light!7. (1/1)

the blade will keep on descending- Куда?- Курить.- Одеться не забудь.- И бросай, Кайя, бросай!Кайя закатывает глаза и метает раздраженный взгляд в сторону Холопайнена и Хиеталы. Туомас флегматично потягивает кофе из большой синей кружки и кивает на этот раздраженный взгляд. Марко, сидящий возле Туомаса, отрывается от перебирания струн на акустике и вопросительно смотрит на удаляющуюся спину девушки. На студии остались они втроем, ящик пива и пронизывающий до самых костей осенний ветер. Остальные либо выпросили парочку выходных после фестиваля (Сату с Флор очень активно убеждали Туомаса, что это необходимо), либо поехали домой на один-два дня (Юкка и Эмппу особо не спрашивали, просто поставили перед фактом), дирекция вообще в гробу видела все эти записи и сведения альбомов, их интересовал конечный результат. Звукорежиссер слезно отпросился на пару дней домой, но на него Холопайнен только рукой махнул – за пультом сидеть, в принципе, он и сам хорошо умел, тем более, Марко остался и никуда не уехал. И еще была Кайя, которой просто некуда было деться – дома ее изначально никто не ждал, а сидеть в одиночестве после прошлого приступа как-то особо не хотелось. Туомас и Марко не сильно расстроились, когда она заявила, что остается мозолить им глаза и мешаться под ногами, наоборот даже как-то обрадовались. Вот и сейчас, до того, как девушка резко подскочила на ноги и спешно вылетела из комнаты, они втроем сидели и пытались доделать очередную песню для нового альбома. Кайя, как считал Туомас, была незаменимым человеком при написании музыки – она умела слышать то, что просилось наружу из души Холопайнена, выливаясь сумбурным нотным потоком из-под тонких пальцев. Иногда Туомас невольно задумывался о том, что Кайя похожа на ту, которая была когда-то важнее воздуха. Умением видеть внутренних демонов и разгонять их одним своим присутствием. - Лучше ей не становится.Тихий голос Хиеталы звучит неожиданно громко в повисшей тишине, Туомас даже вздрагивает от неожиданности.- Что? - Два дня уже прошло, а она все еще шарахается от каждой тени и бежит заливать легкие никотином при каждом воспоминании. Холопайнен отрывается от созерцания черно-белых клавиш синтезатора и проводит руками по лицу. В мыслях вертится навязчивая мелодия, то нарастая, то наоборот затихая, будто подсознание пытается ему что-то подсказать. Отдаленно музыкант слышит вялый стук болтов и свист рассекаемого воздуха. Собственные демоны уже давно присели попить чаю, прямо на постаменте с раскачивающимся лезвием. По-хорошему, пойти и поговорить с Кайей. По-хорошему, надо на какое-то время постараться послать своих демонов подальше и хотя бы попытаться разогнать чужих. А демоны у Кайи были в два раза толще и сильнее, в этом уж Туомас был уверен на все возможные проценты.- Мы все равно мало чем сможем ей помочь.- Мало чем – значит, все-таки, чем-то сможем?- Сможешь. Ты.- Я? Марко удивленно смотрит на друга, даже гитару в сторону откладывает и машинально тянется к пачке сигарет. Толстый коробок улыбается омерзительной пустотой и Хиетала чертыхается, вспоминая, что за новой пачкой нужно идти наверх, в комнату. - Ты. Если не будешь прятаться в себя и бояться тех мыслей, которые периодически посещают твою светлую во всех отношениях голову.- И от чего, по-твоему, я прячусь?- Хотя бы от возможности скрасить свое затянувшееся одиночество.Марко кидает раздраженный взгляд на друга, который, как иногда казалось, знает, что творится на душе у каждого члена группы и всех причастных. Холопайнен делает вид, что этого взгляда не замечает, допивает кофе и ставит чашку на столик возле синтезатора. Хиетала закатывает глаза.- Все-то ты знаешь, романтик хренов.- Марко, я серьезно. Она заблудилась в собственной темноте, выйти из которой она самостоятельно не сможет. Я же вижу, что тебе не все равно.- Было бы все равно, я бы тут сейчас не сидел. - Вот. Поговори с ней. Думаю, вам есть, что друг другу сказать. - Сомневаюсь, что она захочет мне что-то говорить.- Тебе, во всяком случае, точно есть, что сказать. И с каких это пор тебя вообще интересует, что тебе в ответ скажут люди?Марко задумчиво переводит взгляд в окно. Курить хочется нестерпимо, слушать проповеди в почти полвека своей жизни от Холопайнена не хочется вообще. Но ведь в чем-то он прав. Сам же когда-то наступил на те же грабли, которые до сих пор уверенно набивают ему шишак хотя бы один раз в месяц точно.