1 часть (1/1)

Маринетт смотрит в одно из многих зеркал за сценой модного подиума. Невзирая на подходящее одеяние, экстравагантный макияж, она чувствует тошноту?— ей здесь явно не место, и это внушает панику. Оглядываясь по сторонам, видит профессиональных моделей, некоторые без зазрения совести дробят кристаллики амфетамина и нюхают дорожки с гримерных столов. Скрип зубов. Передергивает. Как же мерзко. Ситцевое платье пастельных тонов с психоделическим узором кажется девушке слишком коротким. Брюнетка ужаснулась, вспомнив про возвышение подиума: даже падать не нужно или наклоняться?— и так все видно… Тяжелое сбитое дыхание. Она не умеет модельно ходить. Профессионально шагать? Марши… Как это вообще называется? Самое страшное, что это увидит человек, которого она любит. Какой же позор! Господи, за что ей это?Шершавые холодные ладони неожиданно ложатся на женские плечи. Через отражение школьница смотрит на пришедшего кутюрье:—?Господин Агрест, пожалуйста, замените меня,?— говорит она, и глаза полные страха и стыда дополняют сказанное. Публика совсем не то, к чему та готова.—?Нет,?— холодно отрезает статный блондин, перемещая руки ниже.—?Я… —?запинается Дюпен-Чен, почти готовая разрыдаться от безысходности. —?Я не помню, как ходить. Особенно на этих огромных платформах.Габриэль смеется. Мужские ладони завершают путь на тонкой талии. Величайший модельер современности обнимает новоиспеченную модель сзади и шепотом говорит:—?Ты же понимаешь, что без тебя этот показ не имеет смысла,?— тонкие пальцы аккуратно плывут вниз.—?Вы обещали меня больше не касаться,?— напряженно напоминает ему Маринетт.—?Ты же забыла, как ходить. Я не могу оставить девушку в беде,?— шутит Габриэль. —?Мы выйдем вместе в конце, я придержу тебя.Мари вздыхает. Она не смеет вторгаться в задумку автора, хоть и кошмарно хочет убрать его руки от себя подальше. Смущает. Так быть не должно. Что о ней подумают другие? Что она содержанка? Шлюшка извращенного богача? Адриан ведь не подумает так? Маринетт супится. Скорее всего, он как всегда будет сидеть с Кацураги в первом ряду и ворковать о том, какая идиотка Дюпен-Чен, которая каждую неделю прохлаждается у него дома. О том, как он зол на отца, когда он забрал его проектор, чтоб устроить марафон Новой французской волны, без спросу, а ведь они с Кагами не первый день планировали посмотреть новые челюсти тет-а-тет. О том, как его бесит, что ее Габриэль забирает со школы, не пуская сына в машину. О том, что этот ублюдок интересуется ее учебой, больше чем всей его жизнью. А может и пусть весь этот показ состоится? Вдруг это натолкнет его на определенные мысли, эмоции. Приревнует… Маринетт к отцу, а не наоборот. Нужно просто держаться достойно и хладнокровно. Мари решительно посмотрела в зеркало, рука машинально потянулась к лицу, и девушка сразу же обернулась к модели рядом:—?Слушай, а что делать, если под накладными ресницами чешется?Смуглая худая манекенщица смотрит на школьницу с недоумением, смеется. Агрест тихонько ответил:—?Потерпи пару минут, когда вернемся, аккуратненько почешешь,?— от него исходит кофейный аромат пирожных из папиной пекарни, хорошо знакомый синеглазой девочке. Рука все равно тянется к проблемному месту, мужчина хватает ее за запястье. —?Перестань, сейчас ты можешь испортить макияж.Это была невыносимая пытка, что с каждой секундой мучила сильнее. Модельер держит девушку за руки. Спустя минуты три Мари уже закатывает глаза, чтобы хоть как-то утолить зуд. В ответ на это Габриэль резко хватает ее за талию и тащит с собой:—?Еще раз так сделаешь, и я за себя не ручаюсь,?— говорит тот, спешно идя к кулисам. Маринетт в замешательстве смотрит на мужчину, что прижимает ее крепче к себе. Насколько же странно выглядели они со стороны? Разница в росте колоссальная. Девушка устремляет взгляд вперед и пытается сделать максимально отстраненное лицо. Стоит признать, что наряду с другими моделями та выглядела бы гораздо смехотворнее. Дизайнер решительно шагает вперед.Свет софитов слепит Маринетт, но она не подает виду. Пару раз она почти теряет равновесие на высоких каблуках в полной слепоте, но Агрест становится отличной опорой. Как бы она того ни хотела, увидеть хоть кого-нибудь не удается из-за бликов в глазах. Остановившись в самой дальней точке, Мари взглянула в лицо партнера снизу вверх. Его теплая уверенная улыбка вызывает острое желание отвернуться. Она не чувствует, что обладает правом смотреть на него, даже не смотря на отношения Агреста старшего. Он не стремился заменить ей отца, хотя его действия часто напоминали то. Габриэль будто исполнял отцовский долг именно с одноклассницей сына, а не с ним. Почему после месяцев трех, проведенных вместе после той пикантной фотосессии, Мари до сих пор так трудно принять это приглашение в свое будущее? Возвышенный. Эпохальный. Божественный. Его имя?— укоренившийся синоним эстетики, и он, делая эскизы новой коллекции, каждый раз звал ее к столу, чтобы получить ее одобрение. Владеть собой девушка уже учится. Яркая вспышка фотоаппарата пугает. Маринетт инстинктивно прижимается к Агресту, который решительно берет микрофон:—?Дамы и господа,?— начинает мужчина уверенно. —?Для меня огромная честь?— представить вам мою новую музу?— Маринетт Дюпен-Чен.Зал разражается аплодисментами. Отчего-то девушка чувствует себя чем-то неживым, но вечным?— произведением искусства, которым ее именовал блондин в тонких очках. Снимком, который через пару десятилетий будут рассматривать в учебниках по дизайну. Впервые за долгое время она не выражает благодарность поклоном. Стоя неподвижно, глядя вперед, француженка с азиатскими чертами принимает почтение, как должное, заслуженное. Так говорил Агрест. Ты живешь не в Чайна-тауне, а в Париже. Да, в убогой коробке, многоэтажной застройке, но в Париже.—?Благодаря своей вдохновительнице я смог презентовать вам свою коллекцию. Ничто так не побуждает к творчеству, как мимезис?— пробуждающее внутри жизнь чувство, жажда воссоздать совершенное?— природу. Мадемуазель Дюпен-Чен одним своим существованием убедила меня в ложности институциональной теории искусства, бросила вызов системе моего мировоззрения. Признание не определяет эстетическую ценность объекта, разве что культурную в области масс. Однако чего оно стоит? Паре месяцев на слуху у плебеев?Маринетт отводит взгляд на последней фразе. Она для него все еще остается просто человеком низкого сословия, несмотря на столько слов? Это опускает на землю. Мари нервно сглатывает.—?Поймите меня правильно, те, кто без уважения к себе пожирают низкопробные фильмы в духе Спилберга, не имеют права определять вектор развития искусства. Уже сейчас у наших коммунистических потаканий большинству есть свои гнилые плоды?— эра Нового Кино увядает. Бедных на внутренний мир людей кошмарно заботят масштабность, пошлый размах, а не сказанное. Мы не должны забывать о сути, иначе всепоглощающая фальшь уничтожит тот пик духовного людского развития, который мы достигли. Именно это я хочу донести.Дизайнер не кланяется и уходит, по-прежнему крепко держа метиску в своих руках. На обратном пути свет не так сильно бьет по глазам. Дюпен-Чен задумчиво смотрит на модельера, на аккуратные бежевые пуговицы жакета, обрамляющего властный стан. Заходя за кулисы, Агрест поворачивает в противоположное гримеркам моделей направление. Мари чувствует некоторую тревожность, но не возражает. Кутюрье приказывает сесть у зеркала, а сам располагается на алой софе залитой тусклым гримерным светом от места преображения. По чирканью девушка понимает, что Габриэль зажигает сигарету, потом достает еще одну спичку и передает даме:—?