1 часть (1/1)

Итак, мой мемуар окончен. Его заключительный и тщательно отредактированный вариант передо мной. Я надеюсь, что сумел ответить в нем на многие вопросы читателей и единственный, самый главный, вопрос Майи Тойвовны Глумовой.Однако есть еще один документ, который я не стал включать в мемуар, чтобы, во-первых, не показаться читателю совершенно уж выжившим из ума стариком, а во-вторых, потому, что этот документ имеет для меня чрезвычайно высокую личную ценность. Назовем этот документ ?Неотправленное письмо?.Я бы сразу хотел пояснить, что письмо это не отправлено исключительно в силу его ненужности и бессмысленности, как с точки зрения литературной ценности, так и из-за отсутствия адресата, кстати, о последнем я скорблю уже без малого полвека.4 июня 78-го годаЗавершение операции— Стояли звери около двери...— Лёва, — позвал я.— Стояли звери около двери, — повторил он настойчиво. — Стояли звери…И тогда Майя Тойвовна Глумова закричала.Я внезапно вспомнил то, уже, казалось, позабытое состояние бессилия и обиды. Вспомнил пустые и беспощадные глаза ротмистра Чачу; физической боли я тогда не почувствовал, видимо, мозг в тот момент уже отключил болевые рецепторы, но эмоционально я тогда испытал глубочайшее разочарование и удивление: за что?! И это было чрезвычайно, просто невыносимо гадко...Краем глаза я заметил, как Гриша Серосовин в один прыжок оказался перед Экселенцем и подхватил его под мышки.— Лёва, — снова повторил я, уже безо всякой надежды.Остекленевшие глаза Льва Абалкина равнодушно глядели в потолок.— Врача, — прошептал Странник. Я посмотрел на него. Передо мной был старик, беспомощно оседающий в крепких объятиях Гриши совершенно дряхлый старик. — Срочно...Льву Абалкину не нужен был врач. Лев был мертв. Но Странник, Экселенц, Рудольф Сикорски был ещё жив. И я немедленно бросился к телефону.Бригада врачей прибыла через минуту. Они расположились прямо на полу. Безошибочно они определили, что здесь только одному человеку действительно нужна помощь, и без лишних слов, не обращая внимания на бессильный протест Странника, принялись за дело.Майя Тойвовна сидела на полу; она прижимала ладонь к губам, инстинктивно сдерживая крик отчаяния. Нужно было, безусловно, что-то предпринять, помочь ей встать, обнять, увести отсюда. Но я только тупо глядел, как из-под иссиня-черных волос Льва Абалкина расползается по полу рубиновая клякса...21 июня 78-го годаПроцесс по делу об убийстве прогрессора Л. Абалкина— Что случилось потом?— Он применил ко мне известный приём, так называемый ?поворот вниз?, и я отключился.— Вы настолько доверяли Абалкину, что не могли предположить такого развития событий?— Наверное. Да.— То есть, вы хотите сказать, что не разделяли мнения Рудольфа Сикорски относительно опасности, которую представлял Лев Абалкин?— Для кого? — Я спросил совершенно искренне.— В частности, для вас.— Нет, за себя я не боялся.— А за кого же вы боялись?И тут я задумался. В самом деле, за кого я боялся в тот момент?Вечерний туман уже совсем накрыл карьер и теперь медленно расползался по равнине. Я шёл к машине, возле которой меня ждали ротмистр Чачу и Гай. Я шёл сказать им свои последние слова, объявить им о решении, которое принял после короткого разговора с подпольщиками, осужденными на смерть.Вид у ротмистра был обалдевший. В другой момент он показался бы мне даже забавным, но тогда мне было не до смеха. И уже совершенно не по себе мне стало, когда я увидел замершего, без единой кровинки в лице, Гая. Кого я тогда жалел? За кого я тогда боялся?Ведь если разобраться, ситуация повторилась. Тогда был Мак Сим, а сейчас Лев Абалкин — человек, странной волею судьбы оказавшийся среди таких же людей, с той лишь разницей, что он не боялся их, а они его боялись. Точнее, один из них боялся его, а другой…Какие чувства тогда испытывал ко мне Гай? А какие чувства испытывал ко Льву я? Безусловно, сострадание. Я совершенно искренне сочувствовал человеку Льву Абалкину, ставшему — не по своей воле, а по несчастью происхождения — для одних — любопытным объектом для исследования, для других — опасным оружием неведомых и непредсказуемых сил. Но Лев Абалкин, по сути своей, был действительно всего лишь человек. Человек, который добивался и стремился только к одному: чтобы его оставили в покое, чтобы ему позволили самостоятельно жить, выбирать себе друзей, работу, место для жизни, чтобы ему предоставили все те сами собой разумеющиеся права, которыми с самого рождения наделено любое существо в любом мире, потому что иначе просто быть не может.