II (1/1)
Луи Мерант верит. Чудеса, которые творит Одетта на сцене, не могут не защитить её от огня, который превратил сцену, зрительный зал и закулисье в ад. Мерант верит?— пламя сильно, но волшебство сильнее, и она выживет во что бы то ни стало, потому что сцена принадлежит ей, это её место силы. Одетта чувствует музыку и живёт ей, вкладывает в танец свой гнев, и боль, и грусть, и радость, и любовь, и всё это не может просто так исчезнуть, оставшись красивым отрывком эпитафии и воспоминаниями…Его не пускают в горящее здание спасти её.Его не пускают в госпиталь навестить её.Его не пускают в комнатку, которую она снимает, уверяя, что Одетта здесь больше не живёт.Розита считает, что это сама Одетта не хочет никого видеть. Мадам Маури говорила с докторами, и они не оставили Одетте ни одного шанса на танец. ?Теперь ей, конечно же, больно смотреть на нас и сознавать, что мы здоровы, а она больна. Она отослала мне красные пуанты, которые я ей подарила в ранней юности. Ей плохо, и тётя не велит её трогать?.Тётя не велит, но Луи двадцать, и он никого слушать не будет. Он больше не ученик, мадам Маури не имеет над ним власти. Не захочет ехать на гастроли, пока театр восстанавливают,?— не поедет. Останется здесь и будет рядом, пока Одетта заново учится ходить.Только её слова обладают силой, и пока он не услышит её ?нет?, он не отступит. Если он неправ, нет причины, по которой она откажется произнести эти три буквы, глядя ему в глаза.Комнатка Одетты на втором этаже, её окно как раз над одноэтажной пристройкой, и оно открыто. Этого достаточно. Сперва Мерант проталкивает коробку с пуантами?— старый подарок Розиты, а после забирается сам.—?Не налазился по крышам в школьные годы, герой-любовник? —?голос Одетты стал глуше. —?Не боишься упасть и сломать спину перед гастролями?—?Я не еду на гастроли. Я остаюсь с тобой.Луи опускается на стул рядом с кроватью Одетты. Одеяло смято комом, его недавно обнимали, как ребёнок обнимает игрушку, чтобы уснуть защищённым. Чёрные спутанные локоны лежат на плечах и груди между складками белой ночной рубашки. Она возилась, не в силах уснуть, значит, уже может управлять своим телом хоть как-нибудь.—?И отчего же я удостоена такой чести? —?в тёмно-серых глазах знакомая насмешка, но теперь она смеётся не над ним, а над собой.—?Я люблю тебя.Без обиняков, честно, как она того заслуживает. Она никогда не врёт и не заслуживает, чтобы ей лгали.—?Я готов, если потребуется, оставить театр и ухаживать за тобой. Готов потратить на лечение все деньги, что у меня есть. Готов заново учить тебя. Да, из меня никудышный учитель, мне никогда не стать похожим на мадам Маури, но ты едва находишь в себе силы не скрывать слабость рядом со мной, не говоря о других. Я буду рядом с тобой.—?А тебя об этом просили?Мерант встал.—?Я вижу прекраснейшую девушку на свете, и она страдает. Она слишком горда, чтобы просить о помощи, слишком напугана, что с ней устанут и её оставят, и потому пытается убедить себя и остальных, что ни в чём не нуждается. Но она нуждается, я это вижу, и это немая просьба, которую я игнорировать не могу и не стану. Ты просишь меня об этом прямо сейчас, пока я стою над тобой, а ты слушаешь, и каждый твой вдох, каждый взгляд?— это просьба, это приказ мне стоять здесь и быть рядом.—?Ты дурак, Луи.—?Я знаю. Это не исправить.Она смеётся. Тихо, почти беззвучно, и он смеётся вместе с ней, пока на глаза наворачиваются слёзы…***—?Неужели ты вправду веришь, что я смогу когда-нибудь танцевать? —?говорит Одетта с грустью, но легко, безо всякой невыносимой боли, как думали мадам Маури и Розита. —?Я бедна, никто не позаботится обо мне. Пока я встану на ноги, вырастет новое поколение танцовщиц. Я не смогу даже преподавать, потому что есть другие, с деньгами и властью, кому нужна будет должность хореографа Опера Гарнье. Ты правда считаешь, что я могу быть частью того мира?Она уже говорит ?того?, словно не принадлежит к нему. И после этого дурак из них двоих?— он.—?Да, считаю, и даже если ты сейчас меня переспоришь, я не оставлю тебя. Ты?— часть моего мира, и никакой огонь не способен сокрушить всё то, что мы построили. Каждый наш танец. Наши прогулки по Парижу, вылазки на крышу. Это никуда не денется из моей памяти, и я даже не стану искать себе другую, потому что однажды нашёл тебя. Боже, объясняешь такие простые вещи, что кажется, и правда дурак.—?И как ты себе представляешь нашу дальнейшую жизнь?—?Если тебе хочется, чтобы я танцевал, я буду зарабатывать деньги на сцене. Если тебе захочется навеки отдалиться, я всё брошу, куплю себе маленький паб, или магазин, или что угодно, что принесёт нам деньги. Будем жить вместе, поженимся, заведём детей.Снова тихая усмешка, на сей раз действительно колкая:—?Тебе, лучшему танцовщику, жениться на инвалидке? И что же будут говорить о тебе коллеги за твоей спиной?—?Плевать.—?Мне не плевать.—?Считаешь, что ты меня недостойна?Одетта молчит. Мерант требовательно смотрит в потускневшие тёмно-серые глаза, пока с губ Одетты не срывается тихое ?да?.—?Дура,?— бросает он глухо и грубо, впервые в жизни оскорбляя ту, кого любит. Боясь, что не справится с тотчас пришедшим раскаянием, Луи отворачивается и отходит к окну. Три секунды в полной тишине, пока Одетта не вздыхает.—?Прости. Прости меня. Я просто… я… не готова к свадьбе и ко всему этому. Я просто не знаю, как дальше жить. Пожалуйста, позволь мне побыть одной и разобраться в себе.—?Но тебе всё равно нужна помощь,?— Мерант нерешительно оглядывается, не веря, что ему прощена его грубость.—?Нет, как видишь, я жила одна всё это время, и с каждым днём мне удаётся делать всё больше вещей. Не отказывайся от гастролей. Хватит одной загубленной карьеры.—?В жизни есть вещи важнее танца,?— Луи вновь медленно подходит к Одетте и берёт её руки в свои. —?Мадам Маури?— мудрая женщина.—?Да, конечно. Но она не для того тебя тренировала, чтобы ты отказался. Поезжай. И не беспокойся за меня.Она целует его в лоб, и её благословение окрыляет Меранта. Уходя через окно, он толкает к Одетте коробку с пуантами:—?Оставь на память о наших прогулках и о том, как мы дружили с Розитой.—?Хорошо,?— кивает она.Она медленно подходит к окну, держась за стену, и закрывает створки. Губы её дрожат, но ни одного стона не срывается. Всю дорогу до поворота Луи то и дело оборачивается, желая убедиться, что Одетта отошла от окна и добралась до кровати или стула. Она всё стоит и смотрит ему вслед.Если она хочет, он будет выступать. Конечно же, он будет. Он обязан станцевать вдвое лучше, за себя и за неё. Потому что она?— часть балетного мира, она всегда ею будет, что бы она ни говорила, как бы ни отчаивалась.Ведь главное, что верит он, Луи Мерант. Он умеет верить в чудеса.