1 часть (1/1)

Нас пригнал сюда ветер. Ветер, наполненный запахом весенних полевых цветов и ароматных свежих булочек, что пекут неподалеку. Люди еще нехотя выходили из своих домиков (раннее утро, как-никак), поэтому мы с Питом оставались незамеченными.Питер со своим чемоданчиком в руке кажется чересчур важным для шестилетнего ребенка, но, учитывая его детство, проведенное в дороге, я закрываю глаза на эти странности?— сама была такой же. Он держит своего любимого черного пса по имени Лев под подмышкой, старательно прижимая к себе, и, пыхтя, идет рядом. Мне нельзя сбавлять шагу?— иначе он заметит, что я поддаюсь, и будет обижаться: ?Maman, я уже взрослый!?. Поэтому я лишь улыбаюсь и поправляю шляпку с широкими полями на голове, чтобы та не улетела с новым порывом ветра.Мы останавливаемся передохнуть. Почти вся ночь в пути не прошла бесследно: даже у меня неприятно ломит в теле и каждое моргание вызывает жуткое желание закрыть глаза еще на несколько минут. Пит во всю рассматривает едва отличавшиеся друг от друга домики и людей, которые медленно выползают из них. Ветер донес до них (людей) новый запах, запах незнакомцев, и теперь любой сонный зевака высовывается из окна поглядеть на нечто иное.—?Мы здесь останемся? Останемся, да? —?его голубые глаза сияют как два сапфира на солнце, но я молчу, не решаясь дать такое обещание.Этот городок ничем не отличается от тех многих, что мы видели в Анже, Ницце или даже в Кале. Маленький, непримечательный и такой спокойный, что вынуждает с подозрением смотреть даже на гуляющую собаку, выискивая какой-нибудь изъян. Я понимаю чувства Питера, глажу его по голове, но так и не отвечаю на насущный и страшный вопрос. И я почти не лгу. Возможно, на этот раз все будет не так, как раньше.Домик у нас небольшой, но с двумя этажами. Газ есть (милая девушка из службы согласилась подключить аккурат к нашему заезду), но вот с электричеством придется повозиться. Пока Пит затаскивает свой чемоданчик наверх, объясняя Льву, где тот должен теперь ходить в туалет, я достаю все свечи, привезенные из Парижа, и сгружаю их на стол, неуверенная, что сегодня смогу решить вопрос со светом.Питер уже носится по второму этажу?— слышу его ритмичное ?топ-топ-топ? и улыбаюсь следом за его звонким смехом. Ему здесь нравится?— хороший знак. Нужно освободить место для наших вещей, которые доставят только к вечеру, и немного прибраться?— домик долгое время пустовал, поэтому предстояло много работы.—?Здесь хорошо, maman,?— Пит обнимает сбоку, пытаясь обхватить руками обе мои ноги. —?Только грустно пахнет.Я прислушиваюсь. Запах стоит такой, будто здесь не то, что годами, а веками томилась темнота вперемешку с фекалиями животных и прогнившим деревом. Наш с Питом аромат и тепло разбавляют атмосферу, но не прогревают ее до конца. От эха заброшенного дома так просто не избавишься.—?Ты прав, mon chérie,?— я беру его на руки и целую в щечку. Пит пахнет солнцем и шоколадом, который съел по дороге сюда. Я улыбаюсь. —?Но мы справимся с этим. Вместе мы всегда со всем справимся, правда?Мальчик довольно прижимается ко мне, а я чувствую трепетное биение его маленького сердца. Возможно, мое бьется точно так же в ожидании перемен, которые принесет нам ветер. Я зарываюсь носом в его волосы и с легкой улыбкой прикрываю глаза, прося все силы природы, чтобы в этот раз у нас все получилось.К вечеру нам удается прибраться в одной комнате. Пит весело играет, притопывая и напевая незамысловатую песню, которой его научили дети в деревушке неподалеку от Жироны. Она почти вся на каталонском, но это ничуть не мешает Питеру переделывать слова на свой лад и проглатывать окончания. Соседи к нам так и не зашли, я лишь ловила их заинтересованные взгляды на весь шум, что исходил из немого дома. Может, здесь было так принято? И я должна была первой поприветствовать их? Все это мне еще предстоит выучить, но позже. Сейчас главное прогнать грязь и плохой запах, и следом расставить свечи.