Конечно, я бы мог воспользоваться шансом и воссоздать сцену из Лолиты, но не думаю, что тебе придется это по душе,?— бормочет тот с мундштуков во рту, Маринетт берет инструмент.Девушка едва поскуливает от удовольствия, аккуратно проводя спичкой под ресницами из одной стороны в другую. Закончив удовлетворять свое измученное от пыток красоты лицо, Мари замечает пристальный взгляд дизайнера на себе. Невзначай укладывая спичку за декольте, школьница отстраненно спрашивает:—?А что за сцена?—?Лолита жалуется, что ей что-то попало в глаз, и Гумберт языком старается достать,?— невозмутимо объясняет Агрест. —?Тебе нужно почитать эту книгу.—?Звучит отвратительно,?— комментирует Маринетт, едва кривясь.—?В Японии это распространенная сексуальная практика среди подростков,?— по ее лицу он видит короткую реакцию при упоминании страны восходящего солнца. —?Мне жаль, что самая развитая и богатая азиатская культура ассоциируется у тебя с межличностными проблемами. Несмотря на некоторые достижения, не думаю, что мадемуазель Кацураги достойна репрезентировать всю Японию.Мари резко встает и идет к выходу. Она не желает слышать о ней, думать, вспоминать. Да, импульсивные чувства сужают кругозор. Да, это ужасно. Субъективность, что отупляет. Однако, это мощный эмоциональный триггер. Габриэль берет ее за руку, останавливая у самого выхода.—?Что-то не так? —?спрашивает тот, ловя раздраженный взгляд.—?Зачем напоминать о таких очевидных вещах? —?задает встречный вопрос модель. —?Совсем не обязательно заострять внимание на моем отношении к Кагами.Агрест в ответ на попытки освободиться сжимает запястье сильнее. Девушка ненавидела подобные моменты в их отношениях?— когда тот вел себя, как грозный отец. Ей хватало этого дома и на протяжении несильно богатого детства. Сейчас ладить с родным отцом стало гораздо проще: достаточно хорошо учиться, помогать время от времени и все, но когда Габриэль воображает из себя черт пойми что, Мари бессильна. Он не был родителем, он не рос вместе с ребенком, поэтому время от времени требует беспрекословной покорности. Однако только периодически. Как автомобиль, который заносит на крутых поворотах. Обычно модельер относится к ней, как к равной, с пониманием.—?Я говорю это, потому что рассчитываю на твое понимание, Маринетт,?— его голос холоден, как и взгляд, пронизывающий до глубины до души. —?Думаю, тебя саму тоже смущает тот факт, что какая-то девушка заставляет тебя смотреть на определенные вещи по-идиотски.Дюпен-Чен неловко слышать такие острые слова. Модель отворачивается. Краснеет.—?По-идиотски? —?переспрашивает та.—?В отрыве от общественной жизни, я о классическом античном понятии, а не о медицине,?— поясняет Габриэль, отпуская школьницу. —?Прости, буду ждать тебя внизу через полчаса, мы отправляемся на афтерпати.Мари не говорит ничего, спешно уходит по коридору к главному холлу. Это было унизительно. Хоть она и прощает его, ниже ее достоинства даже смотреть Габриэлю в глаза после такого. Он ей не отец и сам это понимает, но временами нужно время наедине, чтобы дошло. Много знакомых лиц проскальзывают мимо, но ее в данный момент интересуют родители. Нужно как-то согласовать богемное мероприятие. В успехе данной затеи школьница не уверена, но собирает все мужество в кулак. Как же неприятно чувствовать себя настолько низкой, глупой. Она не соответствует уровню Агреста, чего еще ожидать? Это было понятно изначально, но почему это так смущает? После таких ситуаций люди расходятся навсегда. Первый показ, представление ее на весь мир и сразу конец. Какая же она дура! Маринетт хочет плакать, но хорошо держит себя в руках?— с выпученными глазами, тяжело дыша, краснеет еще больше и идет решительным быстрым шагом, убегает от всех. Так. Забыть. Просто забыть. Все же самоуважение есть. Будь она стократ идиоткой, он не смеет так себя вести. Будь у него хоть все деньги мира, это не оправдывает такое поведение. Ища взглядом что-то отвлекающее, девушка растирает помаду меж губ. Пресса. Богема недостаточно высокая, чтобы уже быть в доме Агреста. Рядом с фуршетом Мари видит своих родителей. Глубокий вдох. Выдох.—?Мы так рады за тебя,?— глаза матери искрятся радостью. —?Тебя ждет великое будущее.—?Спасибо,?— великодушно улыбаясь (по крайней мере, стараясь так делать), дочь пекаря падает в объятия родных. —?Я хотела с вами поговорить.—?Насчет чего? —?с широкой улыбкой ласково спрашивает папа. Школьница смущенно тупит глаза в пол. Сейчас ничего не получится. Грядет скандал. Что она скажет Агресту? Он выбросит ее на мороз Все! Конец. Все кончено, даже не начавшись.—?Я знаю, что вы п-против,?— волнительно заикается та. —?По-пожалуйста, могу ли я пойти на афтерпати в резиденции Агрестов? Я знаю, что это… Это… Непозволительно. Мне еще рановато быть на таких мероприятиях, но это очень важно для меня. Там будут величайшие дизайнеры и критики мира… Мне очень стыдно, простите.Пелена слез заполняет глаза. Мама обычно не поощряла подобную тягу к элите. В традиции востока принято знать свое место и не соваться к приближенным к небу. Однако, ты живешь в Чайна-тауне, а в Париже. Девушка приподнимает голову, потому что если сейчас капли выбегут на щеки, труды визажистов пойдут к черту. Родители обеспокоенно переглядываются между собой.—?Дорогой,?— жалостливо обращается китаянка к супругу, что не особо доволен ситуацией. В раздумье он чешет густые усы и мысленно мечется из стороны в сторону.—?Думаю, если сам Габриэль Агрест назвал тебя своей музой и впервые за несколько лет явился на свет, от этого прямо зависит твое будущее,?— отец вновь смотрит на жену. —?Иди, дочка, связи в мире искусства решают многое. Мы с мамой рассчитываем на твою ответственность и благоразумие.—?Спасибо, огромное спасибо,?— восклицает радостно Маринетт, обнимая и целуя родителей. —?Все будет хорошо, не беспокойтесь за меня.Она спешит вниз к месту встречи. Одной проблемой меньше. Кончиками пальцев стирает капельки слез на уголках глаз. Вместо роскошного лифта в стиле Art Deco девушка выбирает лестницу. В данный момент с трудом удается держать себя в руках. Да, родители ее отпустили, но вместе с тем это значит провести целую ночь с мужчиной, назвавшей ее идиоткой. В античном понимании этого слова, но тем не менее. И как же объясниться? Она бежит по лестнице, перепрыгивая по несколько ступеней. Массивные кожаные сапоги хоть и с высоким каблуком, но очень широким. По-настоящему груви. А может достаточно немного помолчать. Габриэль довольно чувствителен к молчанию, сразу понимает, что что-то не так. Видя чью-то тень на одном из грядущих лестничных пролетов, Маринетт сбавляет шаг. Все-таки ситец довольно легкий и при прыжке поднимается. Встречаясь с парочкой, что прячется от всей богемы на альтернативном пути, девушка замирает. Блондин с азиаткой отстраняются от поцелуя. Выпученные зеленые глаза юноши устремлены прямо на нее. Все мысли вмиг умолкли. Выдохнуть не получается. Сжав презренно губы, она прячет взгляд и невозмутимо идет дальше. Не быстро. Не медленно. Нет, это не задевает. Просто ничего не произошло. В очередной раз. Просто это очередное ничто. Так. Она машет рукой словно веером у своего лица. Я не ненавижу японцев. Я ненавижу эту самодовольную скотину. Ненавижу, потому что она лучше меня. Успешнее. Она добилась того, чего не смогла добиться я. Пока я носилась с глубокими чувствами, стараясь угодить ему во всем, Кагами просто играла, как и положено. Что бы на это сказал Габриэль? ?Ну, по крайней мере, честно?. Интересно, стал бы он убеждать в обратном?