Chapter 8 (1/1)
Ни одна проблема не решается моментально. Не бывает таких ситуаций, выход из которых находится моментально. Ну разве что в сказках. Но жизнь-то не сказка.Да, у Савады жизнь и правда была не сказка. Это факт первый. Являлось ли его положение в школе проблемой для него? Разумеется, являлось. Это факт второй. Факт третий состоял в том, что даже не смотря на вмешательство Мукуро, с проблемой в один миг разобраться невозможно. Ну конечно же, все стало гораздо проще, кое-кто его даже сторонился.
Однако, все еще не пропал ?корень зла?. Тот, по чьей вине, как считал Тсуна (и вполне справедливо считал, надо сказать), все это и происходило. Хибари Кея, который лишь задумчиво усмехался на все известия об избитых учениках его обожаемой школы. И, похоже, инстинкт хищника побеждал в нем чувство здравого смысла – остатки разбитого ?товарищами? Мукуро Дисциплинарного Комитета с неугасающим энтузиазмом, будто бы по расписанию продолжали водить его прямо в ?резиденцию? Великого и Ужасного. Рокудо же на известия об этом хмурился и недовольно поджимал губы, но предпринимать пока что ничего не предпринимал. ?Прости, но рано.? — как-то раз ответил он Тсуне, спросившему ему о том, почему он еще не разобрался с Кеей.Сказано рано – значит рано. Потерпит, не привыкать. Да и Мукуро потом самолично проследит за тем, чтобы каждый синяк и ссадину на хилой тушке Савады тщательно обработали доктора.Только вот сегодня встречаться тет-а-тет с наводящим дрожь в коленках Хибари Кеей очень, ну очень не хотелось. И дело было вовсе не в боязни боли или словесных издевок. Просто на сегодня у него были очень важные планы, для которых ему бы хотелось сохранить себя в лучшем виде. Ну хотя бы настолько, насколько это было возможно.Ему надо было сходить на могилу к отцу. Девять лет с его смерти, в конце концов. Дата не круглая, да и помнил его он только по фотографиям и рассказам мамы. Однако, это ведь все равно его отец. Который, по все тем же словам мамы, любил его чуть ли не больше жизни.Какая ирония – увидь он, кем стал его сын в этой проклятой, ненавистной школе, он бы приложил все усилия для разрешения этой проблемы. Вот только ведь из-за школы его и не стало.Наверное, очень глупо думать об отце, которого последний раз видел в три года и совершенно не помнишь, когда компания парней, что старше тебя на три-четыре года, дружно попинывая, тащит тебя на избиение своему ?королю?, одной из тех вещей на этом свете, которые заставляли Тсуну ненавидеть школу.Хотя нет, все логично. Вспоминая о своих чувствах к этому заведению, он вспоминал и об их причинах. А их было несколько. Ну не одним же Кеей ненависть сыта будет?Нет, конечно же. Кея был только ?ценным дополнением? к этим причинам. Финальным штрихом, завершавшим картину, окончательно укреплявшем Саваду Тсунаеши в своих чувствах и мнениях.Все было гораздо глубже и сложнее. Ну скажите, как он будет любить школу? Как он будет любить место, отнявшее у него семью?Все так и было. Девять лет назад, судя по рассказам мамы, его отец, полицейский, участвовал в освобождении заложников, которых какой-то полубезумный тип держал в здании этой самой школы. Тогда он был серьезно ранен. А потом умер.Сначала Тсуна даже не понимал, куда делся папа. Мама все время говорила ему, что он занят, что он сейчас весь в делах, в работе. Но ни разу не пообещала, что того, что он вернется. А потом, как-то раз после завтрака воскресным утром, она подозвала Тсуну к себе и тихим голосом сказала, что папа умер, спасая детишек. Что он теперь никогда не вернется. Зато он – герой, то, что он совершил, можно считать подвигом. И что Тсуна не должен злиться на него за то, что тот ушел, оставив их, а должен гордиться – ведь он сын человека, спасшего десяток человеческих жизней.А Тсуна и не злился. Ни на папу, оставившего его, ни на маму, утаившую от него правду на целых шесть месяцев. Ему просто было очень грустно. Грустно и одиноко, как не было никогда. Он плохо помнил тот период своей жизни – если до и после у него еще оставались какие-то фрагменты воспоминаний, то эта пара месяцев тоже отложились у него в памяти фрагментами. Только вот фрагменты эти были крошечными, мало того – затянутыми пеленой, туманом. Тоской.Кажется, тогда он сидел в своей комнате, что-то рисовал и тихо плакал, когда мама не видела. Ему очень хотелось, чтобы папа открыл дверь в его комнату, говорил с ним, обнял его. Чтобы у них снова была прежняя семья – Тсу-кун, мама и папа.