Готовить ужин сил не было, но Пита вполне устроила та паста с сосисками, которые я успела купить в магазинчике на обочине. Не задувая свечей, мы в одежде улеглись на старый диван посреди комнаты на втором этаже, а когда проснулись, уже было утро.С шести пришлось приниматься за работу. Пока сонный Пит еще тер ручками глазки, не понимая, где он и как сюда попал, я уже вымыла окна и переставила, что смогла на первом этаже. Хорошо, что вчера грузчики согласились внести все в дом?— не хотелось после ежедневного марафона таскать тяжелые коробки с улицы.—?Доброе утро,?— доносится со стороны забора.Мужчина выглядит уставшим: у него черные круги под глазами, старая роба и опущенные плечи. Он старается вежливо улыбаться, хотя я вижу, что ему неприятно то, как я его рассматриваю. Он чуть опускает кепку на глаза, отчего несколько седых прядей волос выбиваются и падают по обе стороны от лица.Он далеко не такой старый, как о нем можно подумать. На вид мужчине лет тридцать, и он явно привык к тяжелой работе. Чувствую запах пороха и человеческой крови?— невольно морщусь. Военный. Бывший. И от того все лицо перекошено от шрамов. Их-то он и пытается вечно прикрыть.—?Доброе утро! —?улыбаясь, наконец-то говорю я, и подхожу ближе, вытирая руки о свой и без того грязный комбинезон. Сандалии неприятно хлюпают пока я делаю эти пять шагов до забора, но меня это не смущает. Как и мои волосы, безуспешно стянутые в черный, уже потрепавшийся пучок.—?Я Михаил. Михаил Джиров. Живу с братом вон в том доме,?— он машет рукой, да так, что я не успеваю проследить. —?Вы можете отличить нас по большому огороду на участке?— мой брат выращивает овощи и еще много всякого.—?Лана Уайт,?— я протягиваю уже чистую руку. —?А в доме мой маленький сын Питер, он еще сонный, у нас была длинная дорога.—?Вы из Парижа? —?на его руках тоже виднеются линии шрамов: одни тонкие, другие?— чуть больше и глубже. —?У вас акцент нездешний.—?Ох, мы путешествуем,?— я поправляю прядь, неудачно упавшую на лицо, и замечаю улыбку мужчины.—?Я заметил, как вы заняты.—?Да, нужно побыстрее навести тут порядок. И работы еще столько, что и присесть некогда.—?Я подумал… что мог бы вам помочь? Я хорош в любом деле: начиная от электричества и заканчивая штукатуркой.Я снова ярко улыбнулась, на этот раз самой искренней улыбкой, которая у меня была. Хорошо, что человек сам нашелся, а то я уже думала идти по соседях и искать желающих подзаработать. Слышу, как Пит возиться на крыльце и подзываю его поближе.—?Питер, это мсье Джиров. Он будет помогать нам обустраиваться.—?Можно просто Михаил,?— перебивает мужчина и протягивает мальчику руку. —?Приятно познакомиться. Как зовут твоего пса?—?Лев! —?прежде чем по-взрослому пожать руку, говорит Пит. —?Maman, можно нам поиграть в саду? —?он все же пожал легонько чужую руку, но взгляд не сводил с моего лица. —?Мы уже покушали.Я согласно киваю.—?Только не уходи никуда,?— Пит улыбается и, наспех попрощавшись с Михаилом, убегает прочь.—?У вас милый сын,?— скорее из вежливости замечает он. —?Я приду через пару часов, вам удобно?Снова киваю, натягивая резиновые перчатки на руки.—?С нетерпением буду вас ждать.***Городок уже не кажется мне чужим. Следом за Михаилом, я познакомилась почти со всеми остальными соседями, которым будто дали команду: ?она не опасна?. Я запомнила их имена, лица и даже то, что они принесли на новоселье. Я научилась слушать их забавные истории, произошедшие в городе, смеяться вместе с ними и становиться их частью. С помощью Михаила, который взял на себя почти что всю работу по обновлению дома, я смогла вдохнуть свободнее и даже проводить время с Питом, занявшись вопросом о его принятии в местную школу. Денег мужчина не брал?— его брови при любом упоминании забавно сдвигались, добавляя морщинок на лицо. Я улыбалась, готовила обеды с самым вкусным чаем с юга Франции, и с любовью смотрела, как Михаил с Питом едят наперегонки.Здесь я решила открыть чайную. Точнее, на первом этаже был небольшой магазинчик с парочкой столов, а наверху?— наши с Питом комнаты. Удобно и практично. ?