— в ее превосходстве? Выходя к парадному входу, первой в глаза бросается богиня модной журналистики. Одри добродушно машет сияющей на горизонте Маринетт, на что она сразу же торопиться откликнуться. Мари чувствует, будто ее ударили сильно по голове. До слез. Но она слишком гордая, чтобы это признать и смотрит наверх, говоря маме, что совсем не болит. Глупое состояние. Предыдущая проблема была гораздо легче.—?Здравствуйте, Одри, это какой-то ужас, я вообще не понимаю, что делать,?— шепотом тараторит Дюпен-Чен.—?Что делать? Купаться в лучах славы, конечно же,?— хихикает мадам Буржуа. —?Вы выглядели очаровательно, ты так мило тянулась к Габриэл…—?Он назвал меня идиоткой, что делать? —?запинаясь, перебивает Мари с выражением парализующего ужаса на лице. Внутренне убеждая себя, что это действительно важно.Одри одаривает девушку уверенной улыбкой:—?Ты и так знаешь ответ,?— говорит та. —?Пропусти мимо ушей и хорошо повеселись на вечеринке.—?А вы? Вы будете? —?с надеждой спрашивает брюнетка.Модный критик приспускает очки и смотрит по сторонам, пытаясь убедиться в том, что рядом нет определенного человека:—?Нет, еще одной ночи с кислотным поп-артником я не выдержу,?— отвечает журналистка, заметно помрачнев. —?И ты будь осторожнее, продолжай играть. Ты ведь помнишь?—?Да-да, кот ластится, лишь пока голоден,?— повторяет Дюпен-Чен.—?Чудесно, удачи, моя дорогая,?— мадам Буржуа целует школьницу в щечку. Травяные ароматы ее духов приятно щекочут ноздри. Шепотом Мари благодарит ее. Эта женщина такая беззаботная, уверенная в себе и всегда знает, что сказать. Так элементарно. Девушка поражается тому, как та невероятная в искусстве социальных связей. Глядя ей в след, она думает как раз об этом. Парой слов Одри способна зачаровать на спокойствие в душе. Если, конечно, внутри не так все критично.Габриэль решительно покидает лифт и устремляется к выходу, бросив краткое ?пойдем? модели. Послушно она плетется хвостиком за дизайнером, которого не желала даже видеть минут 15 назад. Ничего не произошло. Она будет улыбаться дальше. На улице их ожидает широкая черная американская машина. Роскошный маслкар. На пассажирском сидении уже кто-то сидит. Водитель открывает дверь и Маринетт сразу подходит, но Агрест останавливает ее:—?Нет, ты сядешь посередине,?— твердо говорит он.—?Но это ведь не соответствует правилам этикета,?— возражает Мари.—?Я знаю,?— отрезает мужчина и залазит в авто, следом за ним?— она.Мельком она замечает белоснежные пряди сидящей впереди личности. Сожженные осветлителем или от природы такие тонкие волосы. В зеркале заднего вида видны его черные очки.—?Месье Уорхол? —?из интереса спрашивает она, и к ней оборачивается пассажир.—?Ему сейчас не следует говорить,?— ладонь Габриэля ложится на колено Маринетт, всем станом устремившейся к художнику, который словно рентгеновский аппарат изучает ее, будто изнутри, загадочно улыбается. Неужели те снимки действительно попали к нему?.. Мари пыталась вызвать у себя панику или хотя бы смущение, чтобы перебить это мерзкое ощущение прибитости от собственной ничтожности. В тот момент как-то не получалось даже подумать о том, как ужасно то, что он видел ее голой, и сейчас они впервые встретились. Девушку напрягала эта индифферентность по отношению ко всему. Толстокожесть, которая даже почувствовать что-либо не дает. Бесконечное ожидание того, когда водитель уже прокрутит ключ в замке зажигания и тронется с места. В таком состоянии ей хотелось больше всего притронуться к алкоголю или лечь спать поскорее, чтобы не видеть и не ощущать этого пустого давления.Девушка удивленно посмотрела на модельера:—?Мы кого-то ждем?—?Да, он уже выходит,?— отвечает кутюрье, убирая руку с колена. Она вальяжно перекидывает ногу на ногу. Интересно, это Годар так сильно задерживается, или Жан Поль Сартр старается оттянуть подольше, чтобы окончательно ввести ее в экзистенциальный кризис? Или красавец-актер Ален Делон? Было бы отлично, если бы это оказался кто-то ей ближе по духу. С музыкантами гораздо проще говорить, чем с актерами или современными философами. Мари почти теряет дар речи, когда дверь автомобиля отворяется. Золотоволосый юноша, которого ей не посчастливилось встретить на лестнице. Его ошалевший взгляд о многом говорит, но тот молча садится рядом. Боится ли он, что любимая неродная дочь его отца расскажет всем, что он лижется втихаря с дочерью Кацураги-сан? Или скорее боится того, что об этом узнает отец?—?Едем,?— отрезает Габриэль.Вернувшийся водитель заводит машину. Дюпен-Чен боится смотреть ему в глаза. Уже легче заговорить с Энди Уорхолом впереди на трезвую голову, чем взглянуть на Адриана, который так близко. А ведь Уорхол видел ее голой. Значит ли это, что у них отношения ближе, чем с Адрианом? В самом деле, нет, как бы парадоксально ни звучало. Девушка старается глубоко дышать. Лучше бы она сидела в машине полностью голая в окружении незнакомых представителей богемы, чем сейчас чувствовать жар преющих ладоней Агреста младшего и этот разъедающий взгляд. Когда они уже отъезжают достаточно далеко от заведения, в котором проводился модный показ, Габриэль коротко выпалил:—?Глотай.Видимо, выполнив указание знакомого, художник заговорил:—?Я помню тебя, Маринетт Дюпен-Чен,?— в его голосе чувствуется улыбка. —?В спелом розовом тебе значительно лучше, чем в невнятной пастели.Недоуменно Габриэль смотрит на Мари:—?Вы, разве, знакомы? —?спрашивает он, словно экзаменатор тему самообучения.Школьница хлопая ресницами, невозмутимо переглядывается с кутюрье.—?В определенной степени, да,?— жмурится, надеясь, что авангардист не выдаст их маленький секрет. Это бы вызвало новый приступ дурацкого деспотичного отцовства у модельера.—?Всего лишь разок на созвоне с Буржуа,?— многозначительно ухмыляется Энди, а потом обращается к Агресту старшему:?— Слушай, а сколько?Теперь заметно стал нервничать Габриэль, ловя напряженные взгляды сына. Адриан подозревает отца в употреблении наркотиков уже довольно давно, устраивает обыски, как появляется возможность. Разок попался на горячем, когда полез в кабинет и разбил один из нескольких любимых фотоаппаратов Агреста старшего. С тех пор многие комнаты под замком: спальня, студия, тот самый злосчастный кабинет и библиотека. У Маринетт есть копии всех ключей.—?220,?— отрезав, дизайнер дает небольшой щелбан в плечо Уорхола. —?Тебе все еще не стоит разговаривать.—?Нихуево,?— подмечает художник и умолкает.Звучит напряженный голос Адриана:—?220 чего?—?Долларов за фирменную сумку,?— поясняет Агрест старший, хотя всем в машине понятно, не считая его сына, что это дозировка ЛСД.Неловкая тишина зависает в воздухе. Маринетт догадывается, о чем именно разговаривают люди искусства и, видя, как сжимает губы предмет ее воздыхания, понимая, что что-то явно не так, она начала раньше:—?А разве Кагами не будет на афтер-пати? —?ее тон по-детски непосредственен, не смотря на едва угасающее раздражение. Спасти Габриэля от раскрытия его нелегальных увлечений все же гораздо важнее. Вместе с концом веселой кутежной жизни придет и конец бренду Агрест, богатствам, полезным связям, но юноша еще не понимает этого.—?Нет, хоть она должна была быть,?— рычит под нос Адриан.—?Потому что я был против этого,?— невозмутимо объясняет французский дизайнер. —?Семья Кацураги сильно консервативна, и если бы Кагами принесла слухи об авангардной богеме…—?Она бы ничего не сказала! —?язвит сын. Упоминание его девушки всегда было подобно курению на заправке. На заправке с утечкой газа. Тем не менее, небольшой скандал о том, что ?папа, ты не понимаешь!??— наименьшее зло, которое может случиться в салоне этого проклятого маслкара. Лучше чем рассказы Уорхола про фото Маринетт. Лучше чем доебы Адриана за наркотики.—?Мне плевать,?