1. Первая песня Дафффи. Отец. (1/1)

Мой дорогой отец — маленький коренастый деревенский весельчак, напоминал гнома-рудокопа, близкие предки которого, по непонятным причинам, покинули границы своего уютного, фантастически беспечного мира.С тех пор он прижился на новом месте до такой степени, что завсегдатаи паба, завидя его еще издалека, на вершине спуска с холма, махали ему, как ветряные мельницы, зазывая пропустить с ними пинту-другую. А сотоварищи по промыслу каждое утро сжимали в объятиях его маленькое крепкое тельце, будто расстались с ним, как минимум год назад, а не вчерашним вечером. Даже жена старейшины, вечно всеми недовольная, одаривала его сдержанной улыбкой, когда отец мимоходом вручал ей худенькую веточку вереска, кланяясь с таким видом, будто преподносил букет самых дорогих на свете роз.Но иногда, на закате, когда отец, стоя на пороге нашей ветхой хибары, вглядывался в последние лучи исчезающего солнца, из-под его прищуренных век сочилась странная, до боли осязаемая со стороны, тоска. На воздухе она свертывалась двумя-тремя каплями темного стекла и соприкасаясь с землей, прожигала в ней глубокие норы…Раньше я думал, что папа был лучшим ловцом лобстеров среди всех рыбаков нашей деревеньки… Это потому, что он всегда тАк радовался каждому улову, будто собирал самый великий урожай за всю свою непримечательную жизнь. Со временем я понял, что это была бескорыстная радость нищего, до смертельной преданности благодарного за любое подаяние…Но однажды, в ветреный день, Госпожа Удача сменила курс. И отцу действительно стало везти. А самое обидное, что везло почему-то только ему… Будто лобстеры со всего моря сползались в его закрома, как сумасшедшие фанаты, решившие сдохнуть, но хотя бы раз в жизни повстречаться лицом к лицу со своим дорогим кумиром…Не то чтобы он что-то нашептывал, закидывая сети, но во время празднования моего девятилетия, я заметил, что соседи как-то натянуто улыбаются, угощая меня конфетами. И, обнимая меня, слишком напряженно морщат лоб и угодливо косятся в сторону моего родителя. Шотландия — маленькое государство, в котором большинство жителей среднего возраста до сих пор помешано на фэйри, магах и всяких там суевериях. Даже если они успешно закончили школу и, согласно воспитанию были убежденными агностиками, все равно, в жизни каждого наступал эдакий генетически незапланированный переходный период, когда отдельно взятому индивиду до зарезу требовалось изменить в своем существовании хоть что-нибудь! А поскольку любые перемены устоявшейся действительности — всегда материально наказуемы, то здравомыслящие граждане старались обходиться наименьшими затратами. И все они прекрасно понимали, что дешевле всего (читаем — со скидкой в 100 процентов!) можно поменять только собственные убеждения. Поэтому, после эдакой сверх-догадки, их зашкаленное сознание стремительно уносило в прошлое, к незыблемому культу предков, в основе которого лежал принцип решительной передачи ответственности за все неудачи — на крепкие плечи, хотя и невидимых, но точно существующих, потусторонних сил. А любой выскочка, дела которого в течении длительного периода шли лучше, чем у большинства — определенно вступал в сговор с самыми злейшими из них…Поэтому, с тех пор, как дела моего отца пошли на лад, он все чаще, вечерами, пил виски дома, сидя на вязаном коврике у затухающего камина, а не в шумной компании преданных приятелей.Тогда-то я и понял, что верить своим глазам — все равно что подтирать задницу спертыми из аптеки, списанными горчичниками.Однажды я поддался стихийной волне коллективного сознания и тоже начал сторониться отца, считая его слишком ущербным для того, чтобы отправляясь на прогулку с друзьями, просто обернуться и сказать: ?пап, до вечера!?. Тем более, что он до сих пор скрывал от меня не только собственное происхождение, но и настоящее имя моей матери. Но чем дальше я в своем неверии отдалялся от него, формируя вокруг себя новые мотки пышного кокона, сохраняющего хрупкую личинку моей души, тем концентрированнее становилось одиночество, запертое и буйно разрастающееся в стенах этого модного модифицированного инкубатора.И вдруг я догадался, что надо мной довлеет тоже самое мощное этническое проклятье, поработившее всех жителей нашего маленького приморского поселка. Скинув с себя груз этой глупой зависимости, я понял, что любовь — это хрупкая и неуловимая жар-птица, которую способен увидеть и ощутить лишь тот, кто искренне в неё верит! И я по-новому, уже осмысленно полюбил своего отца.И с тех пор отец стал, как будто, счастлив. Во всяком случае, в стенах нашего с ним, еще более обветшалого дома. Он забросил свой бизнес и уже редко выбирался наружу… Каждый вечер, как в детстве, когда я был еще робким и доверчивым, он торжественно и заговорщически шептал мне на ухо старые сказки, так, будто поил меня безумно дорогим контрабандным элем… И тогда весь мир для меня сводился к неприступному и скалистому острову Великих Фантазий моего отца. А взамен — я всего лишь исполнял его маленькие желания. Но это священное действо было для меня — всем! Возможно, пытаясь деликатно отстраниться от детских фантазий теряющего разум папы, я уже тогда, подсознательно, придумывал для себя Иную Реальность, не догадываясь, что она действует во мне, как хорошо сдобренный сорняк, пожирая любые ниточки и каналы, соединяющие меня с действительностью.Когда умер отец я долго смотрел ему вслед... Не знаю, понимаете ли вы, кАк можно смотреть вслед мертвецу… Лежа на подушке, он долго хрипел, задыхаясь от внезапно влившейся в его легкие Вечности. Я стоял рядом и держал тряпку, смоченную в ледяной воде, на его лбу. По мере того как эта тряпка высыхала, из моего отца, как утренняя роса, подожженная первыми лучами бесстыдно всплывшего эгоистичного солнца, испарялась капля за каплей, его легкая, неиспорченная детская душа.Она улетучивалась, так, будто очищала организм от многодневного запора. И чем худее становилось тело папы, тем счастливее сияло его расслабленное лицо. И тут я заметил, что при каждом выдохе из его рта выскакивали маленькие перламутровые шарики. Они взлетали вверх, раздуваясь и лопаясь, как бы приобщаясь к его собственной, не задетой ни кем, Вечности, украшая темный небосвод светящимися бусинками. Эти маленькие брызги исчезали, едва сверкнув. Но я, вовремя сфокусировав восприятие, успел запечатлеть траекторию полета этого волшебного происшествия!С тех пор в моем сознании, как карта для поиска сокровищ, зафиксировался жемчужный след — отпечаток пути, которым мой отец, как король, шествовал отсюда — в Настоящую Жизнь. После того как тело папы закопали, я мечтал вырваться, как можно быстрее, из тлелых казематов этого треклятого острова.Я чувствовал себя Икаром, взмывшем навстречу угасающему солнцу, волей судеб, вынужденного зайцем приземлиться на палубу ближайшего судна, которое навсегда увозило меня из родных мест.Когда меня вычислили — уже было поздно поворачивать назад. Не выкидывать же им за борт, посреди океана, еще пронизанное насквозь жизненными импульсами, тощенькое контрабандное тельце? Так вот, конечным пунктом моего внезапного путешествия стал Таиланд.