что у меня ещё есть кроме наглости? Там предлагали стипендию этническим меньшинствам. Ну я и накалякал душевное сочинение про свои восточные корни, про свою жизнь в исламофобском обществе, но, очевидно, моя писанина нe впечатлилa приёмную коммиссию.– Очень интересно. – Эллиот шмыгнул носом и передёрнулся. – Откуда у тебя восточные корни взялись?– Как же? От бабушки-турчанки. А то ты не знаешь.– Сынок, мы эту тему уже обсуждали. – Эллиоту осточертело пересказывать этот эпизод семейной истории. – Во-первых, это была не бабушка, а прабабушка. Во-вторых, турчанкой она была только наполовину. Вторая половина албанская. Это было давно и неправда. В любом случае, это не даёт тебе повод причислять себя к ущемлённым этническим меньшинствам. – Ну вот, эти курвы в приёмной коммиссии были такого же мнения. В конечном счёте, стипендию присудили какому-то чернокожему парню из южного Бронкса, как и стоило ожидать. Попытка – не пытка.Эллиот не собирался спускать рыбу с крючка.– Ну и ... что это для тебя значит? – Мне надо начинать с нуля.– Тут Хофстра неподалёку, – заикнулся Эллиот, почёсывая кончик носа. – Постучись туда. У них неплохой инженерный факультет.У Грегори затряслась голова, будто его шарахнуло током.– Hе неси пургу, папаня. Какой, нафиг, инженерный? Вам мало одного неудавшегося инженера? У нас в семье уже есть один. Сидит в подвале весь день. Лампочку не прикрутит. Механик грёбаный ... – Грегори отвернулся и сплюнул за борт. Какое-то время он наблюдал за тем как слюна растворяется в воде. – Я за восемнадцать лет жизни ни разу не слышал, чтобы вы выговаривали Питу.– А Питу не надо выговаривать. Он сам своих ошибки безропотно признаёт.– Ага, а вы за них безропотно платите! Помнишь, как его полиция задержала пьяным? Вы с мамой выложили три штуки на адвоката. У него на год отняли права, и мы его все по очереди возили на лекции. В семье не без урода.– Как не стыдно, – возмутился Эллиот. – Говорить такие гадости про родного брата.– А какого хрена мне должно быть стыдно? Я ещё не успел накосячить. Пусть Питу будет стыдно. У него шесть лет ушло на то, чтобы с горем пополам сделать бакалавр. – У некоторых людей мозг медленно усваиваивает знания. Им нужно дополнительное время. Высшее образование – это не гонка.Эллиот повторял слова невролога, который наблюдал за Питером в детстве. Врач затруднялся поставить мальчику конкретный диагноз. После консилиума была заключено, что юный пациент немного отставал в развитии по всем пунктам, за исключением сексуального. Грубо говоря, Питер был не слишком умным. Он не нуждался ни в таблетках, ни в терапии. Против врождённой глупости ещё не нашли лечения. Ему вполне хватало понимания и снисхождения со стороных близких. Естественно, Эллиоту, закончившему аспирантуру в Корнелле, было трудновато смириться с мыслью, что его первенец родился тупицей. Ещё труднее оказалось пробудить сострадание у младшего сына к старшему. Грегори не давал брату никаких поблажек.– Единственное, что мозг Пита усваивает на ура, это выпивку. Круглолицый, русый Питер Кинг походил на ребёнка с баночки детского питания. На него трудно было долго сердиться. А сам Грегори, своим крючковатым носом, смуглой кожей и хронической чёрной щетиной смахивал на душмана. Он твёрдо верил, что именно из-за его этнически неопределённой внешности, родители вечно цеплялись к нему. Недаром некоторые социологи считают, что европейский мозг запрограммирован реагировать агрессивно на избыток меланина. Питеру, при его откровенном дебилизмe и безалаберности, всё сходило с рук за его курносую белобрысость. Его коронной фразой было ?Мама, папа ... простите!? Эллиот и Мелисса Кинг всё бросали и мчались на клич своего первенца. Грегори боролся с мыслью, что его родители – расисты. Его родной отец стеснялся своих турецких корней. Зная больное место отца, Грегори на него переодически давил. Упоминание о турецкой бабушке былo единственным эффективным способoм назакать Эллиота.– Твой брат уже три месяца как на берёт спиртного в рот. – И ему за это полагается медаль? Теперь работает вышибалой в клубе по выходным. Bы с мамой именно так представляли его будущее, когда вывернули сто двадцать штук на его образование. Ему этот диплом как собаке пятая нога. Всё равно, он ни дня не работал по профессии, и не собирается. Иногда мне кажется, что он вышел из колледжа ещё тупее чем был раньше.