— отрезает полный спокойствия Габриэль, почувствовавший, что прилив тревоги благополучно пережит и возвращается на безопасный уровень. —?Это могло бы сильно подорвать наше партнерство, а ведь Япония?— один из самых широких потребителей ассортимента высокой моды.—?Кагами бы ничего не сказала,?— повторяет юноша, упершись ногами в сиденье впереди. —?Тебе лишь бы испоганить мне жизнь.Агрест старший переглядывается с Маринетт и театрально закатывает глаза. Девушка едва давит позыв улыбнуться. Воздух в машине стал менее сухим и давящим, его более не пронизывает несусветное напряжение крысиного короля из конфликтов. Маслкар въехал в самый престижный район Парижа, и совсем скоро они смогут покинуть друг друга, разойтись по парам или выбрать одиночество. Авангардист на пассажирском сидении давится со смеху, с его стороны сцена в машине была достойна неплохой комедии. Автомобиль останавливается. Слава Богу. Наконец-то, блять, останавливается. Адриан выходит из машины и, поймав на себе грозный взгляд отца, придерживает Маринетт дверь. Данный жест в любой другой ситуации грел бы девушке сердце. Не сейчас. Не потому, что Габриэль заставил. Группа людей заходит на территорию резиденции. В доме уже горит свет и доносится громкая музыка. Высокие ворота со скрипом закрываются.—?Я хочу поговорить с тобой, Маринетт,?— неспокойно выдавливает Адриан. Одноклассница нервно сглатывает и покорно следует за юношей. Ей уже начинали надоедать перипетии судьбы, что ожидают на каждом шагу. Не помешало бы сначала как-то усмирить пыл и привести эмоциональное состояние в порядок. Тем не менее, девушка терпеливо молчит, готовясь к очередному избеганию темы наркотиков. Габриэль точно не будет возражать.—?Возвращайтесь поскорее, голубки! —?бросает в спину Уорхол, которого тоже ожидает напряженная беседа про необходимость цензуры.Теплый весенний вечер. В воздухе витают ароматы озона. Высокая ограда не подпускает лишних глаз. Пара идет к саду, основным объектом которого является памятник матери. Глядя на облик бывшей музы Габриэля, Мари чувствует себя не в своей тарелке, будто исполняя чужую роль. Хотя вряд ли они были похожи с матерью Адриана. Агрест точно не забирал ее со школы в свое время на роскошном автомобиле и не давал списки литературы. Юноша садится на каменную скамью, стараясь занимать как можно меньше места, непривычно скованно. Он будто боялся даже посмотреть на Маринетт, словно в его голове кипели мысли, что не хотелось сопоставлять с ней. Девушка не сразу рискует присоединиться. Буйные листья плюща красиво обвивают высокий забор. Свет окон тускло освещает небольшую площадку рядом с монументом Эмилии, не мешая видеть звезды.—?Знаешь, Маринетт, я не понимаю, чем я заслужил такую ненависть с твоей стороны,?— сжал плечи блондин, потупив выразительные глаза в никуда. Дюпен-Чен не сразу осознала смысл сказанного, словно оно не смогло пробить дымку отстраненности и желания завершить этот вечер как можно быстрее. Ранее она воспринимала каждую встречу с Адрианом, как шанс признаться, начать призрачные отношения, на которые, кажется, даже глупо надеяться. Мечты о счастливом будущем отдались настолько от воплощения, что забавно вспоминать моменты оптимизма. Чем заслужил ненависть? Разве ненависть? Это просто тупая боль, будто удар под дых. Так или иначе, его хочется избежать. Однако до ненависти далеко. Даже надежда все еще теплится сильно глубоко, именно она и подпитывает боль. —?Ты с таким презрением смотрела на меня на лестнице, мне даже показалось, что ты желаешь мне смерти. Почему? Что я тебе сделал?Школьница берется за голову, не зная, что сказать. Он точно отвергнет ее, стоит заговорить о чувствах. С другой стороны, в его сознании вырисовывается отвратительная картина. После всего пережитого за вечер накала объяснять что-то, распинаться было довольно трудно. Мозг перешел в полу спящее состояние, что ограждает от любой здравой попытки обратиться к чувствам и хотя бы со стороны эмоций заговорить. Однако хотя бы из приличия нужно опровергнуть сказанное:—?Я… —?запинается вновь Мари, сильно бьет себя по руке, чтобы немного приблизиться к адекватному состоянию, продолжает:?— Я не ненавижу тебя.—?Еще в машине ты начала говорить о Кагами, хоть и знаешь, что при отце не стоит о таком говорить, я же просил сотню раз,?— сразу же загорелся возмущением Адриан. —?Кажется, я чем-то тебя задел, чем же?Маринетт тяжело дышит, понимая, что теряет даже малейшие намеки на душевное равновесие. Какой смысл спрашивать это все? Чего он хочет добиться? Если действительно его озадачил вопрос, чем же он задел Мари, и что стало с их общением, достаточно просто открыть глаза и буквально на пару секунд задуматься, чтобы найти ответ. Виной этой отдаленности ожидание очередного удара и попытка увернуться. Игнорирование любых проявлений чувств. Постоянные отнекивания. Пренебрежение. Это неловкое и мерзкое притворство.—?Все в порядке,?— сдавленным голосом отвечает девушка. —?Просто я переживала из-за разговора с одним человеком. Это не касается тебя. Никоим образом.—?Но разговор в машине… —?настаивает парень, продолжая лезть в дела, которые никоим образом касаться его не должны.Панически школьница отворачивается. Говорить со спины гораздо легче. Она не достигла того высокого мастерства самообладания, чтобы показывает свое искривленное готовностью плакать от собственной ничтожности лицо. Ей хотелось прекратить эту сцену, чувствовалось, что еще немного и происходящее обретет неизбежно критические обороты.—?Я не привыкла видеть тебя без Кагами,?— произносит она слова, от которых очень больно. —?Поэтому просто поинтересовалась нейтрально, я не хотела наговорить лишнего. Прости.—?Я не верю тебе,?— отвечает сухо Адриан в привычно-капризной мальчишеской манере, и та слышит шаги позади себя. —?Ты становишься похожа на моего отца. Немногословно лжешь, думаешь, что я, дурак, ничего не понимаю.А ведь в его словах есть смысл. Раннее Мари и представить не могла, что станет врать Адриану о том, чем тот так сильно озадачен, о том, что, с его точки зрения, рушит семью изнутри. Однако нет, именно благодаря ей, он стал свободнее?— Габриэль разрешил ему самостоятельно решать, какие секции тот хочет посещать, гулять с друзьями и, по правде говоря, нет никаких запретов в их отношениях с Кагами. Его отец действительно стал относиться к вопросам воспитания зрело, не стремясь во всем ограничивать. Тем не менее, Адриан не желает всего этого замечать. Маринетт не знает, что ему ответить.—?Я просто не буду говорить больше о Кагами, ладно? —?безучастно предлагает девушка.—?Ты просто хочешь, чтобы я отстал,?— поникает вновь юноша. —?Ладно, хорошо, я думал, мы друзья, Маринетт.Черт дери. Мари закрывает глаза и пытается увидеть Нуара. Глупые манипулятивные фразы продолжают въедаться в клочки грез о приятном романтичном променаде, словно тонкая бумага в бурных волнах. Дюпен-Чен отворачивается от мыслей о том, что всегда мечтала о таком вечере, когда в тишине и приглушенном свете Адриан бы вслушивался в каждое сказанное ей слово, в полном отрыве от кого-либо. Как и любая девушка ее возраста, она мечтала о красивых нарядах и нежных моментах, как в любимых романах. Однако сам образ этой фантазии рушится. Она сжимает кулаки в напряжении и крепче жмурится, не желая отпускать хотя бы этот хрупкий концепт, что долгое время был тем самым зеленым светом надежды.—?Прекрати это, ты ведешь себя, как капризная девка,?— говорит она в непривычном для себя грубом тоне. —?Что ты хочешь от меня услышать? Я могу извиниться, могу пообещать что-то больше не делать. Я объяснилась, чего ты хочешь? Еще оправданий или что? Обещаний того, что твой отец не узнает? Он не узнает. Да, я видела нечто случайно. Да, это неприятно.