"Синий" - Кратос Аурион/Ллойд Ирвинг, PG-13, преслэш, намек на инцест (1/1)

– Отец, отец, – шепчет он, и в его голосе тысячи игл, которые колют тупыми остриями мёртвое сердце.Ночь окутала твоё естество, и хочется узнать, каков ты, и мог бы я стать таким?– Ох, Ллойд, зачем ты спрашиваешь? Это ведь не табу – ничто не табу.Слово ?отец? не имеет смысла, Ллойд, ни в чём нет смысла, но ты всегда можешь оспорить это.Ночь крадет мысли, а ты крадёшься ко мне, и я слышу твои шаги, как бы ты не старался ступать осторожно и мягко.Ты узнаешь всё, что захочешь. Смотри, смотри, не отворачивайся: вот тебе моя тоска, застывшая между рёбер, вот мои ночи, неотличимые от дней в своём холоде, вот мой голос, который не слышит вечность.* * *– Ох, – говорит Ллойд, копируя интонации Кратоса, – мессир Аурион, не нужно впадать в маразм, я ведь вас слышу, я внимаю. Желаете, чтобы я снял ваши сапоги?Кратос тянет в ответ своим холодным равнодушным голосом, не действующим на Ллойда:– Свои бы лучше снял, мальчишка.Он видит, как Ллойда злит это оброненное словно невзначай обращение, но что ж теперь, ведь всё равно мимолетная обида растает в его голове и не укоренится в сознании.– Почему, почему ты оставил меня? – говорит Ллойд, обнимая со спины сидящего Кратоса. Слова путаются в волосах, в которые он шепчет; на самом деле ему не нужен ответ.– Тогда я был ранен в самое сердце, почерневшее от ненависти к миру, я был воплощённым страданием. Почему мы говорим об этом?– И то верно, – вздыхает Ллойд, с благоговением проводя по плечам Кратоса горячими ладонями."Но я так долго был лишён звуков твоего голоса, а ты не отличаешься красноречием. Нет – это не плохо, просто мне хочется слушать и чувствовать тебя, ведь ты… ты…"Синий цвет – цвет спокойствия, цвет смерти, цвет Кратоса; Ллойд ненавидит этот цвет, он лживый, он не успокаивает – он убивает, и поэтому Кратос, хотя бы сейчас, должен быть избавлен от этого синего плена собственной одежды. Ллойд медленно тянет с плеч отца накидку, откладывает её в сторону, замечая, как Кратос покосился на неё, но промолчал, позволяя собственному сыну прикасаться к себе.– Так странно думать, что твоему телу больше четырех тысяч лет... Так много времени прошло, а ты совсем не изменился.– Я как будто застыл, как мошка в янтаре, — невесело улыбается Кратос. — Я не ощущал течения времени, словно выпал из его потока.– Ужасно, – тихо произносит Ллойд, обнимая Кратоса за шею.– Ты действительно хочешь разговора ни о чём, сын?– Я хочу слушать тебя, отец.Ллойд вздыхает, скользя взглядом по оставшейся одежде Кратоса. Синий цвет – не его цвет, он слишком холодный, слишком мёртвый, а Кратос жив, в его груди не сгнило сердце; в одеждах синего цвета он кажется застывшим, далёким. Болезненно чужим.Кратос закрывает глаза.– Слова – это лишнее, Ллойд.Пальцы сына касаются шеи, и Кратос непроизвольно слегка поводит плечами. Он уже почти забыл, что бывают такие прикосновения, такие чувства, такие разговоры; что на некоторое время можно не думать о смерти.– Не лишнее, – упрямо возражает Ллойд, и тут же голос его меняет тональность, становится едва слышным, неуверенным. – Ты больше не будешь оставлять меня надолго? Не будешь желать смерти?– Больше… не буду. Я вернусь.Ллойд едва ощутимо прижимается губами к шее Кратоса.– Возвращайся, – шепчет он, стараясь прогнать тоску. – Я всегда буду ждать.Кратос не отвечает, но они оба знают, что обязательно встретятся снова. Не могут не встретиться.