Мёрдок (1/1)
—?Вот уж не думала напороться на японца после выступления в Дублине.Нуддл морщит нос, подтягивает сползшие гетры и вытягивает под столом ноги.—?То есть вы хотите поговорить со мной о японских эмигрантах, доктор Кюзо?—?Нет. Честно говоря, я сам не знаю, мисс. Просто я уже достаточно старый, чтобы рассказать хоть кому-то. —?Наполовину облысевший, щурящийся из-за выпуклых линз Кюзо, со своими длинными пальцами смахивающий на насекомое, пьёт обычную воду. —?Может, я и ошибаюсь, но одно имя я запомнил.—?Врачи запоминают имена детей?—?Вы видели, чтобы мать называла девочку именем мальчишки?Отставив мизинец в манере истинно английской леди, Нуддл невозмутимо отпивает какао из круглой чашки.—?Видела. У нас в Англии такое случается.—?У вас. Вас, значит,?— вздыхает Кюзо, переходя на ломаный английский. —?Даже по-японски вы говорите почти так же, как говорят англичане.Нуддл хмыкает.—?Уж простите, но в Лондоне нигде не болтают на языке, который я когда-то знала. Только в посольстве.—?Получается, вы живёте в столице с одиннадцати лет?—?Да, примерно с одиннадцати.—?Считайте, что это предположение.Кюзо, помедлив, достаёт из портфеля истрёпанные бумаги, сложенные вдвое?— совсем мало, всего-то листка два,?— и протягивает через стол.—?Ту девчонку назвали Нобору. Я работал в более или менее хорошей осакской клинике, а мать девочки… скажем так, она была не настолько хороша. Никто не знал, откуда она взяла деньги.Нуддл молча рассматривает краешек бумаги на просвет, и от шероховатости документа на пальцах в животе скручивается узел, а тихое кафе, пропахшее корицей, становится душным и тесным.—?И?—?Я помог устроить всё так, чтоб её не трогали. Поверьте, ни один ребёнок из отделения Йошинори Кюзо не становился сиротой. Чем Нобору была хуже?—?И потом вы узнали, что та женщина решила уехать.—?Тогда многие сорвались за лучшей жизнью. Забирали семьи, детей. Я знаю, что Нобору жила в соседнем квартале, а потом они переехали, и всё. С матерью, обе.—?Значит, Нобору больше нет, кем бы она ни была.Доктор без лишних слов пододвигает широкую, минимум на троих рассчитанную пепельницу; Нуддл?— девчонка-девушка, музыкант и гитарист, британская подданная, взявшая по недавнему семнадцатилетию фамилию Никкалз,?— щёлкает зажигалкой и невидяще смотрит на чернеющую в огне бумагу.—?Нечего дёргать прошлое, мистер Кюзо. Настоящего мне вполне достаточно.—?Всего доброго, мисс… Кто вообще придумал назвать девчонку лапшой?Нуддл кривит губы, хватает рюкзак за лямку и выбегает на улицу.Чёрт его разберёт, из-за чего так хочется убежать. Нуддл не хочет об этом думать — быстро идёт, не оглядывается, пару раз на кого-то натыкается, бормочет под нос извинения, один раз подворачивает щиколотку и прыгает на одной ноге,?— а ещё в глазах мокро и тепло, да и нос заложен, будто при простуде, и только на трамвайной остановке у гостиницы Нуддл швыряет рюкзак на скамью, всхлипывает, вытирает слёзы рукавом куртки. Красивая куртка, Туди прошлой весной подбил на покупку?— мол, вдруг ещё что-нибудь подрастёт, не беда, что размером больше; жалко, карманы без застёжек.Должно быть, сейчас в гостинице из всего состава только Рассел,?— этот никогда на гастролях не гуляет затемно, поди, заблудиться боится. Не беда, подождёт, не его дело; Нуддл уже взрослая девушка. Взрослые девушки ни на что не жалуются.Правда ведь?***— Э, да ты ревёшь.—?Мэдс, отвали, я не реву!—?Хорош пиздеть! Покажи-ка глаза.Нуддл раздражённо хлопает по жёстким пальцам, цепко подхватившим подбородок: у Мёрдока снова не обрезаны ногти, и его хватка больше похожа на щипок,?— и отворачивается, вытирая мокрые щёки.—?Не покажу. Я красная.—?Чё, пэдди пиво не продали? Правильно сделали, мелкая ещё. Ревёшь,?— выносит Мёрдок вердикт и заваливается на скамью со вскрытой банкой.—?За сто лет не дождёшься, чёртов хряк.—?Пиво будешь? Тёмное шотландское.—?Не-а. Не хочу.Почему-то от такого присутствия?— Мёрдок не жалеет её и не тормошит?— в общем-то, как и всегда; Мёрдок пьёт рядом холодное пиво, морщит переносицу, мелодично мычит под нос и болтает закинутой на колено ногой,?— Нуддл становится почти что уютно. Мёрдок Никкалз — шотландец пополам с корсиканцем, дитя умершей в родах матери, и в чём-то он такой же, как и она. В ?Пьяном олене? поют, переливаясь из частушек в не менее пьяный йодль.Звучно и совершенно не по-девчачьи высморкавшись в пальцы, Нуддл чувствует, что подмёрзла?— вечера в Дублине этой осенью ветреные, а ночь обещает принести непогоду,?— садится и, поджав тонкую ногу в тяжёлом ботинке, прижимается к боку Мёрдока.—?Давай ещё посидим, а потом махнём к ребятам.—?Чё, так сложно сейчас пойти?—?Сложно! —?скалит Нуддл зубы, тут же хмуреет и кусает обрезанный ноготь.—?А, вот оно как??— хмыкает Мёрдок и, наспех прицелившись, метко швыряет смятую банку в бак. —?Значит, предлагаю уговор: я курю, а ты сушишь нос. Рассел мне жбан за твои слёзы проломит. О'кей? Нуддл ещё раз сморкается в пальцы, молчит, уткнувшись лбом в его кадыкастую шею, и смотрит, как бас-гитарист щёлкает зажигалкой, затягивается и небрежно курит свой любимый красный ?Уинстон?.—?Мэдс, слушай, а как меня зовут?—?Лапша,?— хрипло отвечает Мёрдок, сплюнув под ноги и давя каблуком окурок.—?Нет-нет, я не про это. —?Нуддл зарывается в едкий мужской запах и сцепляет пальцы на горячей жилистой спине под чёрной кожанкой.??— Ты же не знаешь моего имени, которое у меня было… ну, до Англии.—?Тебя чё, так парит?—?С чего это? Я его за шесть лет забыла, Мэдс.—?Значит, пошло оно к чёрту. —?Да? Нуддл снова шмыгает?— и на этот раз улыбается.—?Балда ты, Нуддл. Лапша никкалзовская.