—?Неприятно? —?удивленно переспрашивает Адриан.—?Я ненавижу встречать подобное на своем пути,?— Маринетт почти переходит на крик. —?Терпеть это не могу. Чье-то счастье. То, что кому-то повезло гораздо более чем мне. Точнее не совсем так. Мне кажется, что когда ты страдаешь от одиночества каждый день, вполне естественно начать ненавидеть проявления любви. Да, это неприятно. Ты говоришь о дружбе, но не видишь даже банально этого. Ты можешь спросить как дела на перемене, но тебе плевать как у меня дела. И когда раз в месяц соглашаешься погулять, то даже не замечаешь, как я ухожу. Тебе плевать на мое одиночество. Тебе плевать на меня. Ты все время говоришь, что это не так, но почему же тогда ты даже не можешь элементарно посмотреть на свои действия?На щеках ощущается влага. Мари открывает глаза и едва решается обернуться. Кончиками пальцев задевает капли слез и замечает черные следы туши. Она видит полное недоумение на лице предмета ее воздыхания. Только сейчас до нее доходит смысл сказанного. Дрожь расходится по всему телу. Нет. Это не то, что я имела в виду. Нет.—?Это… —?нарушает молчание парень. —?Это ужасно. Ты так долго копила в себе это, почему ты не говорила раньше?.. Хотя не стоит, я наверно понимаю. Я отвратителен, не заслуживаю твоего прощения.Юноша отрешенно уходит. Стук каблуков классических туфель раздается по аккуратно уложенным плитам. Девушка нервно мечется из стороны в сторону, понимая, что накал превысил предыдущие рекорды. Любое слово может все испортить, особенно правдивое, если, конечно, сможет пробиться сквозь устоявшийся концепт ситуации в его голове. Длинные ногти впиваются в ладонь. Нельзя просто смотреть и молчать. Глубоко вздохнув, Маринетт кричит в след:—?Пожалуйста, остановись! Твой отец меня убьет, если я окончательно испорчу макияж! Позволь мне договорить! —?в ответ Адриан оборачивается, и от этого невыносимого напряжения Мари окончательно теряет голову:?— Я не хочу терять тебя… Точнее наше общение. Я-я,?— она ощутила вмиг невероятную потерянность, оторванность от реальности. Происходящее стало не больше чем фантазией, дымкой реалистичного сна. —?Мне просто не хватает внимания.Агрест горько улыбается:—?Внимания? Ты ведь новая муза моего отца…—?Только твоего внимания,?— отрезает Маринетт, и реакция юноши ее окончательно убивает.Она не может терпеть очередное удивленное лицо. Девушка, почти теряя сознание, просто ни с того ни с сего убегает в поместье. Она не в силах больше выносить эти сентиментальные глупости, что рушат даже намеки на мечты. Надо выпить. Много выпить. Очень много выпить. Уже в доме с бокалом в трясущейся, будто после кокаинового марафона руке, она вспоминает, что не поправила себя, оставила его стоять с выпученными глазами. Все! Пиши пропало. Переполненный зал людей, в котором стало, на удивление, комфортно. Стиль Арт Деко, который казался ей Адом, вмиг приобрел атмосферу теплого Олимпа, где боги необъяснимо рады людям. Играет громкая музыка. Ненавистная Laisse tomber les filles звучит в этот момент даже как-то весело. Маринетт смотрим по сторонам, не глядя, наклоняя к устам бокал. Кто-то отнимает спиртное.—?Я, конечно, понимаю, что Уорхол не оценил твой наряд, но это не повод заливать его виски,?— слышится теплый голос Габриэля, неведомым образом материализовшегося прямо под носом.—?Я налила виски в бокал для вина? —?спрашивает дрожащим голосом Дюпен-Чен. Пусть эта трагедия будет самой ужасной за этот вечер.—?Да,?— отвечает модельер, протягивая бутылку мартини. —?Может, я и не знаю, идут ли тебе пастельные тона, но виски точно не к лицу.Мари не слышит, что он говорит, и ничего не видит, слишком сильно погрузившись в себя. Какой позор! Какой ужас… Она чувствует на своих губах стеклянное горлышко бутылки. Школьница жадно поглощает сладкий напиток, будто это ее спасательный круг в открытом океане. Что-то подсказывало, что настолько сильные эмоциональные потрясения способны пошатнуть психику. Маринетт осознавала, насколько бестолковые чувства испытывает, что стоило бы забыть об Адриане, но зависимость от самого лишь наличия этой любви зашла так далеко, что без нее, казалось, ее личность расколется и восстановить хотя бы часть будет невозможным. Девушка прекрасно понимала, к какому сильному опустошению приведет отказ, но самое ужасное?— она прекрасно понимала, что это неизбежно.—?Я не буду спрашивать, что случилось,?— отбирая бутылку, говорит Габриэль. Наконец-то выйдя из состояния некого транса, она увидела хозяина дома. —?Иди за мной.За ручку плетясь за Агрестом сквозь толпы людей, что словно и не замечают зачинщика вечеринки, Дюпен-Чен убеждает себя, что эта вся неудобная волокита произошла только в ее голове. Проскальзывая в потоках незнакомцев, темных коридоров и своего забытья, модель едва понимает, где они. Падая по инерции от толчка на неизвестную кровать, девушка мельком замечает открытый второй этаж. Теперь она знает, что это за комната.—?Что вы делаете? Почему мы в комнате Адриана? —?спрашивает та, когда тело неоднозначно Габриэля нависает над ней. Потом ощущает касания на своем лице.—?Я не знаю, чем ты занималась, но тушь потекла,?— отвечает дизайнер, аккуратно нанося тональный крем на пересохшие от слез щеки. Конечно же, все он прекрасно знал, не дурак же, но как всегда предпочитал оставлять подобные моменты приватными для Маринетт, из приличия что ли. —?Я не хочу, чтобы моя муза являлась на люди в небрежном виде.—?Почему здесь? —?повторяет школьница. Он часто обращался к таким поверхностным вопросам, как внешность, чтобы сбавить напряжение, стараясь перевести внимание на другой предмет, но в данный момент мужчина понимал, что рефлексия слишком глубока. Маринетт постепенно входила в тот возраст, когда слова не способны повлиять на психологическое состояние, или же это просто влияние Адриана.—?Потому что если бы я тебя потащил в свою спальню, это было бы странно,?— поясняет тот, доставая тушь.—?А в спальню сына не странно?Агрест тяжело вздыхает:—?Тебе обязательно нудить, а? Открой глаза,?— он бережно проводит кисточкой вверх по направлению роста ресниц. —?Спасибо тебе, что перевела тему разговора. Я не знаю, в кого мой сын такой. Наверно, в свою покойную мать. Такой straight edge, что пиздец, это переходит все мыслимые и немыслимые границы. Он может и в полицию звонить. Вообще не думает о последствиях.Да, это похоже на Адриана. Он дурак. Недальновидный импульсивный кретин. Закончив корректировку макияжа, мужчина ложится рядом, без каких-либо жестов чрезмерной близости. Мари переключается с потолка на хозяина. Тот выглядит значительно расслабленнее чем обычно. Неужели сменил кокаин на алкоголь? Нет, вроде в более-менее здравом рассудке. За три месяца их знакомства школьница узнала очень многое о мире психотропных веществ. Это было неотъемлемой частью взрослой реальности искусного мира. Дюпен-Чен, к превеликому удивлению творца, не имела груза предубеждений насчет этого. Ни разу не заикнулась о том, что это отвратительно и нужно завязывать. Не ставит ультиматумов. Употребление наркотиков стало довольно распространенным явлением. Даже влюбленный в нее одноклассник Натаниэль однажды пришел в школу, и его поведение было очень непривычным. Он на коленях умолял ее сесть с ним за одной партой, словно от этого зависела его жизнь. Когда Ната вызвали на уроке географии, тот чуть не разрыдался, сказав, что не готов. Да, он, конечно, довольно чувственный юноша, но нельзя сказать, что успеваемость когда-либо настолько его беспокоила. Он раскрыл секрет своего поведения на перемене третьей?