Вересковая долина??— больше не название, а воспоминание из детства: про маму и теплый чай из термоса; пятилетнюю девочку с замерзшими руками и рассветное солнце; целое и бескрайнее поле вереска с приятным осенним ароматом.Моя мама была ведьмой. Точнее, так она себя называла, и с такой частотой, что невольно начинаешь в это верить. Она не учила меня читать или писать; она учила меня заглядывать в человеческие души и рассматривать камни, тяжелым грузом лежащие на их сердцах. От нее мне достались густые волосы и глаза с самым синим цветом, который только можно встретить в мире. От матери я научилась наматывать чужую печаль в клубок, заваривать листья, отводящие беду, и верить, что маленькие паучки приносят удачу.Моя мама была чудачкой, передавшая мне не только свою любовь к миру, но и непоседливость, страсть к смене мест. И если у нее она была от природы, то я же начинала поддаваться панике, задерживаясь на одном месте дольше полугода. Это чувство гнало нас по всей Франции, иногда заносило в Испанию и Швейцарию?— я просто не могла по-другому. Пит, даже если и чувствовал себя плохо от смены домов, молча приходил ко мне, обнимал, утыкаясь носом в щеку, и шептал: ?Я обязательно защищу тебя, мамочка, только не плачь?. А я не помню, плакала я или нет, но ночами могла не спать, боясь увидеть во сне недовольную мать.Нет, я не была несчастливым ребенком: в те годы жизнь казалась мне чудесным приключением, а я?— главной героиней большого романа, который я когда-то видела в городской библиотеке. Но время нещадно летело вперед, а попутный ветер не утихал ни на минуту, пока я уставала от вечной дороги, ведущей в еще большую неизвестность. На свой страх и риск, я решила остаться, в небольшом городке в округе Нанси, и подарить местным жителям немного магии, которую накопила за все эти годы. Я заваривала им чай (от улуна до классического черного) и слушала. Не решала их проблемы, нет?— просто слушала и потихоньку собирала печаль и отчаяние, чтобы потом развеять на ветру.Моя мать наверняка бы возненавидела меня за это, и, наверное, самую малость позавидовала бы. Не знаю, мечтала ли она о ?доме?, но знаю, что она любила дорогу всем своим умирающим от рака сердцем.?Вересковая долина? стала местом, куда захожий каждый житель, будь то ребенок или старушка с дома напротив. Я знала все о их беспокойствах и болезнях, не видных обычным врачам, но все-таки был один человек, который не давал мне покоя даже больше, чем воспоминания о матери.Михаил был самым добрым и самым искренним мужчиной, которого я встречала. Он помогал за так, ворчал, когда я поднимала что-то тяжелое, и играл с Питом, возглавив их гонки со Львом. Мужчина был настолько же прекрасным, насколько и одиноким. Я чувствовала печаль, что съедает его душу, но он никак не хотел делиться ею со мной. Наоборот, усаживаясь по вечерам в мягкие кресла, он слушал меня: про десятки городов, в которых мне пришлось побывать, про мою маму, искреннюю и свободолюбивую, про тысячи дорог, которые мы преодолели, прежде чем осели в одном месте. Он слушал и слушал, понимающе глядя прямо в глаза, и перетягивал все мои страхи на себя. После наших разговоров я спала спокойно, а на утро еще никогда не чувствовала себя настолько живой. Я хотела помочь ему, очень сильно, но на все мои вопросы он лишь улыбался, брал мои руки и легонько гладил.Михаил рассказывал мне о прошлом, когда, сидя слишком близко, я проводила пальцами по его шрамам, бережно разглаживая. Я знала, что он воевал, подорвался на мине и что осколки превратили его в того, какой он сейчас. Но мне всегда чего-то не хватало. Будто была та часть в его сердце, до которой я не могу дотянуться.Пит сидел на своей кровати со Львом под боком и допивал молоко.—?Он кажется хорошим парнем, maman,?— отдавая мне чашку, говорит мальчик.—?Да, родной, он не такой, каких мы встречали раньше,?— поправляю ему одеяло, вынуждая лечь, и улыбаюсь, поправляя отросшую челку.—?Тебе надо присмотреться к не-аму,?— Пит зевает и стирает скопившиеся слезки в уголках глаз.