По всей вероятности, тогда, на Саракше, я был для ротмистра Чачу тем же, кем был здесь, на Земле, для Странника Лев Абалкин. И, наверное, именно тогда в Гае, в моем любимом, добром и наивном Гае впервые зажглась искра понимания высших ценностей гуманизма.Но была одна существенная разница. Может быть, я и был там, в музее, в роли наивного и доброго Гая, но Рудольф Сикорски не был ротмистром Чачу. Он не боялся за свою шкуру. Он не боялся человека Льва Абалкина. Он не боялся даже бомбы замедленного действия Странников в лице Льва Абалкина. Он боялся за человечество! И тогда я совершенно отчётливо понял причину и объект своего страха: я боялся за Экселенца.— Послушайте, — сказал я. — Весь этот… процесс, всё это разбирательство… Мне кажется, вы изначально немного неверно всё себе представляете. Я бы хотел, чтобы вы поняли одно: Рудольф Сикорски в принципе не может быть обвинён в убийстве. То, что он сделал, он сделал исключительно из соображений безопасности человечества.— Прогрессоры… — прозвучал чей-то недовольный голос.— Простите? — Я обернулся к говорившему.— Цель оправдывает средства, вы ведь это имели в виду? — спросил недовольный. — Вам известно заключение этологов и нейропсихологов? Лев Абалкин был самым обычным человеком!— Конечно, я читал результаты исследований, больше того, экспертом-этологом по этому делу выступил Даниил Александрович Логовенко, я знаком с ним лично, и у меня нет ни малейшего повода сомневаться в его профессионализме, — подтвердил я. — А что до первого высказывания… Тут цель средства, скорее, диктует. И это тоже может служить оправданием поступка Рудольфа Сикорски.— Поступок Сикорски может оправдать только ?синдром Сикорски?, — попытался сострить недовольный.— Смерть Льва Абалкина это выбор самого Льва Абалкина, — продолжил я, игнорируя провокацию. — Он просто понял, что жить так, как он хочет, ему не позволят, а жить, как ему позволяют, больше не хочет он сам.— Это демагогия, — снова встрял недовольный...Февраль 2189-го годаФранкфурт-на-Майне, дом Сикорски— Здравствуй, — произнес Странник, почти не разжимая губ.Выглядел он ужасно. Я присел рядом с его кроватью.— Чего это вы надумали, Экселенц?Он не ответил. Только прикрыл глаза.— И чем же ты конкретно намерен теперь заниматься? — спросил он наконец.— Шутить изволите, шеф? — Я улыбнулся, подумал и сказал: — Я буду делать то, что мне прикажут знающие люди.Странник презрительно фыркнул. Все-таки он был удивительно едкий старик! Но замечательный человек и исключительная личность. Таких сейчас не делают.— И кто же, позволь узнать, эти знающие люди?Я пожал плечами. Я действительно не знал, что ему ответить.— Вот что, Каммерер, — тихо проговорил он. — Ты знаешь, я всегда выделял тебя… Вот ведь, подлость, как ни крути, а все выходит высокопарно…— Не казнитесь, Экселенц. Я буду рад, даже если вы просто пошлете меня к черту.Он приоткрыл глаза и внимательно посмотрел на меня из-под нависших бровей.— Спасибо, Максим.Я растерялся. И, кажется, даже смущенно кивнул.— Мне было очень приятно работать с тобой. Все-таки это была большая удача, что тогда на Саракше некоему шустрому молокососу по имени Мак не хватило духу добить лежачего Сикорски по прозвищу Странник… — Он протянул длиннопалую сухую ладонь, всю сплошь покрытую бледными старческими веснушками, и пожал мне руку. — Муки совести переносимы — вот одно из маленьких неприятных открытий, которые делаешь с возрастом. Но знай: если во имя идеала приходится делать подлости, то цена этому идеалу — дерьмо.17 августа 226-го годаО мой дорогой Экселенц! Если бы я знал тогда!.. Если бы мог предвидеть события, до которых оставалось еще десять лет!Увы, только сейчас — после Большого Откровения, после ухода Тойво Глумова, с которым я — словно в насмешку! — познакомился как раз во время трагедии со Львом Абалкиным, после встречи с новым старым знакомым Даней Логовенко, — только сейчас я понял, о чем вы тогда говорили.И теперь я знаю, что должен раз и навсегда развенчать миф о ?синдроме Сикорски?. Жаль только, что вам на это уже совершенно плевать. Но мне ещё нет. И — даю вам слово! — рано или поздно я потребую сатисфакции.Ваш Максим Каммерер.