— его так и не отпустило от ЛСД после первой дегустации ночью. С тех пор юноша перестал преследовать Мари, постоянно смотреть на нее на уроках, но появилась довольно странная привычка: тот все время что-то бормотал, и это были разговоры с собой, диалоги, которым не суждено случиться в жизни. Дюпен-Чен избегала воспоминаний об этом, ведь именно она сделала то, что с ней же делает Адриан.Модельер внимательно рассматривает женские руки?— тонкие, бледные усеянные шрамами от ожогов противнем. Этим ладоням был известен труд, хоть они и такие крохотные и непригодные к нему. Она совершенно не похожа на его жену или очередную попытку ее заменить. Когда тот объявил, что за три дня отходов после психоделиков создал целую коллекцию одежды, Маринетт просто поддержала его, не начала рассказывать, как некоторые, о деградации, о том, что все труды?— бред наркомана и не являют никакой ценности. Может, правда в обратном, но впервые за долгое время Агрест чувствовал себя счастливым, будто вновь у него есть семья. Связующим звеном между ним и сыном была его покойная супруга, поэтому после ее ухода образовалась пропасть. Да, Адриан очень радуется, когда у отца находится время для совместного досуга, но Габриэлю некомфортно?— эти потуги придумать повседневное занятие, которое не рассорит их лишь больше. Для совместных арт-проектов он находил своего сына туповатым?— ну нет у него креативной жилки, он не умеет вкладывать больший смысл или просто создать что-то выше уровня ширпотреба.—?Вы совсем не похожи на Адриана,?— будто прочитала его мысли Маринетт. —?Меня удивляет то, насколько разными могут быть сын и отец.—?Разными? —?переспрашивает Агрест, делая вид, что не понимает, хотя он отлично проговорил эти различия в своей голове только что.Мари приподнимается на локтях и несколько мгновений концентрируется на ответе. Тот видел в одном лишь ее нервно сморщенном носике все титанические усилия не сказать что-либо оскорбительное. Забавно, что по ее мнению она способна задеть его, пребывая в таком плачевном состоянии.—?Он просто… —?девушка некоторое время не может подобрать нужное слово. —?Идиот.—?В античном понимании? —?повседневно уточняет тот, не выражая никакой обиды.—?Да,?— кивает школьница, переходя в сидячее положение. Устало горбится, опираясь о колени, что сильно высоко из-за высоких платформ. —?Он закрылся в себе, не видит ничего вокруг. Никого. Не знаю, может, мне не стоит об этом говорить. Я чувствую себя такой дурой из-за этого всего. Временами мне кажется, что все его поведение?— это пассивно-агрессивные намеки, и устаю как-то отгонять эти мысли. Я не понимаю его совершенно. Стараюсь, но не могу.Габриэль встает с кровати и кладет в карман пиджака косметику.—?Я тоже,?— коротко говорит он. —?Но ты и не обязана понимать. В отличие от меня.Дюпен-Чен проверяет свое платье на предмет наличия пятен. Слишком много времени она уделяет тому, что вряд ли когда-нибудь поймет. Мужчины. Ведь совсем не обязательно, если ты не в мире с самим собой, беспокоить насчет этого других. Эгоистично. Инфантильно. Он сам построил себе ложные представления о ней, придумал какую-то ненависть, избегает из-за этих же выдумок. Это казалось такой дикостью.—?Если хочешь действительно путный совет: не заводи детей с мужчиной, который еще мал для этого, Маринетт,?— произнес он пересохшим голосом. —?Это была главная ошибка Эмили?— то, что она надеялась, что мне просто нужно привыкнуть и все будет хорошо, но дети и котята?— разные вещи. Все, что я чувствую по отношению к Адриану,?— это вина и сожаление. Вину за то, что я не стал отцом, как предполагалось в сказочных представлениях его матери, а сожаление за то, что он родился. Тебе наверно совсем неприятно слышать подобное о своем возлюбленном.Затянулась напряженная пауза. Облизывая губы в поисках лучшей фразы оправдывающей спонтанное излияние души, модельер застыл на месте в ожидании того, что скоро появится дополнение, которое завершит это неловкое молчание.—?Нет, я понимаю, о чем вы,?— перебила мысленный поток девушка. —?Все замечают, что только сейчас вы начинаете принимать отцовство, но не по отношению к Адриану, а ко мне.Габриэль едва смутился. Все было в точности так, как она сказала, только неужели это и вправду все замечают?—?Да, ты мне, правда, гораздо ближе,?— неспешно процедил тот, будто не хотел этого. —?Ты относишься ко мне с пониманием, слышишь, что я говорю, не устраиваешь постоянные глупые выходки, чтобы привлечь внимание. А в чем проблема? Разве это так заметно?—?Разве что Адриану,?— с улыбкой произнесла та. —?Он очень ревнует вас ко мне.А хотелось бы наоборот. Агрест чувствовал тот остаток фразы, оставшийся за пределами ее уст. Это вновь кое-что личное, что должно высохнуть в тишине, чему нужно позволить стать исключительно персональной вещью.—?Есть столько вещей только наших с тобой,?— говорит кутюрье, обернувшись к девушке. —?Я бы позволял ему садиться в машину, когда забираю тебя со школы, но мы бы не смогли говорить так откровенно, как, к примеру, сейчас. Я пригласил его в мастерскую, если бы от него был толк, и он бы не лез со своими четкими банальными представлениями в мою работу. Я бы рассказывал ему о литературе, если бы тот не отмахивался от каждой моей рекомендации. Я понимаю, что должен быть отцом, понимать его, но…Он пожимает плечами, не зная, какое оправдание этому может быть. Он может. Вполне может. Он знает как, помня своего отца и их частый совместный досуг. Неужели он просто цинично не хочет быть отцом? Каждое обвинение в сторону Адриана врезалось в то, что Габриэль, его родитель, ответственен за его поведение.—?Легко любить детей, которых не воспитываешь,?— сказала вдруг Маринетт, расстегивая массивные сапоги. Бросает их куда-то в сторону.Лаконично и предельно четко. В этом и кроется ответ. Адриан был его сыном, он постоянно находился рядом, позволяя себе вести себя, как просто ребенок. Он?— не чужая девушка, которая однажды появилась на пороге дома с коробкой конфет, неумело, но старательно, скрывающая остатки детскости в себе. Жизнь, к которой он приобщает эту скромную гостью, для нее непривычна. Каждый шаг ей навстречу Мари делает осторожно. В то время как для Адриана это повседневность.Агрест видит, как поникши, девушка склоняет голову, не боясь показать настоящие чувства?— то, как, в самом деле, ее изнурил этот отвратительный вечер.—?Тебя что-то гложет? —?все еще пытаясь оставлять ее видимые переживания в границах ее личности, невозмутимо спрашивает Габриэль, отходя к панорамному окну.—?Да, но Адриан просил не говорить об этом,?— девушку этот секрет совершенно не волнует, по правде говоря. Конечно, с точки зрения морали она понимает, что если любит человека, то должна дорожить просьбами, не создавать проблем, но почему он продолжает создавать их ей? Публично пренебрегая. Срывая планы. Заставляя чувствовать себя дерьмово каждый чертов день. Она сомневается в том, что любит его. Ей трудно вспомнить последний раз, когда эти чувства принесли что-то кроме боли. Слишком поздно любить. Уже ничего не получится.—?Небось, что-то связанное с Кагами? —?спрашивает модельер, оборачиваясь к девушке. Та коротко кивает. —?Та когда же он поймет, что мне плевать. Я не его мать. Он может хоть на Фабрику Уорхола с ней прийти и потрахаться на просевшем матрасе, мне плевать, лишь бы об этом не узнала ее семья. Этот дебил никак понять не хочет, что до их страны сексуальная революция немного не доходит, что для этого у них сначала женятся, а если с белым мужчиной! К белым мужчинам там относятся как к похотливым свиньям.Мари недоумевает.—?Ну, у европейцев такого острого отношения к азиатам нет, представь себя француженку с чернокожим. Да, к этому относятся именно так. Никто не запрещает на законодательном уровне, но осуждение есть,?