джебом понимает (1/1)
Миншик доёбывается с самого утра. Они приезжают на фестиваль рано, пока ещё нет толпы, запихиваются в закуток за сценой и ждут стилистов. Те суетятся вокруг, что-то там обсуждая, а Миншик, вот, доёбывается.- Хён, давай брофист замутим прям на сцене?Джебом кивает.- Хён, тебе как удобнее? Чтобы я поблизости был, или на разных концах сцены?Джебом кивает.Миншик не переспрашивает – чёрт знает, какие выводы он себе там делает – и продолжает:- Хён, а саббить тебе можно?Джебом кивает.Хён, хён, хён.Ой, бля. У Джебома голова от этого разрывается. После прошедшей ночи он чувствует дикий упадок сил, и что хуже всего – не физических, а моральных. Миншик заведён и воодушевлён, и Джебому это вообще никак не помогает. Он не зол, просто устал, возможно, у него начинается хандра. Он молчит ещё минут двадцать, потом решает, что вообще уже охуел так себя вести, и поворачивается как раз на голос стилиста, чтобы нормально поговорить с Миншиком.Тот стоит в своих поблёскивающих штанах и, ну, без верха.Кожа у Миншика – кофе с карамелью и молоком, она будто бы не зацелована солнцем, а вся им вылизана, тщательно так, до последнего миллиметра. Наверняка она обжигающе тёплая и мягкая. Миншик подтянутый, не особо сухой и весь какой-то до жути классно сложенный: с длинными ногами, длинными руками, длинными пальцами, всё это такое прямое и ровное, твою же мать.У Джебома вдруг вязнет во рту.Он отворачивается, сглатывая, и на секунду ловит в зеркале взгляд Миншика – будто раскалённые угли в лицо. Его глаза блестят в ярких визажных лампочках, вкрученных в зеркала, отсвечивают и мерцают, на миг будто бы оказываясь двумя отдельными вселенными. Миншик смотрит в ответ не отрываясь, и это почти горячо. У Джебома аж узлы вен на запястьях разбухают. Вид сверкающего гвоздика в носу Миншика – ровном, прямом и, вероятно, красивом носу – бьёт Джебома по лбу, как кувалда. Вдоль позвоночника начинает тянуть.О, нет, Джебому знакомо это чувство. После такого обычно он просыпается на сваленных, тяжело пахнущих простынях и сразу же срывается в душ.Тёмные губы Миншика сжаты в полоску, расслаблены и непростительно притягательны. Джебом вообще не помнит, чтобы засматривался на мужские губы, он даже не может понять, что в губах Миншика такого особенного, потому что сравнивать не с чем. Он не обращал внимания на губы мужчин прежде. Сравнивать их с женскими просто тупо, Джебом этого и не делает – он просто пялится на тёмный контур чужих губ и думает, что они наверняка жёсткие.Джебом отворачивается, неосознанно пытаясь прервать эту мысль и – вполне осознанно – надеясь избавиться от наваждения, и только в зеркале замечает, что трогает собственные губы.Они мягкие.Остаток времени перед выступлением Джебом проводит, как в тумане. В его голове мечутся бесполезные и нечёткие, как обрывки снов, воспоминания о том, как несколько лет назад щекастый, высокий и несуразный Миншик впихнул ему в руки свой микстейп со словами: ?Пожалуйста, уделите этому хотя бы пару минут?.
Джебом тогда не уделил, он его вообще забыл в машине менеджера.
Потом Миншик пришёл на SMTM, и, если честно, даже тогда Джебом запомнил его лишь когда тот попал в команду. А потом он пересматривал серии, и после нескольких сказанных твёрдым, решительным голосом ?команда AOMG?, он Миншиком проникся. Тот был классным, пусть и несовершенным, но в него хотелось вкладывать, ему хотелось уделять время, внимание и маленькую частичку себя. Тогда всё не казалось таким херовым, как сейчас.Миншик стал настоящим исполнителем со своей собственной индивидуальностью, он не идёт ни по чьим пятам, с ним многие хотят поработать, он молодец. Он жутко горячий и он абсолютно точно крашнут на Джебоме, как на музыканте. ?Хён? от него звучит не скромно и не тихо, как у остальных, а интимно. Его голос низкий, с хрипотцой, и это ?хён? выползает оттуда лениво и вальяжно, но с каким-то непонятным благоговением, как будто ?хён? для него не бесполезный устаревший элемент этикета, а целый подвиг.