—?Спи уже, mon chérie. И чтобы я не видела света из-под одеяла, договорились? —?Пит кивает и утыкается носом в свою собаку, покрепче прижимая ее к себе двумя руками.Утром не по-весеннему холодно. Пришлось достать теплые вещи, еще сложенные по коробкам, чтобы Пит не замерз по пути в школу. Кутаю его в темно-синий шарф по самый нос и отдаю рюкзак, заранее проверив положил ли он свой обед.Пит тянется, обхватывая меня руками за шею, чмокает в щеку и, улыбаясь, отпрыгивает, направляясь к выходу. Он кричит со двора: ?Люблю тебя!? и уже бежит дальше, волоча за собой ранец. Я жду пока его фигурка исчезнет за горизонтом и только тогда принимаюсь за работу.За утро четыре покупателя. И один из них, четвертый?— Михаил. У него в руках небольшая корзинка со всякими разными овощами и зеленью, а сам он на удивление выспавшийся.—?Юлий просил передать,?— Михаил улыбнулся. —?За тот чай, что ты дала. Очень вкусный, спасибо.Я отставляю корзинку в сторону, продолжая улыбаться, и набираю в чайник воды.—?Ты сегодня занят? —?не поворачиваясь, спрашиваю я, чувствуя, что Михаил сел за стол. —?У Пита первый день в школе, и, если честно, мне немного одиноко,?— расставляю чашки на стол, неловко улыбаясь. —?Я впервые остаюсь без него на целый день.Михаилу можно признаться. Он уже свой, он поймет, даже если мое чувство одиночества покажется ему странным. Мужчина кивает, тепло улыбаясь, и рассказывает, как чинил забор у мадам Розали, и та настойчиво пыталась накормить его. Михаил и правда остается. Помогает прибить полочку для баночек с чаем, смазывает скрипучую дверь и даже готовит обед, когда я, после еще шестерых посетителей, разваливаюсь в кресле. Тишина с ним внезапно кажется правильной и такой родной, что я позволяю себе расслабиться.После обеда я снова завариваю нам чай. Ароматные листья приятно шуршат, когда я пересыпаю их с баночки. Сегодня я решила остановиться на индийском чае с молоком и специями. Помню, как когда-то в Нью-Йорке один дедушка, добрый человек, владеющий маленькой лавкой, учил меня правильно его заваривать. Я пчихала от запаха специй, терла нос, но не сводила взгляда с его рук. Тогда мне казалось он колдует точно так же, как и моя мать. И именно в тот момент я захотела научиться такому же волшебству.Добавляю в уже закипающее молоко со специями чай и сахар и, наклонившись над кастрюлькой, вдыхаю поглубже, снова представляя тот пасмурный день в Нью-Йорке. Чай?— это единственное, что одобряла мама, разрешая мне практиковаться, когда появлялась возможность. При всей ее экономии, она никогда не запрещала мне покупать немного чайных листьев или расспрашивать торговцев, подолгу оставаясь на месте. ?Ты нашла свою магию, mon petit coeur??— говорила она, своей огрубевшей рукой поглаживая меня по волосам.Улыбаясь воспоминаниям, ставлю фильтр и осторожно заливаю готовый напиток в чайник. Получилось вкусно?— это слышно по запаху, распространившемуся по всей кухне. Будто на несколько минут оказываешься в Индии, среди всей присущей ей суматохе и останавливаешься только для того, чтобы сделать глоток чая.—?M'sieur,?— ставлю перед Михаилом чашечку. —?Это Масала. Специально для тебя,?— мужчина принюхивается, чуть наклонившись.—?Спасибо, только я не любитель сладкого…—?Ерунда,?— живо перебиваю я, садясь напротив. —?Этот тебе понравится, я просто уверена.Внешне Михаил остается спокойным, но в душе, я думаю, поднялась небольшая волна непонимания. Он уже не раз видел, как мне удается ?подбирать? людям нужный сорт чая, даже если там есть то, что они, казалось, не любят. Но на нем я это пробую впервые, просто поддавшись порыву желания.—?Спасибо,?— тихо повторяет он и делает первый глоток. Мне всегда было интересно, что чувствуют люди, когда пробуют что-то новое, потому что для меня это было сродни дуновения свежего ветра с неизведанных ранее мест. Михаил же выглядел растерянным. Он долго сверлил чашку взглядом, пока не решился на еще один глоток.—?Когда… —?говорит он, сглатывая, и сжимает чашку в руках. —?