— Агрест делает долгую смысловую паузу, и заканчивает мысль:?— Я понимаю, что он просто одичал. Я понял, что эта проблема такая острая лишь недавно. Минимум минус 30% от мировых продаж, если Кацураги-сан узнает о чем-то интимном. Поэтому я начал отпускать его гулять, встречаться, с кем он хочет, даже приводить друзей. Пусть найдет кого-нибудь еще.—?Но он ведь может сделать ей предложение,?— безучастно подмечает Мари.—?Я против этого, Кацураги-сан тоже, это опорочит честь их семьи,?— объясняет дизайнер. —?Опорочит и что? Тоже самое?— минус 30% минимум. Так что, Маринетт, можешь не переживать. Ни до чего серьезного не дойдет.Школьница хочет возразить, но на ум ничего не приходит. Она босиком ступает на холодный паркет. Одна значительная проблема исчезла. Соперницы больше нет. Не может же быть все так просто? Отношения между ними обоими достигли критичной точки?— он утратил какой-либо интерес. Маринетт не представляет никакой ценности для Адриана. Девушка подходит к мужчине в элегантном костюме и взору открывается панорамный вид. Яркая полная луна освещает город. В домах, один за другим, постепенно гаснет свет. Меланхоличная. Чарующая ночь. Еще один шаг ближе. Что-то падает на пол. Мари поднимает выпавшую спичку из декольте. Габриэль следит за каждым движением. Волшебно. Что-то ей подсказывало, что сегодняшний день станет поворотным моментом в ее жизни.Доносится скрип двери. Пара резко оборачивается.—?Агрест, я как раз тебя ищу, этот мелкий мусор, блять… —?в комнату врывается рычащий Уорхол. —?Он меня шифрует. Еще немного, и я поймаю бед.—?Мусор? —?робко переспрашивает девушка. Его вторжение было таким внезапным и сбивающим с толку.—?Потом объясню,?— мельком роняет мужчина, подходя к незваному гостю. —?Ну и что ему от тебя понадобилось?—?Он искал девушку, а потом переключился на меня, стал расспрашивать о том… о разном,?— постоянно оглядываясь, поясняет художник, панически закрывает дверь. —?О том, что такое 220.Маринетт напугано переглянулась с Агрестом.—?Нет, я не хочу сейчас с ним видеться,?— ответила та на немой вопрос.—?Предлагаю спрятаться,?— Габриэль успокаивающе гладит знакомого по плечу. —?К примеру, в библиотеку. Вряд ли он соберется читать сейчас, так ведь? Какой полицейский будет искать наркоманов в библиотеке?—?Умно,?— соглашается Уорхол, непонятно куда бредя, рассматривает полоток, второй этаж комнаты. Он изучал пространство вокруг, будто дикий зверь, попавший в дом?— пригибаясь, оглядываясь. Спотыкается об брошенные сапоги. Смеясь, напевает известную песню Нэнси Синатры.These boots are made for walkin’, and that’s just what they’ll do…Маринетт рывком преодолевает огромное расстояние и забирает предмет гардероба. Художник внимательно уставился на ее лицо. Она ответила тем же. Он казался ей пришельцем из другого мира, принесшим кардинально другую атмосферу в тихую уединенную компанию.—?Какие убогие очки,?— говорит Мари, видя свой силуэт в черных квадратных стеклах.Тот незамедлительно отвечает:—?Есть такое, я их нашел в прихожей Агреста,?— плавным движением выходец из семьи иммигрантов из Словакии дает девушке щелбан. Та отворачивается с характерным ?ой?.Габриэль уходит, и за ним следуют гости. Они идут по мрачному неосвещенному коридору в место, где их не будут беспокоить. Ощущение холодного мрамора под босыми, уставшими от стягивающих конструкций, ногами кажется даме непередаваемым удовольствием. Скрип ключа в замочной скважине. Холодный камень сменяется мягким ковром. Щелчок выключателя. Агрест запирает дверь изнутри. Первым делом Уорхол бежит к окну и завешивает плотными шторами. На самом деле это был тот самый злосчастный кабинет, в котором Адриан разбил фотоаппарат. Там был проход в тайную гардеробную, в которой хранились наброски и экземпляры недавнего совместного проекта.—?Маринетт,?— обращается дизайнер, решительно рыща по полкам в поисках чего-то определенного. —?Не хочешь попробовать марихуану?Она догадывалась, что до этого дойдет. Вроде на вечеринках богемы вещества?— почти как дресс-код. Школьница оглядывается, будто в поисках ответа, стоит ли. Агрест уже давно рассказал о классификации наркотиков и о том, чего стоит опасаться. Самое страшное?— сильные негативные эмоции могут испортить все. Хотя разве Леди Баг после долгих месяцев борьбы с Бражником не научилась настраиваться на хорошее? Даже сейчас Мари не могла сказать, что испытывает приступ гнева или невыносимой грусти, хотя должна была в связи с последними событиями. Ей было просто спокойно и меланхолично, со странными перебоями в сторону того, что хотелось что-то изменить в своей жизни.—?Наверно, хочу,?— отвечает девушка, и Габриэль мечется по комнате в поисках необходимых инструментов. Дюпен-Чен замечает, что чувствует перед известным модельером гораздо меньше страха, чем перед Адрианом. Та черт дери, даже незнакомый обдолбанный американец, что разлегся на ковре и бубнит что-то потолку, вызывает меньше опасения, чем просто какой-то несчастный мальчишка. От компании взрослых мужчин Мари знает чего ожидать, а от подростка?— нет. Гладкая холодная металлическая трубка касается ее губ, девушка помогает придержать ее. Чирк спички.—?Вдыхай.Девушка вбирает как можно больше дыма в себя и закономерно тяжело закашливается. Легкие раздирает. Глаза слезятся, но эффект пошел. Надо дойти до пика. Щелкает пальцами, прося еще. Габриэль снова зажигает спичку. Еще. Одну за другой. Спустя уничтоженную банку Дюпен-Чен останавливается. Допустим, пока что хватит. Веки становятся тяжелее. Тело как-то само оскользает с кожаной софы вниз?— к ковру. Модельер, вооруженный полароидом, занимает освободившееся место. Яркая вспышка, которую тот забыл выключить.—?Та какого хуя, Агрест? —?дергается Уорхол, будто рак в кипятке. —?Где эти чертовы очки?—?Ладно, все, я выключил,?— пытается его успокоить тот.Мари ложится на бок, смущенно поправляет юбку. Да, это всего лишь тело, но ей не особо хочется демонстрировать его при каждом неудобном случае. Она зацепляет художника, оттягивая ситцевую ткань вниз.—?Ты похожа на моль в этом платье,?— подмечает тот странным недо-раздраженным тоном.—?А может ты? —?отвечает девушка бледному беловолосому мужчине.—?А может я и есть моль,?— задумчиво проговаривает славянин. Маринетт мило хихикает. —?Сойдемся, что я больше напоминаю моль. Тогда ты?— выцветшие обои в доме престарелых.—?Почему в доме престарелых? —?интересуется она.—?Не знаю, но сойдемся на том, что без одежды ты выглядишь лучше.—?Может, хватит? —?в разговор вмешивается неоднократно униженный кутюрье. Оба недоуменно на него посмотрели. Щелчок полароида. Еще один снимок на кожаном сидении.—?Слушай, курни немного и дай мне подводку, я видел, у тебя в кармане есть,?— Уорхол раздает бестактные указания, и, к превеликому удивлению Маринетт, Агрест их выполняет.Блондин забивает еще травы в трубку, невзначай наблюдая, как авангардист пытается пристроиться поудобнее рядом с его музой.—?Что ты делаешь? —?спрашивает холодно модельер.—?Я хочу… Хочу порисовать,?— повседневно отвечает Энди. Следующий его жест едва ли обескураживает хозяина дома?— он задирает ткань юбки еще выше, демонстративно предъявляя, что не касается кожи руками. Раскручивает кисточку жидкой подводки и начинает рисовать прямо на ноге. Сначала абстрактные узоры, потом они приобретают форму бабочки.—?Щекотно,?— невзначай мямлит, заинтересованная процессом школьница.—?Смотрела фильм ?Я люблю тебя Элис Б. Токлас?? —?спрашивает одна из главнейших персон сегодняшней богемной тусовки.—?Нет,?— качает головой Маринетт.—?Там у главной героини было такое тату,?— поясняет Уорхол. —?