1 часть (1/1)

SunSay – Love Manifest "Билл – это персонаж, жизнь которого длится биллионы вечностей, но он не смог повзрослеть даже за всё это время. Он тот, кто вобрал в себя столько разочарования и гнева, принес столько разрушений вроде Странногеддона, что они стали частью его личности сквозь все времена".(с) Алекс ХиршЭто не всегда был лес – иногда Билл уходил в поля, которые в избытке встречались рядом. Лес был не всегда, а вот весна – повсеместно. В особенности, апрель. В апреле его тоска обострялась до помешательства, поэтому он собирался и уходил из дома сразу, как только календарь оповещал о начале этого ?ноль четыре?. Четыре в какой-то там мифологии – символ смерти. Сайфер думает об этом, неспешно шагая вперёд по серой дороге. Гравий врезался в ступни, несмотря на сантиметр гибкой подошвы обуви – старые кеды кривили щербатые носки, оббитые об острые углы весенней унылости их хозяина. Иногда апрель был не так уж плох – когда, к примеру, не цвёл так буйно. Ликование чужих жизней докучало Биллу, набивало тому оскомину. И, казалось бы – ты живи и радуйся! – но из года в год зелёный весенний месяц становился будто бы личным адом. Личным и лишним – страдания ему тоже утешенья не приносили. Дорога обрывается резко, едва завернув за угол – белые кеды со всего маху врезаются в жирную почву и Билл поднимает взгляд. Всё вокруг зелёное, мельтешащее; высокое небо отливало блеском титана, переливалось сизым. Сайфер кривит тонкие губы, но останавливается. Кажется, он пришёл.Лес был не всегда. Иногда вместо леса появлялось такое поле – с травой по пояс, вдоль и поперёк усеянное жёлтой вязью лютиков, одуванчиков. Он неуверенно мнётся у самого края (отвращение давало о себе знать), но всё же шагает по склону вниз, продирается через сплетение стремящихся жить корней. Здесь было ярко и здесь было хорошо. Он присаживается на корточки в середине жёлтого моря, срывает набухшие соком колосья и тянет один из них в рот, попадая аккуратно в щербинку между зубами. Смотрит задумчиво на шелестящее море трав, вдыхает запах – пахло водой и почвой. И совсем немножечко – одуванчиками. Потом ложится. Он пытается слиться с жёлтым, пропуская лепестки лютиков через пальцы. Из белых волос торчали яркие одуванчики, обрамляя его венком. Каждый апрель Билл уходил в поля, ложился в траву, слушал шорох стелющихся облаков и мечтал прорасти цветами. Чтоб из ушей, из глаз, и, даже, пожалуй, из рёбер. Да. Каждый апрель – будто бы последний. Так он думал, убаюканный теплом почвы и ласковым светом солнца. Рядом порхали бабочки – тоже жёлтые – Билл разрешает им садиться на свои руки, чтоб безнаказанно прятаться от собственных грустных мыслей. Когда-нибудь он действительно прорастёт – нужно лишь постараться. — Билл!— Отстань от меня, кукушка.Он закрывает лицо руками. Чужой крик добирался, кажется, сквозь миры – гундосящий голос, совсем не звонкий. Не то, что у Билла – его всегда гудел словно хор электрических проводов. Такой взрослых, совсем не подходящий ему по возрасту. Сайфер ждёт повторения оклика, но пространство — Билл!молчит. Кричал только один весьма надоедливый мальчик. Сайфер закатывает глаза – перед веками, придавленными ладонями, расцветают красные всполохи. Он когда-нибудь оставит его в покое?Почему он всегда знает, куда Билл идёт? — Сайфер! Нам нужно дожить до осени!— Да-да.Да. Да. Да. Из года в каждый тягучий год – Билл слышит шлёпанье ног по гравию, чужое пыхтение и свистящее дыхание; апрель приносил не только охапку лютиков, но и целый букет аллергий для таких как он. Тот, второй, останавливается напротив – Сайфер чувствует его тень на своём лице, но руки не убирает.— Нашёл.— И толку?Билл смотрит на него через щёлку в пальцах – секунду-две, а потом снова прячется от реальности. Здесь – хорошо. Там – совершенно нет. Рядом с ним топчутся разные башмаки (серый, чёрный), Сайфер вздыхает, медлит, но всё-таки занимает вертикальное положение.— Что тебе надо, осенний вестник? Вирт нерешительно мнётся, затаптывая лютики по обе стороны башмаков. Билл смотрит на него и щурится недовольно – поле вторит его раздражению, копируя нотки злости в гудящем голосе. Вирт шмыгает носом, сглатывает неуверенно, а потом улыбается. Сайфер смотрит на него как на городского сумасшедшего – ишь чего вздумал делать. — Пойдём.Голос неприятно дёргает голосовые связки, Вирт кашляет, но не отступает от своего. Билл снова закатывает глаза и думает, что лучше бы в этот раз был лес – в лес его символ осени соваться попусту не любил. Вирт тянет ему тощую руку, усеянную царапинами, Сайфер смотрит непонимающе. — И куда пойдём? По ту сторону изгороди их никто не ждал – он это усвоил однажды, а потом (случайно) доказал это Вирту. Мол, реальный мир – он такой жестокий. Весь из себя – обман. И всё, что им говорили взрослые, на деле – пшик, иллюзия, фантик из-под конфеты. Билл кривит губы, обижаясь, что Вирт его не понимает, а тот стоит рядом и тянет руку, и тянет руку,и тянет. Иногда это раздражало – вот как сейчас. Но у Сайфера никогда не было сил её оттолкнуть или проигнорировать – слишком… Билл вздыхает, и злится на то, что Вирт к нему пришёл – младший товарищ по эскапизму, по их бесконечным играм. Вот пришёл бы осенью – в самый раз. — Я не хочу взрослеть, если ты об этом, Вирт.— Я знаю, Билл. Я тоже не хочу. Но прорастать цветами… Давай не так радикально?Билл зарывается пальцами в выгоревшие волосы – зачем ему возвращаться в мир, что полон домашних заданий, супов, отбоя после одиннадцати? Он это ему озвучивает – нехорошо, мол, спасать друга от меланхолии каждый год, ты, странный мальчик, подверженный аллергии. — Просто пойдём со мной. Я обещаю, что будет. И будет всё хорошо.Сайфер черпает ладонями лютики и траву, режет пальцы острыми колосьями (словно бритва). Сопротивляется и упрямится, но поднимает голову, утыкается жёлтым взглядом в чужой покрасневший нос – и сдаётся. Из года в тягучий год. Это не всегда было желание прорастать. Иногда ему просто хотелось, чтоб Вирт находился рядом.Поэтому он хватает чужую руку. Это не всегда был апрель или лютиковые поля, зато повсеместно – Вирт, держащий за руку Билла. Чтобы всё было. И всё было хорошо.