Айзек Эверберри, 19. (1/1)
Дулом вниз, рукояткой влево… откинуть крышку, повернуть барабан… поворачиваю, вставляю патроны… закрыть дверцу… боевой взвод… Всякий раз просыпаюсь в холодном поту. Снова и снова снится один и тот же сон. Я беру револьвер и стреляю. Снова и снова. Стреляю. И она падает. У меня никогда не было семьи, так что мне нечего было терять. Новости о конце света застали меня не в школе и не в колледже, я курил травку, сидя на старом диване в квартире моего друга. Ребята в лагере беженцев рассказывали о том, как пробирались через границы штатов, покидали маленькие городки и ночевали в лесах. Я выбирался из Далласа. Ад начался в первый же день, даже мой затуманенный травкой ум, осознавал масштаб происходящего. Говорят, что недалеко от побережья было хуже всего, о самих побережьях ничего не говорят, потому что рассказать о том, что там происходило, некому, но и Даллас превратился в преисподнюю. Большие города за пару дней превратились в настоящую газовую камеру. Первое время люди переносили трупы в морги, пытались выяснить причину смерти, выписывали штрафы, проводили задержания, оттаскивали машины к обочине, разбирали завалы, но скоро всего этого дерьма стало так много, что все просто решили не ломать комедию. Так мы перестали верить. Первая волна оставила города без света, очистных, воды, газа?— словом, всех благ цивилизации. Я не сразу заметил. Вечером по квартирам стали ходить копы с фонариками, они велели сидеть дома и не соваться на улицу, в городе объявили комендантский час. Тогда мы с Олли заметили, что нет ни воды, ни света. К утру ничего не изменилось. Первое время город пытался жить по правилам, но уже через несколько дней, копов перестали считать властью. Да здравствует вторая поправка. Любой человек с оружием мог делать все, что ему вздумается. Я делал то, что мне вздумается. Магазины, аптеки, автосалоны. Люди крали все, что попадалось им на глаза. В нас просыпались животные инстинкты, которые твердили нам: Бери, бей, беги. Через несколько дней город затих, в воздухе висело напряжение, эта тишина казалась натянутой нитью, которую в любой момент перережут. Эпидемия превратила город в одну большую могилу. Если в маленьком городке, где живет пара тысяч человек, у жителей было два шанса из десяти, у нас, в многомиллионном Далласе, не было ни единого шанса. Чума охватила Даллас за несколько дней. Трупы сжигали на улицах, всюду нас преследовала вонь нечистот и тяжелый запах могильных костров. Первые колонны потянулись к выезду из города. Толпы людей с рюкзаками и тележками, кто-то нес на руках своих больных детей, их было так много, что этому шествию, казалось, не было ни конца, ни края. Тогда мы потеряли надежду. Мы с Олли и еще тремя парнями с нашего района оставались в городе. Мы чувствовали себя королями мира: мы таскали из ювелирных брюлики и упивались дорогущим алкоголем, мы рассчитывали стать чертовски богатыми, когда все это закончится. Но этот кошмар продолжался, а мы становились наглее. Однажды мы забрались в частную клинику в центре, Олли знал, что в больницах есть, чем разжиться, так что мы вломились в темное помещение и разделились в поисках нужного кабинета. Я шел по коридору третьего этажа, в руке у меня был револьвер, я помню что напевал какую-то песню, которую постоянно слышал по радио. Я зашел в кабинет с табличкой ?Д-р Малкин, психолог?. Психологи постоянно выписывали антидепрессанты, некоторые из этих цветных таблеточек могли подарить пару часов невероятного полета по облакам. Когда я вошел, я понял, что в комнате был не один. Я достал фонарь. На кушетке, свернувшись калачиком и укрывшись длинным пальто, спала девчонка, которой на вид было лет 15. Она проснулась и вскочила со своего места. Пальто упало на пол. Она явно не ожидала никого здесь встретить, на заспанном лице застыл ужас. И тут я заметил, что у нее в руке пушка, она целилась в меня. Я выстрелили первым, не успев даже этого понять. Она упала. Пуля угодила ей в грудь, ртом пошла кровь и она судорожно забилась на полу, пытаясь поймать ртом воздух, захлебываясь и кашляя кровью. Я бросил ствол и рухнул на пол. Она билась на полу и хрипела. Я прижался спиной к двери и, зажмурившись, зажал руками уши, чтобы не слышать и не видеть её. Тогда я потерял себя. Теперь, когда я ушел из Далласа, перебил кучу людей, желая получить куртку или бутылку с водой, эта девчонка, самая первая, приходит ко мне по ночам. И всякий раз, когда я заряжаю ружье или револьвер, прокручивая в голове свои действия, я вижу, как она бьется на полу, захлебываясь кровью.Айзек Эверберри, 19Даллас, Техас