И что-то очень важное, как сокровище.
Будто бы Миншик войну прошёл, чтобы получить право на это ?хён?.На сцене Миншик протягивает горячий большой кулак навстречу для брофиста – Джебом встречает своим, бледным, будто поганка, и с удивлением понимает, что рука у Миншика холодная. Он переживает. Если присмотреться, пальцы на руке, которая держит микрофон, подрагивают. Он делает всё так, как и уточнял: саббит, ходит вокруг и старается не ограничивать пространство. На самом деле, они почти всё время стоят на разных концах сцены и пересекаются, только когда Миншик вихрем проносится мимо. Он улыбается открыто и ярко, красная атласная рубашка свободно болтается на нём, разлетаясь до самого пояса и разочек обнажая линию смуглого живота (Джебом от этого обрывается на полуноте, делая вид, что ничего не произошло), по спине расползается мокрое пятно от воды, которую Миншик на себя вылил, а его волосы сосульками катаются по вискам и лбу.Джебом не смотрит, потому что он работает. Он вялой рыбиной плавает по сцене, улыбаясь и устанавливая связь с залом, а в те моменты, когда взгляд падает на Миншика, его берёт какая-то тоскливая и унылая зависть. Почему-то он даже не заметил, как это всё ушло из его жизни, и куча выступлений стала просто рабочим авралом, а не поводом повеселиться. Миншик всё ещё носится, улыбаясь и подпевая.К своей партии он как-то плавно оказывается рядом, останавливается – и от этого становится легче. Джебом чувствует самого себя потерянным, хотя, наверное, так не выглядит, и ему вдруг дико хочется с Миншиком поговорить. Не важно, о чём, просто поговорить. Миншик сверкает в свете софитов, потому что это его мир. Это всё для него, и он так идеально подходит этому.Вау.Джебом хочет подарить его миру.Нет, не так.Смотря на сверкающего звездой Миншика, он понимает, что хочет подарить ему мир.Под конец Джебом почти вливается, раскачивается и даже немного поёт без бита, уходит впервые за долгое время неохотно, а Миншик всё лепечет что-то низким голосом с сорванным дыханием в микрофон, снова заваливая своим хёнхёнхён.- Хён!Команда потихоньку разошлась, остались только самые необходимые для окончания мероприятия люди, но и они разбрелись по площадке. Миншик хватает Джебома за плечо в тёмном закутке между рамой зеркала и вешалкой на колёсах. От него пахнет такой мешаниной всего, что даже и не определить, – наверное, смесью пота, дезодоранта и парфюма – но Джебом ощущает только жар. У жара тоже есть свой запах, тяжёлый и густой, таким не надышишься толком, и Джебом сжимает губы, втягивая носом по чуть-чуть, явно недобирая.- У тебя же всё в порядке?Почему-то его вопрос больше похож на ?это же не из-за меня??. Боже, он действительно думает, что где-то накосячил и Джебом на него злится?- Ты был молодцом.Миншик чуть наклоняется, ломая своё лицо тенями, и разница в росте делает Джебому почти физически больно. В нём неожиданно вспыхивают какие-то абсолютно дурацкие комплексы, которые, он думал, остались в старшей школе, но, господи, Миншик такой молодец. И он такой классный. Это очевидно. Джебом исподлобья пробегается взглядом по его лицу, по широкому рту, и в низу живота что-то на секунду почти болезненно обрывается – после этого Джебома вдруг осеняет, что он, видимо, крашнут тоже.- Хён, ты мне так нравишься. Я хочу, чтобы ты был в порядке.Джебом слышит в этом: ?Хён, ты должен быть в порядке?.?Хён, я приказываю тебе быть в порядке?.Это может быть что угодно, но точно уж не просьба.У Миншика горячее дыхание, горячая грудь и горячий взгляд, а в словах его ни капли эгоизма и ни капли чего-то неправильного. Джебом чувствует, что Миншик его вправду очень-очень любит, и понимает, что ему самому он нравится.
Гораздо больше, чем следовало бы.