3. (1/1)
Высланный Змеем сетлист как назло на 50% состоял из творчества Матрицы. Вадим распечатал его, затем скачал из интернета тексты абсолютно всех песен – бедный Глеб ведь не подозревал о существовании даже таких хитов, как ?Как на войне? или ?Ковер-вертолет?! Ему все 20 песен придется учить заново с нуля. Затем достал гитару и повернулся к заскучавшему уже было брату:- Значит, так. У нас всего несколько дней на то, чтобы выучить 20 песен – и слова, и музыку. Предлагаю приступить прямо сейчас.- Вадик, но… я хочу есть, я хочу понять, в какой мир я попал и как мне теперь тут жить. Хочу узнать, что происходит с Агатой, много ли мы выпустили альбомов. Хочу с Сашкой увидеться. По Москве погулять, наконец! Хочешь, чтобы я дал тот концерт – я его обязательно отыграю, и песни все выучу, ты же знаешь, какая хорошая у меня память. Но дай мне хоть немного освоиться…- Глеб, ты не должен запороть концерт. Никто не должен понять, что с тобой что-то не так.- Ну ты ведь прикроешь меня в случае чего. Если я вдруг текст забуду или партию там, ты же поможешь мне? Справимся как-нибудь вдвоем-то.- Нет, Глеб, - покачал головой старший. – Тут я тебе точно больше уже не помощник. Ты выступаешь один. Без меня. Агаты больше нет, Глеб. Мы расстались около десяти лет назад, и сейчас у тебя своя группа под названием Матрица. Поэтому твой тыл прикрыть я не смогу. Могу помочь лишь с разучиванием текстов и музыки. А когда на концерте те два оборванца попадутся мне на глаза, уж я не упущу шанса отодрать их за уши! Беда лишь в том, что послезавтра у меня у самого концерт в Екатеринбурге, и отменить я его не могу. Поэтому и предлагаю начать все разучивать прямо сейчас. Через неделю я вернусь и провожу тебя на самолет в Челябинск. Да и надо рассказать тебе, с кем ты сейчас играешь в одном коллективе, - Вад тараторил без умолку, а глаза Глеба становились все шире, полыхали все большим ужасом.- Вадик… постой. Как это Агаты больше нет?!- Ты захотел самостоятельности, - пожал плечами старший, стараясь придать себе как можно более безразличный вид. – Ты ее получил. Мы в ссоре и не общаемся. Мы судились. Мы теперь с тобой главные враги на отечественной рок-сцене. И если бы не эта рокировка сознаний, тебя бы здесь сейчас не было.- Но… как такое возможно?! – воскликнул Глеб. – Судились? Враги? Вадик… я же люблю тебя, какие еще суды? Я же жить без Агаты не могу, как я мог развалить ее?!- Это ты сейчас в свои 20 без Агаты не можешь, а к 40 годам она тебе осточертеет.- А… Саша как же? Он где?- Он в могиле, Глеб, - сухо бросил Вадим. – Умер в 2001 году. Нас это отчасти и подкосило тогда с тобой.Глеб вцепился пальцами в волосы, на глазах его блеснули слезы.- Уму непостижимо, Вадик. Как же жить теперь? Даже если ты вернешь меня назад в мое время, как же мне жить с осознанием того, что все это все равно случится?! Что Саша погибнет, а мы с тобой расстанемся…- Может быть, ты сможешь что-то изменить, - пожал плечами Вад. – Впрочем вряд ли это у тебя получится. Вся история уже состоялась.- Вряд ли получится? То есть ты думаешь, что попавший туда в мое тело нынешний Глеб будет вести себя в точности как я и Агата с ним дотянет до вашего 2009 года? Вадик, это абсурд. Прошлое уже изменено самой этой рокировкой наших сознаний. И в интересах Агаты вернуть все назад, чтобы теперь я, обладая новыми знаниями, сумел предотвратить ее распад.- На самом деле эти горе-ученые совершили рокировку с несколько иной целью, - интеллигентно откашлялся Вад. – Они хотят восстановить Агату сегодня, а не когда-то там в прошлом. Они именно сегодня хотят видеть нас с тобой вдвоем со сцены.