Безмятежность. Картина первая. (1/1)
Амилессэ у неё Вильялин. Воздушная. Воздух, что поёт, дрожит, вибрирует, словно струны этого мира. Музыка Айнур, дивная, вечная… Ей кажется, весь мир поёт, и она вместе с ним. Ей еще какие-то жалкие двадцать пять, она лишь на половине пути к своему совершеннолетию, даже еще не до конца освоила все тонкости настоящего ламатьэ. Легкое небесно-голубое платье с кружевом у лодыжек… Белоснежным кружевом, которое нечасто пачкается. Она ведь не ходит. Летает над землей. Она смотрит на свои светло-коричневые сапожки, на тонкий слой песка, покрывающий их закругленные носки, разглядывает, созидает. Она любит слушать и созидать. Слушать, что говорит и рассказывает им Румил, слушать как скрипит перо на бумаге при старательном выведении влажных, чернильных тенгвар. Слушать, как шелестят листья Великих Древ. Слушать, как капает с них роса в Чаши Великой Варды. Эти чаши размером с их дом в Тирионе, а то и больше. Нет, как первые три этажа замка Финвэ. Вильялин улыбается. В кузне Махтана мелькает черная коса её отца.—?Тирно, твоя дочка пришла! —?окликает его кто-то, и кузнец оборачивается на зов. Серые глаза встречаются с серыми. Тирн откладывает свою работу, снимает фартук и идёт к ней. Ноги в светлых сапожках отрываются от земли и её берут на руки. И пусть ей какие-то жалкие двадцать пять, отцовская любовь крепкая, сильная, вечная. Она видит её как скалу, как крепость. Видит, как некую нерушимую силу.—?А Фэанаро также любит своих сыновей? —?спрашивает она, положив белые ладошки ему на плечи. Маленькие, светлые, совсем не похожие на огромные ручищи её отца. —?Как и ты меня? —?голос её шелестит, словно ветер меж крон в лесах Оромэ.—?Конечно люблю! —?говорит он в ответ. Серьезно и без улыбки. —?Никогда не сомневайся в этом,?— заверяет её он и садит себе на плечо. Так она и остается там, словно птица, а другой рукой он несет её учебный мешок с грамотой. Так они и идут домой, в гармонии, в свете. В безмятежности. К их дому в Тирионе на Туне, за витой, чугунной оградой. Тирно любит такие причуды, любит самый разный металл. Он слушается его и сам идёт к нему в руки, словно знает кузнец то, чего не знают другие.—?Как подрастешь еще больше, возьму с собой в кузни к Аулэ,?— продолжает кузнец, придерживая дочь на плече. Вильялин растет, тяжелеет. Пусть она и хрупка, словно птица, но в ней уже зреет та сила и тяжесть, что есть и в самом Тирне. Она будет похожа на него, и даже больше, чем нужно. Материнское имя будет её лишь до пятидесяти лет, чтобы потом отзвенеть свою песнь навсегда. Она будет Нарвэндэ. Огонь-дева.И никак иначе, кто-бы что не говорил. Его огонёк и его пламя. Как и сыновья Фэанаро. Сыновья его принца и будущего короля.Ильмо, его спутница и жена до скончания Арды, опять что-то колдует в теплице. Она, кажется, любит эти растения так же, как и Тирн любит творения рук своих. Что-то им шепчет, общается с ними. Иногда кузнец размышляет о том, что они ей отвечают. Ученица Йаванны любит все настоящее и вечно-живое. Покуда над Землей Богов сверкает Свет Древ, эльдар будут жить вечно. Тирн искренне не понимает тех, что остался во тьме, там, в Средиземье. В его жизни есть только свет, Ильмо и дочка. И ничего ему больше не надо, кроме блаженства. А все эти ?мятежники? пусть катятся прочь! Уж в Эндоре он не вернется. Ни за что да и никогда.—?Притопали, дочка,?— улыбается он, и опускает Тирниэ на землю. —?Пора готовить обед,?— говорит он.Вильялин улыбается, снимает сапожки и следует за ним на кухню, ступая на тонкий, светлый половичок. Уж ткать Ильмо умеет! Не хуже самой Ткачихи Вайрэ!Тирн улыбается.И везде царит безмятежность.