Когда я был на фронте, у меня был друг,?— мужчина не поднимает глаза, а я не тороплю. —?Индиец, его звали Рави. Он был даже младше меня, но уже держал в руках винтовку и каждый день боролся за жизнь. У него, если честно, не было выбора: семья большая, денег нет, а в армии всегда хорошо платят смертникам. И вот… однажды, он дал мне попробовать свой чай?— роскошь для бедного солдата приготовить такое в казармах. Он был жутко сладким,?— Михаил натянуто улыбнулся и одной рукой потер глаза. —?Я тогда много фыркал и просил больше не готовить мне такое, а Рави только смеялся с меня и называл ?неженкой?. В тот же день… —?судорожный вздох вырывается против его воли, перебивая. —?В тот же день попалась та злосчастная мина. Мне достались осколки, а Рави, он… —?накрываю руку Михаила своей и легонько сжимаю. Он поднимает на меня глаза, полные горьких слез. —?Больше всего на свете я жалею, что тогда не сказал ему ?спасибо? за угощение.Я пересела поближе. Обычно это так не происходит, но Михаил был особенным для меня человеком. Поэтому я опускаю голову на его плечо и продолжаю гладить шрамики на руке, пока он говорит, рассказывает ужасы, которые принесла в его жизнь война, и тихо продолжает плакать.Посетителей больше нет, словно они чувствуют, что сейчас не самый подходящий момент, и мы сидим так почти до вечера, пока Пит, прибежавший со школы, не приносит с собой уличный ветер и шумные истории о первом дне. Михаил уже улыбается, слушая рассказы Питера, и по-прежнему легонько сжимает меня за руку. Так было хорошо. И правильно.Мама научила меня многому, а еще она научили меня бояться.?Забудь, ma chérie, у нас никогда не будет нормальной жизни. У тебя не будет нормальной жизни. Ты такая же, как я, мы должны идти, и идти вместе?.Я все ждала, что страх настигнет меня, я была уверена, что готова задавить его, но он ворвался в мою душу внезапно, как непрошенный гость, и сбивал с ног похлеще любой волны.И все же теперь, когда я сижу с Питером в доме?— в руках книжка со сказками?— в душе моей все равно поселяется сомнение. Я стараюсь убедить себя, что это просто отголоски паранойи, это было неизбежно после столь трудного и важного для нас (меня) шага, но выходит плохо. Что-то должно было произойти, от чего у меня шевелились волосы на затылке.Уложив Пита спать и поцеловав его в лобик, я осматриваю каждый уголок дома, ища подвох, и, спустя долгое время, впервые достаю мамины карты. Больше не для гадания, нет, я не готова пользоваться их магией?— просто, чтобы ощутить запах старых масел, и чем-то занять руки. Сегодня я уже не смогу заснуть. Остается только заварить любимый мятный чай и с интересом всматриваться в тени на стенах.Моя иллюзия счастливой жизни разбилась именно тогда, когда я ждала меньше всего. Подул свежий и прохладный ветер, я копалась в небольшом цветнике во дворе, и одной рукой в грязной перчатке осторожно придерживала уже любимую шляпку. Запах свежести и булочек мадам Бенар сменился гарью и тяжелым дымом, который проникал через легкие к сердцу и сжимал его в тиски. Я хватала ртом воздух, не в силах сделать вдох, и отпустила шляпу, отдавая ее попутному ветру.Второй этаж нашего дома горел. Я смотрела как языки пламени выглядывают из окна моей спальни, пожирая новые занавески, и не могла осознать происходящее. В голове крутилось множество вопросов, но ни один из них не был правильным. Правильным было лишь действие. Я наконец-то вдохнула, тут же закашлявшись, и поднялась на ноги, делая медленные шаги вперед и не сводя взгляда с огня, будто так получится его приручить. Мысли, словно рой голодных птиц, клюют меня, раздирают на части и галдят прямо на ухо. Один шаг… второй… Упускаю момент, когда срываюсь на бег, не видя перед собой ничего, кроме входной двери.Меня держали крепко, но я все равно порываюсь к горящему дому, царапая ногтями руки и умоляя отпустить меня. Мне нужно было забрать шкатулку. Память о матери, память о моей жизни и память о рождении Питера?— самое ценное, что у меня есть. Какие бы имена я не примеряла, какие бы истории жизни не надевала?