Alphavite/Rickey F; Sickness, pg-13 (1/1)

У нас было 4 ингалятора, 75 таблеток колдакта, 3 пачки гомеовокса и 2 литра терафлю. Не то что бы это был необходимый запас для поездки… ? Простуженный Гена?— это самая адовая вещь, которая могла случиться с Никитой в туре.Он уже не раз вытягивал парня из цепких лап болезни, еле сдерживая смех, когда тот отмахивался от лекарств или сочинял гневные тирады на тему ?хорошо, что ты читаешь рэп лучше, чем лечишь людей?. Но сейчас случай критический и смеяться хотелось разве что на грани срыва, потому что нервный, больной и до ужаса не-пофигист Гена убивал всякое желание просыпаться по утрам.—?Никита? —?жалобный хрип он услышал сразу же, несмотря на то, что спал в другой комнате, поэтому, собрав себя по частям, поплелся к двери в преисподнюю.Гена вот уже второй день не вылезал из постели (разве что в самых крайних случаях и да, Никита уже успел пошутить про это), а еще не спал ночами и не прекращал ездить по мозгу Курскеева.—?Что случилось?—?Не надо было мне в этот тур ехать. Москва обратно тянет, я тут себя овощем чувствую.—?А в Москве ты бодр и полон сил, да? —?Никита сел рядом, на милостиво выделенный ему край двухспальной кровати.Будто он не мог прямо сейчас сдвинуть эту гору проблем в сторону и лечь рядом.?Тоже мне, миссия невыполнима.?—?Ты не понимаешь,?— вздохнул Фарафонов, поворачиваясь на бок, что обрекло его на довольно тяжелые последствия.Никита все-таки ?выполняет миссию? и устраивается под бок шатена, не вслушиваясь в сиплый поток возмущений.—?Идиот, иди к себе,?— Гена пытается сдвинуть Курскеева с места, но в таком состоянии, когда любое движение сопровождается желанием тут же прилечь в гроб, это оказывается невозможным. —?Я же говорил, что тебе нельзя тут… Со мной… Никит, иди уже, зря я тебя позвал.Курскеев демонстративно закрывает глаза и обнимает парня, прижимаясь еще ближе?— жар, исходящий от его тела, плавит кожу, и на какой-то миг в голове Никиты проскальзывает мысль о том, что оставить эту россыпь загонов в человеческом обличии он не сможет. Сам ведь потащил по городам, теперь отдувается.Еще поцелуй на ночь и скажи, как сильно любишь.—?На самом деле, я хотел, чтобы ты принес мне воды. Не знаю, зачем начал говорить о Москве,?— не выдержав молчания, которое очень редко сопровождало их обоих, Гена осторожно поворачивается так, чтобы видеть Никиту. —?Ну топай, правда. Сам ведь заболеешь. Как тогда выступать?—?Вылечим друг друга,?— зевая, говорит Курскеев, словно это самая очевидная вещь в мире. —?Что нам еще остается?—?Не нам, а мне. Мне остается уговорить тебя свалить к себе,?— раздраженно выдал Фарафонов, вмиг напрягаясь так, что перед ним наверняка выстроилась стена.Курскеев понял, что играет с огнем, поэтому сразу же перешел в защиту. Лучше так, чем терпеть то, что было дня три назад.Злой и простуженный Гена гораздо хуже своей истеричной версии.—?Подожди, а теперь мне даже интересно стало. Что ты там нес насчет Москвы? —?Никита мягко перебирает каштановые пряди, надеясь успокоить и помочь нормально поспать хотя бы час.Фарафонов еще с минуту пыхтит, как паровоз?— лучший способ показать, что ты обижен,?— но все же начинает шептать, запинаясь на каждом слове.—?Москва всех держит в клетке. И если ты перебрался в камеру добровольно, то она только пуще в тебе заинтересована,?— гласные скачут то вниз, то вверх, и Никита слушает, не перебивая, потому что Гена всегда рассказывал о чем-то так, что не хотелось сбивать.Не сливал инфу водопадом, не тараторил и не бубнил.—?Дергает за ниточки, медленно тянет ко дну, а ты и не замечаешь, потому что окружил себя комфортом и привет-теперь-мы-тусуемся-вместе. Он говорит, а Никита думает, что самое важное, это ощущение погружения в какую-то книгу, которое тот создает.—?Ты стал бы хорошим писателем,?— срывается с языка, совершенно безотчетно и неожиданно для обоих.—?Нет. Писать об этом городе?— это все равно, что писать о Екатеринбурге, где я родился. Я знаю и вижу только то, что лежит на поверхности. Просто в Москве она ярче. Нужно ведь чем-то привлекать.—?Особенно юных математиков,?— смеется Никита, смотря на то, как Гена не может противиться самому себе и выдает самую прекрасную улыбку.Искреннюю.—?То писатель, то математик. То хороший человек,?— выдыхает Гена, и Курскеев сначала подозрительно прищуривается, а потом догадывается, о чем хочет сказать парень.—?Ты тот, кем должен быть. Не забивай себе голову разрушенными мечтами детства,?— шатен наконец-то расслабляется в родных руках и закрывает глаза. —?Самое время строить новые.?Но для начала, мне нужно тебя вылечить. Иначе фундамент получится хлипкий?.