– Зря ты так брата разносишь на куски. Он старается изо всех сил. У него теперь семья.– Интересное у тебя определение семьи. Значит, Пит поселился в подвале со своей шалавой и приблудком, и теперь он такой весь из себя примерный семьянин, да? – Этот приблудок – твой племянник.– Это какой-то мутант, пришелец с другой планеты, уродец. У него голова размером с арбуз. Скажи мне, нормальные дети должны быть синего цвета?– У Эрика голова такой формы из-за избыточной жидкости. Называется гидроцефалия. Это не шутки. И ты прекрасно знаешь, почему он такого цвета. Ему не хватило кислорода в утробе.– А с какой стати ему хватит кислорода? Родная мамаша смолила всю беременность. Чудо, что она не родила копчёный окорок. Она весь день дрыхнет, а по ночам курит на крыльце, и вы с мамой ни разу не вякнули. А если бы меня поймали с сигаретой в зубах, меня бы прибили на месте. – Не прибили бы. Курильщики сами себя медленно добивают. Можешь сходить на экскурсию в онкологический корпус. А не хочешь туда в качестве зрителя, попадёшь в качестве пациента.Такого ответа Грегори не ожидал. – Я вас раскусил , – сказал он, вскочив на ноги. – Я понял, как завоевать ваше одобрение. Надо завалить все классы, напиться вдрызг, разбить машину, загреметь в тюрьму, привести в дом клубную блядь, утыканную кнопками, и наплодить синюшных уродцев. Тогда ты будешь хорошим, и все тебя будут жалеть.Эллиот щёлкнул языком.– Разошёлся ты, парень. Сейчас лодку опрокинешь.– Лицемер ты, папаня! Пошли вы все ... Знаете куда? Без вас проживу. Не нужен мне колледж. Буду зарабатывать на жизнь музыкой. К нам на днях барабанщик приходил на прослушивание. Обалденный музыкант! У него связи с продюсерами. Нам со дня на день должны предложить контракт со студией. Мы будем знаменитыми. Короче, имел я вас в виду!Чтобы придать своим словам драматизма, Грегори шагнул за борт моторной лодки и, как был, в одежде и кедах, плюхнулся в Гудзон. Пошли вы все!Он тут же пожалел о своём решении. Зябкие, тёмные воды сомкнулись у него над головой, мгновенно сковав ему конечности. Он толком не успел сориентироваться. Быстрое течение подхватило и потянуло его. Река, такая обманчиво спокойная на поверхности, оказалась коварной и беспощадной. Казалось, живущие на дне духи только и ждали свою жертву. От холода у него сжались бронхи. Когда он вынырнул, чтобы глотнуть воздуха, из груди его вырвался жалкий хрип.Над головой у Грегори сердито забурчал мотор лодки. Через несколько секунд он почувствовал, как рука отца поймала его за капюшон ветровки и тянет из воды, как мокрого щенка.– За плаванье тебе точно не дадут стипендию, – сказал Эллиот, когда его сын уже сидел в лодке, прерывисто дыша. – А вообще, не будет лишним приобрести ингалятор и держать его при себе. Надо тебя к пульмонологу сводить перед отъездом в колледж.Остаток пути они проделали в полном молчании. Отвернувшись от отца, Грегори сидел на корме, съёжившись, и стучал зубами. Эллиот злился, что прогулку по реке пришлось так быстро закруглить, и зарёкся больше не брать с собой младшего сына.Как только они причалили к берегу, Грегори выскочил из лодки и пулей помчался в дом, оставляя мокрый след. По дороге в ванную он столкнулся с матерью, чуть не выбив у неё из рук миску с тестом. – Принимай утопленника, – сказал Эллиот жене.– Господи, что случилось?– Пусть твой сын сам тебе расскажет.Мелисса вздохнула, и вновь принялась месить тесто.– Вас нельзя оставлять наедине. Вы оба как дети.Тщательно прокрашенные платиновые кудельки обрамляли лицо, которое омолаживающие процедуры превратили в маску блаженной апатии. На ней была вышитая крестьянская блузка и цветастая юбка. На жилистых запястьях брякали серебряные браслеты с бирюзой. Так и положено одеваться семейным психотерапевтам. Мелисса работала от силы несколько часов в неделю, но у неё были сертификаты и деловые карточки, наличие которых льстило Эллиоту. Он с гордостью всем рассказывал, что его жена с тремя детьми сделала карьеру, и теперь спасает чужие семьи от краха. Посторонним не нужно было знать, что её заработок никак не влиял на бюджет. Свои скромные заработки Мелисса тратила на ярмaрках поделок и в салонах красоты. Шарфики, браслетики, укольчики ботокса. Она была самой нарядной и ухоженной пятидесятитрёхлетней дамой в Тарритауне.