— эта вещь единственная хранила в себе мою настоящую личность. Она была той, кто напоминает мне меня, чтобы не забыться и не потеряться на развилке дорог. И я не могла позволить этому якорю исчезнуть.Меня тряхнули за плечи, и я увидела взволнованное лицо Михаила.—?Лана! Лана, слышишь меня?! —?он все еще тряс мою тушку, пытаясь докричаться. —?Я заберу все, что тебе нужно. Только скажи, где оно, Лана! —?я наконец-то вдохнула.—?Там… в полу, в моей комнате, возле двери,?— буквы путались, и я едва могла ставить их на свои места. —?Там шкатулка, небольшая. С ракушками,?— да, точно, там были ракушки. Я нашла ее на свалке, когда была маленькой, кажется, на побережье Сан-Франциско. Мама тогда еще не одобряла мою любовь к побрякушкам, но и не возражала против такого безобидного увлечения?— лишь бы не набиралось много вещей, чтобы идти было удобнее.Михаил отпустил меня и только тогда я почувствовала, как сильно зависела от него, буквально упав на колени. Он облился водой и через секунду скрылся в доме. Огонь еще не добрался до первого этажа, поэтому его мужчина преодолевает быстро. А мне остается только сидеть и впервые за долгое время глотать слезы, умоляя, чтобы все было в порядке, и Михаил не пострадал.Я считала не минуты, а биение собственного сердца?— оно было то быстрым, что я сбивалась со счета, то слишком медленным, будто я и вовсе не жива. Михаила все не было. Я гипнотизировала дверной проем, ожидая, что он вот-вот появиться, но он все так же пустовал. Я сжала руки, прижав их к груди, и просила всех богов, которых знаю, чтобы все обошлось. Всего одна уступка для такой бродяжки как я. И больше я никогда ни о чем просить не буду.?Беги, Лана. Беги, Питер. Забудьте свою маленькую мечту и бегите??— шептал знакомый голос прямиком в душу, перекрикивая мои мольбы. Нет, на этот раз мы не убежим.Я сжала руки сильнее, оставляя следы от ногтей на ладошках, и зажмурилась, выдыхая через раз. Мы и так убегали слишком далеко и слишком долго. Мама и я. Питер и я. Поэтому хватит. За эту мечту я намерена цепляться до последнего.—?Лана? —?обеспокоенный взгляд голубых глаз и теплая большая ладонь на моем плече?— Михаил был мокрым, перепачканным в сажу и от него пахло дымом. —?Все хорошо, дыши,?— только после его слов я делаю первый вдох и тело будто окатывает холодным потом, постепенно это состояние начинает меня отпускать.Краем глаза замечаю, что соседи уже тушат огонь, а я все так же сижу на земле, цепляясь за руку Михаила так, чтобы он больше никуда не ушел и не оставил меня.—?Вот,?— он достает перемотанную шкатулку и вкладывает ее мне в руки. —?Теперь все в порядке,?— я тянусь одной рукой к его лицу и с легкой улыбкой стираю большим пальцем сажу с щеки.Пит налетает на меня сбоку, крепко сжимая меня в теплых объятиях.—?Мамочка,?— испуганно шепчет он и тихо всхлипывает. Мой малыш никогда не плакал, даже когда разбивал коленки или не мог найти Льва. Я откладываю шкатулку в сторону, обнимаю Пита, поглаживая по голове, и тихо шепчу успокаивающие слова на ушко (они нужны сейчас и ему, и мне).Михаил сидит рядом, его рука приятно греет спину, но ближе он не подвигается, будто боится чего-то. Поэтому я тянусь сама, обнимая его второй рукой и чуть вздрагивая от прохлады его тела. Руки у него большие, он захватывает и меня, и Пита, молча продолжая успокаивать нас обоих. Я так боялась за шкатулку, что не заметила, какие вещи на самом деле держат меня в себе. Точнее, кто помогает не потеряться среди всех дорог, которые я прошла.Целую Пита в лобик, ободряюще улыбаясь, и перевожу взгляд на мужчину.—?Вы можете остановиться у нас,?— первым начинает говорить он. —?Я помогу со всем тут разобраться.—?Спасибо. За все,?— тянусь выше и целую его в щеку, опираясь одной рукой на грудь. —?Надеюсь, ты позволишь мне подобрать ?лекарство? для тебя,?— улыбаюсь искреннее и легонько поглаживаю место, где бьется его сердце.Михаил сгребает нас в объятия, и я чувствую улыбку, которая появляется на его лице.