Я не создаю ничего нового, и мне это нравится. Агрест, не мог бы ты подержать свою музу?Так и не поняв зачем (тот предположил, что для более удобного рисования) Габриэль становится на колени рядом с девушкой, простирает руки, приглашая в свои объятия. Женское тело ощущается таким тяжелым, нет сил его держать. Дюпен-Чен устраивается на коленях творца. Такая крохотная. Большие тонкие руки придерживают азиатскую талию. На пальцах он чувствует ее тяжелое сердцебиение, словно гром. Авангардист шипит, глядя на происходящее широкими незрячими зрачками.—?Приподними ножку,?— просит Уорхол, и Агрест вынужденно ставит школьницу в довольно вызывающую позу. Щелчки камеры запечатлеют фрагменты тел, но не задевают лица.—?А дальше рисовать ты не собираешься? —?недоумевает модельер.—?Нет, ты что? Я ж в этом состоянии не смогу скопировать, а разнообразие?— такая вульгарщина, доказательство человеческого несовершенства,?— отвечает Энди, размахивая снимками. Останавливается и сухо говорит, сверля взглядом несчастную девчушку:?— Я бы хотел снять порно с тобой, Маринетт.Девушка краснеет. Без понятия, что говорить в подобной ситуации, и так происходит с каждой его репликой. Мари напряженно думает пару секунд, а потом, как правило, выдает что-то, подстраиваясь под абсурд первой реплики. Сейчас же эта американская фамильярность переходит Рубикон. Сводит ноги вместе и опускает вниз. Все затихло. Пространство прошито нитями статического электричества.—?Нет,?— она нарушает одну из главных догм своей семьи?— нельзя перечить тем, кто выше тебя по сословию.—?Почему? —?спрашивает Уорхол, подводя камеру почти впритык. Приподнимается на коленях выше и делает снимок сверху вниз.—?Я берегу свое тело для определенного человека,?— отвечает Мари, отворачиваясь от всепроникающего объектива. Снимок улетает куда-то за спину художника. Вешает фотоаппарат на шею, лениво потягивается.—?Правда? Было бы величайшей катастрофой, если бы кто-нибудь отнял у тебя это,?— комментирует американец, ложится на бок и смотрит сквозь квадратную линзу камеры в лицо Дюпен-Чен. —?Катастрофа общечеловеческого масштаба. Элементарная. Всепоглощающая. Такая монотонная, как бездомный в картонной коробке.—?Что? —?недоумевает школьница.—?Ну, знаешь, все восклицают в одно рыло ?Как же он несчастен?, закрывают глаза и проходят мимо,?— поясняет Уорхол. Маринетт спешит слезть с коленей Агреста после сказанного. —?Меня обескураживает эта не дающая покоя безразличность. Это так трагично.—?Ты опять начинаешь претенциозно выражаться? —?Габриэль закатывает глаза—?А ты попробуй под такими габаритами ЛСД по-людски излагать мысли, мудила.Претензии перерастают в очередные перепалки с американцем. Девушка, лежа на спине, изучает потолок. Художник все это время мешал ей сконцентрироваться на чувствах и понять действие легкого наркотика. Разговоры смешиваются в монотонное шипение, приглушенное где-то далеко. Мари чувствовала себя в огромном аквариуме. Ящерицей. Теплые лучи лампы солнцем падают на кожу, растекаются лесным мхом. Блаженно. Ничего не существует. Ничто не значимо. Этот момент в замедленной съемке бежит в вечность вместе с мыслями. Из чувств только умиротворение. Девушка сливается с ковром. Постепенно засыпает.—?Тебе как? —?лицо Габриэля появляется в обзоре.—?Мне хорошо,?— отвечает Мари.—?Можешь надеть эти чудесные сапоги, пожалуйста? —?теперь безупречный вид потолка порочит Уорхол.—?Ну, нет,?— мямлит француженка, отворачиваясь.—?Тогда, можно я заберу их себе, Габрикинс? —?скулит авангардист.—?Ты и мертвого заебешь, Энди.Доносятся восторженные возгласы о том, какие шикарные высокие каблуки и мягкая рыжая кожа. Маринетт не надела бы их в повседневной жизни, как и это слишком короткое платье. Однако Габриэль настаивает на большем внимании к внешнему виду. Безусловно, он прав. Если решаешь стать на путь взрослой жизни, идти в женственность нужно до конца. Тем не менее, растянутый свитер, джинсы клеш и непримечательный пиджак являлись основными предметами ежедневного гардероба. Каблуки? У нее и без них все из рук валится. Постоянно думать о гравитации утомительно. Еще и по брусчатым дорогам столицы… Если Уорхолу нравится, пусть сам их носит. Вряд ли у него 36 размер, плевать, надо?— пусть забирает. Подход Одри к выбору наряда Маринетт импонировал больше: она, как женщина, понимала, что красиво одеться?— полбеды, нужно еще и удобно. Габриэля заботит, в первую очередь, стиль. Наверно, его задевает такое отношение к подаркам.Невероятно осознавать это, но вместо мата и придирок слышится культурная дискуссия. Забавно, что она родилась из низменного.Отрицаешь свежую институциональную теорию искусства? Она взросла из окружающих нас реалий. Можешь рассказать детишкам из колледжа о том, что эстетика важнее признания. Гаражным группам из забитых интеллигентов, студентов философского факультета. Думаешь, лет через 10 кто-нибудь вспомнит об их трудах?Ну, а что вспомнят, Энди? Бумажные коробки для доставки? Художественную инсталляцию в виде сортира посреди выставочного зала? Банки супа? Может быть, за счет абсурда и эпатажа это вспомнят, но ведь это не являет эстетической ценности? Это не вызывает эмоций, точнее осознанного глубокого душевного отклика. Это просто несуразно.Абсурд не играет особой роли. Балом правят богатые и влиятельные. Продаются не банки супа?— продается имя, бренд. Если бы неизвестный пытался выставить в роли искусства обычные коробки Brillo, его бы сочли просто сумасшедшим.Это банальная эксплуатация культуры потребления. Апелляция к низменному.А ты разве не делаешь то же самое? Продаешь втридорога какое-то шмотье придуркам, которых интересует, в первую очередь, бирка.Это, по крайней мере, не массовая культура.Ты так сильно печешься по поводу содержимого карманов своей аудитории и гордо заявляешь: ?Нет, искусство определяется сутью?. Аж противно. Не все оперируют серебряными приборами за столом, не все могут себе позволить еду, и это не делает их мусором. Я вижу, что ты собираешься снова начать говорить про коммунизм. Заткнись, это совершенно не о том. Я говорю о человеческом отношении и твоих двойных стандартах, Агрест. Если бы тебя волновало развитие искусства талантливыми людьми, ты бы не упахивал до смерти в своих многоэтажных столько бедных студентов, ведомых призрачной возможностью самореализации.А ты чем лучше? Послал недавно Боуи, который написал тебе песню.Нет, я просто ничего не сказал. Даже если мне она понравилась, он не заслуживает это знать.Неужели он для тебя второсортный человек?Он актер и ярый мой поклонник. Думаю, этого достаточно. Я откровенно не понимаю, как можно искренне тащиться от того, что я делаю, и дебилов, которые называют это высоким искусством, я нахожу претенциозными позерами. Ненавижу тех, кто вместе с тем бегает на задних лапках, стараясь угодить всем. Боуи заслужил лишь мое презрение. Он мечется со своей невнятной музыкой, пытается изо всех сил вызвать у кого-то интерес. О, вот я выступаю в клоунском наряде! О, вот я гей! И так бы бегал и с моей похвалой. О, вот Уорхол меня оценил по достоинству, пожалуйста, посмотрите на меня!Он славный парень, и музыка у него хорошая. Ладно, не об этом. Я нормально отношусь к людям среднего класса. Маринетт относится к нему.Ты еще и извращенец?— пользуешься девочкой из небогатой семьи, потому что та не может тебе отказать.Нет, не пользуюсь.Пользуешься! В угоду своим вздрюченным мозгам в кризисе среднего возраста и поехавшему либидо…Энди, ты и сам знаешь, что для таких, как мы, ассортимент неограничен: Мальчики, девочки, богатые, бедные, инвалиды, трансвеститы. Ты думаешь, что какое-то либидо играет роль в выборе музы?