- И что нам мешает выполнить их желание?- Мое встречное желание вернуть все как было. Ты не должен отвечать за ошибки более старшей копии себя. Ты не должен решать его проблемы, разбираться с его женой и группой, с его неадекватными фанатами и в целом противоречивым анамнезом.- Как ты заговорил, Вадик! А ведь это я. Позволь мне все-таки самому решить, что я выбираю.- Ты серьезно хочешь жить в теле 50-летнего себя? Без шуток, Глеб? Или это только поза?Глеб поджал губы и промолчал. Ну разумеется он хотел вернуться в привычное для себя время и спорил с Вадом исключительно ради самого спора.- Ладно, давай показывай, что там за песни у меня. Буду учить, - махнул он рукой и потянулся к стопке распечатанных листов.Первыми Вадим сложил агатовские вещи, чтобы поменьше шокировать младшего – Опиум, Ковер, Как на войне. Сперва включил их брату на телефоне, потом показал видео на ютубе и отметил, как на губах брата заиграла мечтательная улыбка.- Я все-таки отдал тебе Как на войне? Я ведь ее написал уже, - усмехнулся Глеб. – Но не хотел показывать. Сольно подумывал записать…- Альбом у нас тогда уж больно шикарным выходил, вот ты и не пожалел материала для него. Теперь это наш главный хит.- Его мне и разучивать не нужно, - махнул рукой Глеб. – Я его написал всего несколько дней назад и помню текст наизусть. Давай дальше.Его удивленный взгляд задерживался на телефоне и планшете, в глазах Глеба на секунду даже застыл немой вопрос, но тут же потух: он вспомнил, что на дворе 2019 год, а техника и в его убогом 1990 уже развивалась семимильными шагами.Вадима вдруг накрыло странным ощущением дежавю: он сидел в одной комнате с младшим, между ними впервые за долгое время не стояли ни распад Агаты, ни разборки, ни суды, ни взаимные оскорбления, и на мгновение к нему вернулась назойливая мысль попытаться возродить группу: вот же он сидит тут, на все готовый. И ведь никто никогда ничего не узнает, кроме этих двух малолеток. Да даже если они и начнут вдруг вещать правду на каждом углу, кто им поверит? Глеб с Вадимом все будут отрицать. Вот он, сидит тут рядом, и даже взгляд его изменился, морщины разгладились, в глазах снова сквозит любовь и преданность – бери и пользуйся готовеньким, когда тебе предоставили такой шанс. Но только лишь коснулась эта мысль сознания Вадима, как взгляд его тут же померк: он безнадежно стар и депрессивен. Ему нечего предложить брату, кроме бесконечных чесов по стране со старым материалом. А новый никто из них написать не в состоянии: 20-летний Глеб будет сейчас сочинять Опиум и Два корабля, которые уже давным-давно созданы им же… а Вадим… Вадим уже от всего устал, ему хочется тишины и покоя. Хочется поговорить с Глебом – не этим юным и невинным пока еще, а тем, своим Глебом, до которого теперь не дотянуться никакими силами.Пока Вадим предавался унылым размышлениям, Глеб успел послушать остальные два хита.- Опиум ведь про нас с тобой, да? – задумчиво протянул он. – У этой сказки нет конца, ты не изменишь ничего… Вадик, почему мы все-таки расстались?- Господи, да тысячи причин! Мы что были когда-то сильно счастливы вместе? Все время ругались напропалую, вот и достигли апофеоза 3 года назад, когда ты подал на меня в суд.- Безумие какое-то, - помотал головой Глеб. – Поверить не могу, что я так поступил. Но почему?- Я поехал в тур с Агатой один. Без тебя. Вот ты и…- Аааа, ясно. Теперь мне все ясно. Зачем ты так сделал?