Басист вдруг усмехается и поднимает пронзительный взгляд на Туомаса. Последний лишь вздыхает, зачесывает пальцами длинные вьющиеся пряди назад и сильно зажмуривается, до ярких бликов перед глазами. Этот жест Хиетале хорошо известен, поэтому, басист машинально тянется к другу и кладет широкую ладонь на плечо. - Ты когда-то свою птицу в руках не удержал, а теперь пытаешься мне помочь удержать?- Тут – другое. Твою птицу держать не нужно, она сама прилетит и остаться захочет. Ей нужна помощь. Марко улыбается и все-таки решает сходить за новой пачкой сигарет. Когда басист исчезает в темном коридоре, Туомас резко прижимает ладони к лицу и сгибается почти напополам. Отголоски прошедшей боли, вырывающиеся иногда из затянувшихся шрамов – до безобразия невыносимы. ~~~~~~Ветер разбивает набегающие с середины озера волны о прибрежные камни, с громким всплеском разлетаются в разные стороны белоснежные брызги. Ветер рвет оставшиеся на деревьях сухие листья, кидает на пожелтевшую траву, относит их на середину озера, кружит в яростном водовороте. Ветер стучит ветвями старого уставшего вяза, который растет на берегу озера. Ветер вырывает пряди из не очень туго сплетенной каштановой косы, кидает их в лицо, заставляя морщиться и раздраженно отмахиваться свободной рукой. Кайя зябко ежится и впервые в жизни благодарит Холопайнена за чрезмерное внимание к своей персоне – куртка действительно не кажется лишней в этот почти ноябрьский вечер. Хотя лучше бы, конечно, промерзнуть до спинного мозга в тонком позвоночнике, чтобы все эти суетливые мысли в голове перестали кружиться в бешеной воронке урагана, будто их сгребает широкой рукой промозглый осенний ветер и отправляет в одном вихре с листьями куда-то в сторону неба. Чувствуя на губах мерзкий привкус никотина, Кайя признается сама себе, что, вообще-то, курить и правда пора бросать, она же всегда ненавидела курящих людей. Или не всегда, но большую часть жизни точно. Курить Кайя начала в двенадцать лет и обещала себе обязательно бросить, когда поймет, что состоит наполовину из сигаретного дыма. В общем-то, она уже лет пять подумывала, что бросит. До того момента, пока не поняла, что, в общем-то, это неплохой способ вырвать сознание из железных тисков собственной шизофрении. ?Могла бы, наверное, спортом заняться,? - думает Кайя, закуривая очередную сигарету, кажется, уже вторую по счету, или даже третью, - ?пользы бы больше было, определенно?.?Могла бы просто бросить, потому что надоело на самом деле,? - думает Кайя, стряхивая пепел и выдувая через ноздри едкий сизый дым, - ?мне ведь действительно не идет?.?Могла бы, на самом деле, уже и просто сдохнуть,? - думает Кайя, раздраженно сдирая очередную прядь, которая норовит залезть в глаза, - ?да только сил и духа не хватит?. Брошенная в пустоту мысль тут же подхватывается черным вихрем, образовавшимся из подобных мыслей. Воронка разрастается с бешеной скоростью, заполоняет собой все пространство в голове. Глаза застилает тьма, но Кайя даже не реагирует, только ругается, когда фитиль сигареты обжигает кожу на пальцах.?Не хватит,? - соглашается кто-то вечный в ее голове, кто-то, кто звучит до боли знакомым голосом - век бы его не слышала, - ?тебе никогда духа не хватало. Только ныть и можешь. И жаловаться постоянно всем друзьям и подругам. Даже Холопайнену, хотя ему-то жаловаться вообще стыдно, он серьезнее тебя пострадал. Самой от себя не мерзко??- Мерзко, - говорит вслух Кайя, морщась от звучания собственного голоса, - так мерзко, что хочется сдохнуть все сильнее и сильнее. ?Ты спряталась за широкую спину Марко и теперь будешь ныть ему,? - вкрадчиво продолжает ломать последнюю стальную балку Кайиной воли голос матери, звучащий из самого темного угла подсознания, - ?он рано или поздно снимет с глаз розовые очки и увидит тебя настоящую – ободранную шлюху, которая только и может, что сопли распускать. А ведь у него, кажется, что-то искреннее по отношению к тебе. Растопчешь все в пух и прах и снова побежишь плакаться в плечо своему клавишнику, ведь он тебя, бедненькую, понимает лучше всего мира, у него же там, где-то на сердце все еще кровит и гноится не зажившая рана. Только вот, когда ты под него ложишься, думает он совершенно не о тебе. И видит не тебя, далеко не тебя. А ты при этом наизнанку вывернуться готова, лишь бы ?помочь лучшему другу?, который в тебе видит только избавление от собственного безумия. Тебе так этого хочется??- Нет, - ровным голосом произносит Кайя, равнодушно стягивая синюю ленту с волос и обматывая ее вокруг запястья. Ветер тут же разметывает длинные пряди в разные стороны и сдувает их за спину. ?