Птаха/Гуф; Every word, pg-13. (1/1)

Давида изнутри скручивает в причудливый крендель, когда он видит Лёшу на пороге своего дома. Тот держит в руках бутылку чего-то?- без этикетки не разобрать,?- улыбается так, словно нашкодил, и ему стыдно адски (это не я, это всё ребята на версус ходили, честно), а в глазах давно уже знакомое и выученное желание быть ближе.Нуриев дверь открыл на автомате, не спрашивая даже, но это чудо обыкновенное хочется отправить к чёрту, не заморачиваясь.—?Не пустишь, да?Лёша улыбаться продолжает, потому что Давида это теплит, он же знает, за столько лет много чего узнал. Он и уйти сейчас готов, но только при условии, что его об этом попросят (или просто пошлют). Спину морозит, а руки, наоборот, от ночной прохлады оттаивают. Нескладный он весь, по всем параметрам. —?А ещё говорил, что я по тебе страдаю,?— Давид решает хотя бы раз в жизни заняться благотворительностью, и если его компания это то, в чём Долматов так нуждается?- он поделится. —?Проходи, только коврик не замарай. Лана мне шею свернёт.—?Каблучок,?— смеётся Лёша, отвечая на грозный взгляд, примирительно подняв руки:?— У Ланы твоей каблучки супер, я в инстаграме заценил.Давид не спрашивает, какого хера Долматов потерял в её инстаграме?- не тупой же, ясное дело, рыл-копал,?- но осадок неприятный не сходит, только глубже зарывается.Они идут на кухню, Лёша тут всё как свои пять пальцев знает, и два стакана из шкафчика выудить для него на составляет никакого труда. Нуриев молчит, изредка хмыкает, чтобы Долматов шибко не разгуливался, а на столе уже и закуска всякая, и всё-ещё-неизвестное пойло сквозь стекло поблёскивает.—?Хозяюшка, надо же,?— Лёша кивает, подхватывает стакан, чуть было не разлив всё содержимое, и нисколько своей неловкости не стесняется. —?Ты ещё и пол драить собрался?—?Как раз тряпку подходящую нашёл,?— Давид оценивает каламбур, когда тянет Долматова за ворот толстовки, но тот не теряется:?— И всё я правильно сказал. Сохнешь ты по мне, пташка.Нуриев не спешит отпускать, взглядом песочит и перемалывает, как в кофемолке, пока Лёша не отворачивается, чтобы выпить, наконец. Костяшки от напряжения белеют, и принять простой факт?- Долматову ни разу не плевать - не получается, ну совсем.—?Что, как в старые добрые, целоваться полезешь?—?Полезу,?— Давид всё на свою выдержку ставит, хотя та трещит по швам с самого баттла (пусть и прошёл почти месяц).Лёша меняется сразу же, но это тоже привычно. С ним вообще ничему не удивляешься. Давид его стакан в сторону отставляет, чтобы не разбить, спрашивает тихо, чем они сегодня свою ?дружбу? латают, и не выдерживает (не смог бы, не с ним), когда ему отвечают:—?Я думал, нам поможет виски,?— Лёша по инерции смотрит на бутылку, с которой сам же этикетку сорвал (что-то странное налипло) (не на бумажку эту, а на Долматова), и пожимает плечами. —?Но ты, похоже, и правда решил меня поцеловать.Нуриев под контролем держит всё, кроме этого беса, который умудряется под кожу забираться своими собачьими повадками?- всегда рядом (всегда), всегда на первый зов откликнется, всегда портит жизнь хозяину. Его и целовать неудобно до жути, потому что столешница прямо в живот упирается, но это не так важно, как дурацкое ощущение, поплывшее от сердца к мозгу и по нервам?- Лёша ладонью по виску, Лёша губами по подбородку, Лёша носом по щеке.Это с ними никак не вяжется?- обоюдная привязанность, невозможная взаимность?- они её ломают на корню, лишь бы так больно не отзывалось. Почему Давид впускает в свой дом, знает только Лёша. Почему Лёша приходит тогда, когда нужно обоим, знает только Давид. Так всегда было, понимание это, и даже на баттле, что бы Нуриев из себя ни строил, Лёше минуты хватило, чтобы это разжевать. Разжевать, успокоиться, не резать так, что извиняешься поцелуями через стол.В гостиной шумит очередным шоу так и не выключенный телик, в спальне ворох бумаг и перегревшийся ноутбук, а тут, на кухне, несёт крепким виски и Лёшу к холодильнику прижимают, что есть сил. Шутить не хочется, но смех клокочет в горле, как осознание?- цикл у вас, ребята, не сбивается, работает как часы, всем спасибо, все (не) свободны.—?Предал друзей,?— шёпот с губ Лёши срывается, Давид слушает и знает прекрасно, что он дальше скажет, но не останавливает, даёт эту иронию вымучить. —?Окружил себя кучей врагов.Тишина (относительная) не мешает, толстовка Долматова задралась неприлично, не без помощи, конечно, и ему бы отряхнуться уже от наваждения,?- сам ведь пришёл, на тебе и ответственность, но Давид продолжает сыпать щедростью. Своё самообладание делит так, что никому из них не достаёт, просто приписочкой крепится где-то сбоку: ?умеют держать себя в руках, не маленькие?.—?Не пускай меня больше,?— говорит Лёша, устало за плечи сильные цепляясь, позволяя себя направлять.—?К себе? —?Давид ждёт, в голове свои слова резонируют, кажутся самой большой глупостью (вполне обоснованно).—?От себя.Долматову сейчас не хватает разве что взять Нуриева за руку, потащить за собой по подъездам, где не запалят (как же), достать последнюю сигарету в пачке и раскурить на двоих, постоянно чертыхаясь на кольца дыма, пущенные в лицо. Они это всё проходили, скучают безумно, но время тянет само?— не за руки, а за головы,?— по общим случайностям швыряет и никак не даёт друг от друга отцепиться.Давид и не думает распинаться за версус. Знает Лёшу, тому не до этих слов сейчас, он совсем другое услышать хочет. И Нуриев, наверное, впервые не разочаровывает:—?Я никогда и не пускал.