Часть 14. Вне игры. (1/1)

Их дом стоял высоко в горах, вдалеке от человеческого жилья. Это было решение Шори, не желавшего лишних разговоров и встреч с соседями. Вольфрам не возражал, он не особо жаждал внимания незнакомцев. Совсем скоро его состояние станет очевидным даже для тех, кто не имеет никакого отношения к миру мадзоку. Становиться сенсацией мирового уровня – совсем не то, чего бы ему хотелось. Мари порывалась поехать с ними, но Бильфельд наотрез отказался. Его вполне устраивало, что господин Шибуя сутками пропадал на работе и вокруг не было ни единого человека или мадзоку. – Ты бы хоть кота завел, – сказал как-то доктор Родригес, время от времени приезжавший осмотреть необычного пациента.– Зачем? – пожал плечами Вольфрам. Ему вспомнился пестрый мурчащий котенок, который однажды прибился к Замку-на-крови. Фон Крист хотел использовать его для какого-то опыта, но на пушистое счастье зверька в кабинет Гюнтера забрел королевский маршал, которому срочно понадобился совет боевого друга. Один взмах изогнутой черной брови – и котенок был немедленно извлечен из клетки и доставлен в покои маршала. С тех пор малыш беспрепятственно гулял по замку к великой радости Греты и служанок, стараниями которых зверек получил забавное прозвище Микки. Со временем пятнистый комочек превратился в грациозную красавицу, влюбившую в себя всех обитателей замка. С достоинством королевской особы Микки принимала восторги и заботы в свой адрес, Невозмутимым и гордым стражем сидела она у подножья трона, пока король принимал гостей, была неизменным спутником чаепитий принцессы и верным соглядатаем королевских конюшен. Она казалось независимой и абсолютно самодостаточной, но каждый вечер Микки неизменно возвращалась в комнату маршала, садилась рядом с ним на кровать, уютно поджимая под себя передние лапы, и жмурилась, наблюдая за тем, как двигались спицы. И Вальде, и кошка умели хранить молчание и прекрасно понимали друг друга. Вольфрам встряхнул кудрями. Нет. Котята, щенки, пчеломишки – это все территория брата. Душа Вальде полна нерастраченной нежности, которую маршал умело скрывал от близких. Бильфельд не мог ничего скрывать: когда ему было особенно плохо, он старался отгородится от мира или заняться делом. Увы! – все его занятия остались в далеком прошлом: его новая родина не могла предложить ему ни пары бравых солдат, которых можно было бы повести в разведку, ни лошади, на которой можно было бы объехать королевские владения, ни самого короля, следуя за которым, можно было бы ввязаться в очередную сумасшедшую авантюру. Можно было выпросить у Шибуи краски, но Вольфрам не привык напрашиваться на подарки, поэтому эта идея не пришла ему в голову. Первые недели после приезда он в основном проводил в кровати, уставившись в потолок и стараясь не думать о голубом сиянии, прочно внедрившемся в его жизнь. Он ощущал его в каждом ударе собственного неугомонного сердца, иногда ему казалось, что если случайно порезать палец, то капли его крови, упавшие на пол, окажутся голубого цвета. Когда ощущение становилось непереносимо острым, он поднимался и бродил по комнате из угла в угол, пытаясь отвлечься. Родригес был неправ: Вольфрам никогда не оставался один – в ушах звенели нежный голос матери и счастливый смех Греты, перед глазами стояли ласковая улыбка Конрада и строгий взгляд брата, до мельчайших подробностей он помнил мудрые советы наставников и задорные шутки Гурриера, лишь об одном человеке Вольфрам усиленно старался не вспоминать. Фамилия супруга, аккуратно выведенная на белоснежных конвертах, которые время от времени приносил почтальон, не давала мадзоку такой возможности.