Твоя шизофрения – это только твоя проблема. Ты сама себе ее придумала, тебе с ней и разбираться,? - ядовитый голос почему-то становится похожим на лязг железа, на скрип болтов, на свист рассекаемого воздуха, - ?да только тебе не победить. Маятник не остановится, пока ты не умрешь?.- Маятник не остановится, пока я не умру, - завороженно шепчет Кайя, глядя на чернеющую впереди гладь озера. Оно приходит внезапно – ощущение, что так будет правильно. И откуда-то даже появляются силы и непонятная смелость, чтобы сделать несколько последних шагов. ?Так будет лучше для всех. Маятник не остановится, пока я не умру?.Невидящим взглядом окинув пространство вокруг себя и убедившись, что вытаскивать ее не побежит никто, во всяком случае, сразу, Кайя отталкивается от широкого ствола дерева и, докурив в одну затяжку, выкидывает окурок. Затем скидывает с плеч старую кожаную куртку – та тяжело оседает на промерзшую землю. Ветер тут же обнимает костлявые плечи своими ледяными ладонями, становится холодно, невыносимо холодно, но Кайя старается не обращать внимания, равно как и на то, что тяжелые темные пряди навязчиво задувает прямо в лицо. Ледяная вода обжигает ноги до самых костей, Кайя чувствует, как сводит ступни и суставы, даже слышит, как скрипят от холода сухожилия. Из черной бездны к ней навстречу поднимаются сотни прозрачных рук, манят, влекут за собой. Девушка делает еще шаг и слышит свист рассекаемого воздуха, слышит ужасный лязг желез, слышит надрывный скрип болтов. Прямо перед ней – всего шагах в пяти, - на огромном деревянном постаменте раскачивается полукруглое узорчатое лезвие, рассекая все, что попадается на траектории его движения. Руки, поднимающиеся из воды, только на вид неосязаемые – стоит Кайе сделать еще шаг, как одна из них обвивается, точно змея, вокруг ноги и тянет за собой. Свист и лязг становятся невыносимо громкими и финка в ужасе прижимает к ушам ладони. Со всех сторон ее окружает клубящийся мрак, отовсюду слышится шепот и нервный озлобленный смех. Кто-то зовет ее по имени до отвращения знакомым голосом. - Умирай, - шепчет ветер голосом полубезумной матери, разметывая в яростном порыве длинные темные пряди волос.- Умирай, - стучит ветвями старый вяз, корчась в ядовитой усмешке.- Умирай, - смеются сотни голосов из глубины, протягивая к ней свои полупрозрачные руки.- Умирай, - лязгает болтами старый враг, с холодной надменностью продолжая маячить перед глазами и разрубать напополам возможные спасительные образы. Перед постаментом из глубины, совсем как в том сне, вырастает изящная фигура. Только - с двумя тонкими ногами, золотистыми длинными локонами, изящно-рассеченными кофейными глазами. По плечам Сэйи золотом стекает сверкающая ткань, в ее волосах переливаются жемчужины и перламутровые ракушки. Сестра протягивает навстречу раскрытую ладонь, призывно улыбается и смотрит в васильковые глаза.- Пойдем со мной, Кайя. Мне так нравятся твои истории.Кайя зажмуривается, трет глаза, раскрывает их снова, но все равно видит перед собой ту же самую картину. Сестра стоит, улыбаясь, ветер шипит голосом матери, старый вяз стучит облезлыми ветвями. Сотни рук из глубины тянутся к ней, обвиваются вокруг ног, тянут вниз, на самое дно, шепчут, шепчут, шепчут.Умирай. Маятник не остановится, пока ты не умрешь.Умирай.Шепот постепенно перерастает в крик, множится разными интонациями и голосами, которые в итоге сливаются в общую какофонию и перекрывают собой все внешние звуки. Красивое лицо Сэйи страшно искажается, она безумно хохочет и пытается добраться до сестры, выбрасывая руки вперед и хватая воздух. Маятник свистит, рассекая воздух в двух сантиметрах от младшей сестры, и у Кайи от общего безумия темнеет в глазах.Хочется закричать от страха и беспомощности, и Кайя кричит, не слыша собственного голоса. Руки тянутся к ней из бездны, маятник перерубает сестру напополам, окрасив воду ярко-алой кровью, раскачивается на расстоянии вытянутой руки, смеется ветер, грохочет ветвями старое облезлое дерево, воздух разряжен до предела, легкие заливает ледяная обжигающая вода. Кайя падает в окружающую ее спасительную темноту.Последнее, за что пытается ухватиться воспаленное полумертвое сознание – чей-то посторонний отчаянный крик, выбивающийся из общей какофонии, всполохи яркого золотого света и мнимое прикосновение к ледяным рукам. Попытка превращается в прах – маятник разрубает золотую нить, тянущую всеми силами из темноты.