А потом он просто смирился. Смирился с неизбежным. Сумел принять потерю. Он никого ни в чем не винил, ни на кого не злился. Тот мужчина, стрелявший в отца для Тсуны даже не был человеком – а отношение человека к нелюдю сильно отличаются от ненависти человека к человеку. Но, тем не менее, мама пообещала Тсуне, что они и вдвоем справятся, она обо всем позаботится и они будут счастливы – значит, так оно и будет. Мама, в конце концов, не врет.Вот только потом он пошел в школу. В ту самую школу, которая забрала у него отца. Но об этом он узнал только потом. Сейчас он видел счастливых одноклассников, которые по выходным гуляли с родителями. С мамой и папой. И, встречая их в парке или на выставке, он старался поскорее отвести глаза, чтобы лишний раз не поднимать из памяти горькое прошлое.Оказавшись один на один с Хибари Кеей, Тсуна, под ноющую боль побоев даже подумал, что наверное, в его папу стреляли именно здесь, в кабинете дисциплинарного комитета. Потому что, иначе как же могло родиться в нем такое чувство жгучей неприязни к этому помещению еще даже тогда, когда ему посчастливилось побывать здесь и избежать близкого знакомства с всегда до блеска начищенными тонфами Кеи. Пусть он тогда еще не был ?королем школы?, но все чувствовали, что это ненадолго.А еще из окна этой мерзкой комнаты видно то самое место, где он потерял свою маму. Перекресток неподалеку от школьного двора. На каждое начало учебного года там было столько детей и их родителей… Тсуна не мог смотреть на них – ему всегда казалось, что сейчас вылетит бешенная машина из-за поворота, собьет какого-нибудь ребенка. И его маму. А потом проедет по ней. И что из ее рта будет течь тонкая струйка ярко-красной крови, что в последний свой миг она будет жутко хрипеть, судорожно сжимая руку своего ребенка, что вместе с маленькой полоской крови из ее рта будет выходить много бледно-розовой пены. А потом и этого не будет. Кровь все так же будет течь, хрипы утихнут, хватка руки ослабнет… Но на лице останется то выражение ужаса, безысходного кошмара, боли, что в остекленевших глазах запечалится последнее, что она успела почувствовать – желание жить. Страх смерти. А ребенок будет плакать и из последних сил трясти свою маму за плечо. Чтобы она проснулась. Чтобы она его не оставляла одного, чтобы была с ним и помогала ему, защищала его.Но будет поздно.
Как ему удалось запомнить тот миг в самых мельчайших подробностях – Тсуна не знал. Зато знал, что потом он ничего не помнил.Туман.Кажется, какие-то врачи говорили с ним. Кажется, ему давали какие-то таблетки. Кажется, его отправили ?на реабилитацию?. Тогда Тсуна даже не понимал, что это за ?ребеталиация? такая. Но послушно следовал всем рекомендациям добрых докторов, отвечал на их бессмысленные вопросы и задавал себе только один вопрос – ?Почему она??. Почему именно Савада Нана, а не, скажем, тот же Савада Йемитсу? Он же должен был сам отвести его в школу, должен! Но подвернул ногу на пороге дома – а не судьба ли это?Это наказание за его грехи? Но какие грехи могут быть у восьмилетнего мальчика?
Или просто судьба так его ненавидела? Но за что? Что он сделал этой самой ?судьбе?, чтобы она так невзлюбила его – маленького, болезненного, затравленного и одинокого никчемного Тсуну?Однако, реабилитация закончилась довольно быстро – когда мужчинам и женщинам в белых халатах стало известно, что за его лечение платить никто не собирается. Уж не Йемитсу же, чьих эмоций, по мнению Тсуны было не больше, чем у табуретки? И не родственники же, сделавшие вид, что Наны и ее мужа не существует, когда она только родила ребенка?Однако, в школу Тсуна даже по возвращению домой возвращаться не собирался. И даже спустя полгода не вернулся бы, если бы ?отец? не надавил на него.
И тогда начался этот кошмар. Это безумный, жуткий кошмар. Эти тычки циркулем в спину, эти смешки, украденная сменка,словом, все то, что продолжалось с ним и по сей день.И так неосторожно взглянув в отливающие сталью глаза Кеи, он печально усмехнулся. Это ли причина его ненависти? Стала ли ненависть к Главе Дисциплинарного Комитета сильнее его любви к родителям?-Весело, травоядное? – без тени улыбки нанес очередной удар Кея. Больно. Ужасно больно, несправедливо, неприятно.Но привычно.На самом деле, в этой школе, считалось, что отвлекать Хибари Кею во время его забав – очень изощренный способ суицида. Но кто-то явно так не считал, с ноги распахнув так непредусмотрительно не закрытую дверь.Глаза Тсуны расширились от ужаса и ожидания. Неужели время пришло? Неужели сейчас все изменится? Неужели..?А силуэт Рокудо Мукуро в дверях выглядел достаточно буднично – все такая же расслабленная и чуть беззаботная поза.Вот только привычной усмешки на его лице не было. Был кривой оскал. Как у хищника, готового броситься на противника в любой миг.-А не пора ли это заканчивать?Кажется, мелочиться здесь никто не собирался.