how can i say (minho/taehyun) (1/1)

Настольная лампа светит неярко, только не давая затеряться в темноте, но не освещая комнату. Тэхёну хочется сказать: ?Жизнь?, вот только жизнь освещает совсем не лампа.Он слышал о ?любовь живёт три года? (так и не решился прочесть, что, может быть, и к лучшему), а их три года закончились чуть больше месяца назад (тридцать девять дней назад, если быть точным). Тэхён смотрит на экран ноутбука?— запоминает ноты к песне, которую хочет спеть в одиночестве,?— а там высвечивается ?новое сообщение?. Парень сворачивает окно и смотрит на значок уже входящего вызова. И думает, что это странно.Три года закончились, но только для него.Внутри пусто.Не совсем так?— осталась нежность, но другая, как воспоминание о любви, не больше и не важнее. И пусть всё изменилось не на третью годовщину, а чуть раньше, но только сейчас (вспомнив фразу) Тэхён понимает это.Хотя… может, он понял раньше, что испугался. Три года, их ведь непросто перечеркнуть парой слов, не просто закончить отношения сейчас, когда, кажется, он наиболее уязвим и нуждается в поддержке старшего. Да вот только сердцу же не прикажешь, не заставишь полюбить вновь.Например, как в самом начале, когда и смущение, и желание сплетались, счастье и страх внутри проносились ураганом, оставляя после себя дрожащие руки и краснеющие (едва заметно) щёки. Когда разговоры всю ночь, а по утрам украденные поцелуи, пока никто не видит, но догадывается. Когда каждое прикосновение переворачивало внутренности так, что казалось, будто упадёшь без сил, настолько это выбивало из спокойствия. Когда вечерами прогулки (недолгие, иначе заметят) по ближайшим к дорме улицам, цветное мороженое в рожках, яркие огни над головой и сплетённые пальцы (только тогда, когда вокруг никого).Ведь всё было идеально (кроме секретности, но об этом и не задумывались, ведь главное, рядом), и работа на износ, которую они сами выбрали, и ободряющие улыбки, которые придавали сил на очередную тренировку, занятие или написание песни. Ведь даже три месяца назад?— Тэхён помнит дату, когда старший, вырвавшись из бесконечных выступлений, смог приехать к нему,?— он любил так, что едва не задохнулся, забыв о дыхании, когда руки старшего притянули, обхватили, прижали, словно защищая от всего мира.Только, кажется, защищать надо было совсем не Тэхёна.Они были рядом всю ночь, а утром старший вновь сорвался, ведь ?выступление, съёмки, перелёт?, и младший помнит, как жил в таком же темпе (но не последние полгода, когда ничего), как пытался понять, спал ли вообще, если часы показывают раннее утро, а он всё ещё не в постели, как чужие слова ранили так, что хотелось кричать, но нельзя. Он не кричал, ни разу, ведь всегда был старший, который безмолвно и незаметно для окружающих сжимал его ладонь и улыбался, а потом, поздней ночью, обнимал, пока Тэхён беззвучно плакал, прижимаясь щекой к его груди.Тэхён помнит каждое ИХ мгновение, поэтому и молчит уже тридцать девять дней. Пишет, что готовится к выступлению, много репетиций, совсем нет свободного времени… Лишь бы не сказать: ?Я больше не люблю тебя?.У старшего тоже работа, и Тэхён, к слову, мог быть там, но нет, уже нет. Младший лишь надеется, что тот на одной из многочисленных встреч внезапно влюбится в кого-нибудь, и не придётся говорить.Он не может причинить боль тому, кто спасал от боли его самого. Но боится, что молчание причиняет боль.?Заботься о себе?, ?Кушай хорошо?, ?Не забудь поспать?… Тэхён пишет одни и те же сообщения уже неделю и не отвечает на вопросы.На листе бумаги под рукой странные линии, мешающиеся в карикатурный, но узнаваемый портрет.Мино всё ещё глубоко, но не так, как следовало бы. И Тэхён хочет, чтобы и у Мино он был где-то на поверхности, откуда просто выбраться, сбежать, исчезнуть.?Прости меня?,?— печатает и не отправляет.?Доброй ночи?,?— печатает и отправляет.И позже, следом: ?Я позвоню тебе завтра??.В ответ строки из сердечек и улыбок, а Тэхён плачет.Он не сможет сказать.