- Ты так много вещал мне в последние годы о том, что Агата тебе надоела. Ты с такой кислой миной выступал на Ностальгических…- Так, стоп. Раз уж начал, расскажи мне обо всем по порядку. Прямо стартуя с 1990 года – опиши все эти тридцать лет нашей жизни. Хочу все-таки понять, куда же я попал.И Вадим рассказал. И показал – некоторые особо яркие их выступления, скачал ему все альбомы с тем, чтобы Глеб послушал их, когда Вадим отбудет в тур. Нашел в интернете фотографии, показал концерты Матрицы и Ностальгические. Потом свои сольные концерты. На все это ушло несколько часов, и Глеб покорно слушал, почти не перебивая брата, но на лице его застыл ужас, словно бы он осознал вдруг, что все рассказанное просто не могло произойти с ним. Что все это случилось с каким-то другим человеком, другим Глебом.Когда Вадим закончил, Глеб помотал головой:- Я не верю, что мог натворить все это. Да, мы много ссоримся и всегда ссорились, но суды и публичные оскорбления?! Распад Агаты?!- Мы слишком сильно разошлись идеологически. В твою жизнь вошел Кормильцев, в мою – Юля с ее отцом, связанным с госструктурами. Мы оба нашли себя, и вместе мы больше попросту не могли находиться.- Вадик, но…мы же братья.- Мне нечего ответить тебе, Глеб. Ты, наверное, действительно голоден. Пойдем я накормлю тебя, да и поздно уже, спать пора. Завтра продолжим разучивать песни, - и братья проследовали на кухню.В ту ночь заснуть Вадиму так и не удалось. Он положил Глеба в спальне, а сам отправился в кабинет на диван да так и проворочался всю ночь, не смыкая глаз. Все его тело было словно прошито насквозь крошечными английскими булавками: его Глеб снова здесь, рядом, доступный, как и тогда. Бери и пользуйся. Выходи с ним на сцену, обнимай, шепчи нежности, бодайся лбами, перекидывайся глупыми улыбками… Люби, наконец, как любил всегда. Да только разве это будет честно? Все это у него уже было как раз с этим вот Глебом. Который много лет спустя превратился в того, кто бог знает чем теперь занимается в прошлом. Вадима вдруг пронзил животный ужас при одной мысли о том, что сейчас творит в 1990-м его нынешний Глеб. Они только-только записали и выпустили Декаданс, юный Вадим полон надежд и мечтаний…Вад зажмурился и затряс головой. Спать хотелось еще меньше. Он медленно поднялся, стараясь производить как можно меньше шума и буквально на цыпочках прокрался в спальню, где, разметавшись на постели, мирно сопел его младший. Лицо немолодого уже Глеба и вправду заметно изменилось даже за эти несколько часов. Он словно бы помолодел разом лет на десять. Даже волосы, казалось, кудрявились отчетливее, а на губах играла едва заметная полуулыбка. Вад насилу смог подавить в себе желание подойти и коснуться этих жестких уже прядей, лишь стоял там в дверях, прижавшись лбом к прохладному косяку, и не сводил глаз со спящего мелкого. 20 лет… совсем еще мальчишка. Год как невинности лишился, а уже будет исполнять матричную грязь. И ладно бы еще в сетлист не входили Сто вагин, но Глеб как назло совал этот ?шедевр? везде и всюду. Что подумает это невинное создание, когда познакомится поближе с самим собой? Каково это – увидеть собственную бездну с сидящим в ней твоим личным дьяволом?Одеяло чуть сползло, обнажив спутавшиеся на груди волоски, и Вадим тяжело сглотнул, развернулся на пятках и заставил себя вернуться в кабинет.Когда сон все же навалился на его отяжелевшие веки, часы пробили уже семь утра, и он провалился в небытие, напоследок дав себе слово, что проспит никак не больше пары часов.